— Ну... да.
— Ладно, черт с ним, гулять, так гулять! Щита у тебя тоже нет, плюс, от испуга ты промахнулась и две ракеты таки долетели.
— А чего это от испуга? — немедленно возмутилась Такао.
— Ладно, пусть будет от удивления, — покладисто согласился я, продолжив: — Итак, две долетели, одна тебе в надстройку, вторая прямо в... кхм... в корму, в общем.
— А почему в корму?!
— А чтобы ты без хода осталась.
Такао неуверенно ерзнула на стуле своей аппетитной пятой точкой.
— Ну... ладно.
— Попали, значит. Центральная надстройка у тебя в пыль, винторулевого комплекса, как не бывало, тебе больно и ещё больше обидно. Но! Ты мало того что тонуть не собираешься...
— Вот ещё!
— ... так и боевых возможностей у тебя осталось хоть отбавляй. В то время как у абсолютно целого "Тикондероги": броня, которую пальцем проткнуть можно, скорость хода, как у весельной шлюпки, ну а про артиллерию и вспоминать смешно, ибо даже тебе-проекции она повредить неспособна, не то что тебе-кораблю.
— Вот-вот, и я как дам ему в ответ из главного калибра! — туманница воинственно взмахнула кулачком.
— Угу, — покивал я. — Поля у него нет, брони нет, маневренности тоже нет, так что снаряды твоих "рельс" разнесут его на куски с первого же залпа.
— Так ему и надо!
Я снова закивал.
— В итоге: ты, ругаясь себе под нос, восстанавливаешься, а американский адмирал подписывает четыреста похоронок. Всё, бой окончен.
— Четыреста... похоронок? — Такао растерялась, разом утратив весь боевой настрой.
— Экипаж "Тикондероги" — триста девяносто человек, если мне память не изменяет. А после твоих снарядов выживших там не будет.
Растерянно хлопающая ресницами Такао оглянулась, найдя взглядом ОЯШа.
— Значит... этот поход бессмысленный?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Это ты у Гонзо спроси, не я же эту фиговину в Америку тащу. Я бы вообще этот поход не затевал. Во избежание.
— Почему?
— Потому что ладно ты — нападающего утопила и успокоилась. А если американцы такой ракетой в... Конго, кто там флотом командует, что вокруг Америки блокаду держит?
— Линейные корабли "Айова", "Миссури" и "Нью Джерси", — перечислила с любопытством прислушивающаяся к разговору блондинка.
— Ага, спасибо. Так вот, а если американцы подобной ракетой в корму Айове или Миссури попадут? Флагманы, как я заметил, дамы весьма обидчивые.
Конго надменно фыркнула, отвернувшись, Такао задумалась, а я с грустью посмотрел на тарелку.
Ну вот, остыло уже. Эх, женщины, всё бы им трепаться.
Эпизод 14. Человеческий фактор
Раздраженно наблюдая за затеявшими непонятную возню аватарами Конго испытывала какую-то странную смесь из досады, отвращения и недоумения. Ведут себя прямо как люди! Зачем? Что их заставляет?
Хьюга, Такао... теперь вот, ещё и Киришима с Харуной. Причем последние, скинув отчет в тактическую сеть, стараются держаться в стороне. Дескать, без кораблей они небоеспособны, поэтому лучше будут присматривать за Макие Осокабе. Присматривать... Да они буквально вьются вокруг неё! Но почему? Почему Харуна ходит за этой девочкой, словно эсминец сопровождения? Почему Киришима, лишившаяся не только корабля, но и аватары, использует сейчас вместо неё роботизированную игрушку в виде плюшевого медведя?!
"Киришима", — активировала прямую связь Конго, вызывая подчиненную.
И едва не зашипела, когда та, вместо того чтобы так же ответить, не нашла ничего лучше, чем подковылять к её столику с глупым вопросом:
— Флагман?
— Почему? — холодно бросила она, едва сдерживая рвущуюся наружу злость.
— Что, "почему"? — изобразила непонимание Киришима.
— Почему ты в этом... этой... — Конго с отвращением указала на нелепую и жалкую человеческую игрушку.
— Ну так проекцию-то потеряла и вот...
— Я вызову эсминец, он доставит тебя к Акаси.
— Да не, не надо... — Киришима замялась, словно подбирая аргументы, — потерплю пока.
— Почему? — процедила Конго, нагибаясь над ней.
— Ну... так удобнее с Макие общаться, она же ребенок совсем.
Конго на секунду прикрыла глаза, подавив иррациональное желание выпотрошить эту отвратную игрушку, достать из неё ядро подчиненной, и хорошенько постучать им обо что-нибудь твердое.
— Ты подстраиваешься под неё?!
— Флагман, ты же сама приказала позаботиться о девочке, — забубнила Киришима.
— Я приказала по возможности спасти её от солдат, поскольку глупо было терять контакт с человеком, участвовавшим в разработке нового оружия, но я не приказывала заботиться о ней, словно няньки!
— Но...
— Достаточно, — резким взмахом руки оборвав нелепые оправдания, Конго поднялась на ноги, выискивая взглядом человека. Всё, хватит. Этот театр абсурда ей окончательно надоел!
— Виктор...
Разговаривавший с Хьюгой человек обернулся, вопросительно вскидывая брови.
Она мотнула головой в сторону моря:
— Мы возвращаемся.
— Как понимаю, переговоры отменяются, — вздохнул тот.
Конго обвела взглядом встревоженно переглядывающихся аватар, помрачневшего Гонзо, и молча направилась к воде.
Переговоры? Ей не о чем разговаривать.
* * *
Всю дорогу назад на корабль я был зело хмур и озадачен. Не тем что переговоры сорвались (зная Конго, другого глупо было ожидать), просто в ходе визита на остров я понял главное — туманницы не армия. То есть, вообще. Не знаю, как там у них обстояло до появления проекций, но сейчас это какая-то полупиратская вольница. Стая индивидуальностей. Где понятие дисциплины отсутствует в принципе, а флагман воспринимается не как командир, а как вожак. И когда представляешь, что подобная стая может натворить просто из неуемного любопытства... становится неуютно.
Когда мы уже поднялись на борт, Конго кивнула на картонную коробочку у меня в руках:
— Что это?
— Чай, — рассеяно ответил я. — Выменял у Хьюги на рецепт шашлыка.
— Выменял?
— Ну не выпросил же. Представляешь, как бы я выглядел, у чужих людей еду выпрашивая? И как бы ты выглядела?
— Я?!
— А кто? Вот представь, приплывает к тебе эсминец чужого флота и начинает выпрашивать топлива, запчастей, чего-то там ещё. Что бы ты о его флагмане подумала?
Не ожидавшая подобной постановки вопроса туманница, застыла, явно не зная, что ответить.
— Ладно, идем, — вздохнул я, уже привычно подхватывая ошарашенную блондинку под локоток. — Буду мир спасать, раз Гонзо сачкует.
— Как спасать? — на автомате спросила до сих пор пребывающая в растерянности Конго.
— Чаем тебя отпаивать, — буркнул я, пропуская её в лифт. — А то у тебя на лице разве что не светится: "всех убью одна останусь".
— Я не собираюсь убивать всех, — надменно отрезала, пришедшая в себя блондинка. — Согласно директивам Адмиралтейского кода я обязана деактивировать 401-ю.
— А Ямато? — устало поинтересовался я. — Если 401-я выполняет её задание?
Конго в ответ зло сверкнула глазами.
— Если Ямато не сочла нужным поставить меня в известность о проводящейся операции, значит, не сможет и предъявить претензий, когда я потоплю эту подлодку вместе с Чихайя Гонзо.
Господи, это безнадежно. Всё равно, что лбом в её броню долбиться.
Чувствуя, что ещё немного и отпаивать придётся меня, я усадил пышущую холодом и недовольством туманницу за стол, а сам принялся возиться с заварником. Сполоснул кипятком, сыпанул заварки в расчете покрепче, но не особо (хоть и не люблю "водицу подкрашенную", но молока-то, чтобы крепость разбавить, нету) и на треть залил кипятком в первый заход, с грустью обнаружив всплывшие "бревна". Грустно, товарищи, но что поделать. Туманницы вообще и Хьюга в частности, пока плохо понимают, что есть мировое зло. Молодые они, не доросли ещё до благородной ненависти ко всяким нелюдям, что чай (чай!) бодяжат.
Тяжко вздохнув, покосился на Конго, являвшую миру эталон недовольства — сидит, закинув ногу на ногу, пальцы сложила в замок на коленке... разве что снежинки вокруг не кружатся.
— Ох, дался тебе этот Чихайя Супергонза, — раздраженно скривился я, доливая кипятка и накрывая заварник. — Чего ты в него вцепилась?
— Все корабли, что входили с ним в контакт, изменились, в них появились аномалии, — холодно заявила она. — Он словно вирус.
— Так ты поэтому Харуну с Киришимой на острове оставила? Типа в карантине? — оторопело протянул я.
— Да.
— Конго, ну это же бред! — Я даже головой потряс. — Гонзо не птичий грипп и не компьютерный вирус, чтобы кого-то там заражать!
— Ты не понимаешь... — высокомерно затянула она.
— Нет, это ты не понимаешь! — не выдержав, зашипел я, опираясь ладонями на столешницу и нависая над туманницей. — Путаешь причину со следствием.
— Что? — зло сощурилась та.
— То. Не корабли, войдя с ним в контакт, изменились, а изменившиеся корабли, пошли с ним на контакт. Потому что больше-то и не с кем. Ты вот, тоже изменилась... И не делай страшные глаза, изменилась. Тогда, на палубе "Майи".
Вскинувшаяся было Конго, как-то резко осела в кресле, словно из неё выдернули стержень.
— Изменилась, — с нажимом повторил я. — И как? Ощущаешь в себе тягу напроситься в экипаж к Гонзо или броситься к нему на шею с воплем: "Мой капитан"?
— Если дело не в Гонзо, тогда почему они изменились? Такао, Хьюга... — сухо бросила она, отводя глаза.
— Да потому что ваши проекции имеют чувства, которых раньше не было. Они посылают ядру новые сигналы, ядро их обрабатывает и ему хочется ещё. Вы теперь не просто разумные, вы живые! Чувствующие! И чувства порождают желания. Вам хочется любить, дружить, смеяться, купаться в море и лопать шашлыки! А не только службу тянуть двадцать четыре часа, семь дней в неделю!
Выдохнув, чтобы успокоиться, я сходил за чашками и, поставив их на стол, раздраженно махнул рукой.
— А ты всё сводишь к механике. "Пойду, утоплю 401-ю, она воду мутит", "пойду, убью этого Гонзу, он мне не нравится". Ну, утопила, убила, дальше-то что? Хьюга раскается? Такао к тебе в слезах прибежит? Харуна с Киришимой сами на флот попросятся? Щаз! Такао, с плачем "Гонзо-оо!", кинется мстить тебе за поруганную любовь, Харуна с Киришимой прихватят девочку и забьются в такую дыру, что ни люди, ни Туман их никогда не найдут, а Хьюга... Вот не знаю, что сделает эта чокнутая, но к тебе на флот точно не вернется.
Лицо Конго словно застыло, превратившись в фарфоровую маску, а губы сложились в жесткую гримасу.
— Пусть. Другие останутся.
Я медленно покачал головой, разливая чай.
— Не останутся, Конго. Пойми, наконец, процесс "оживания" уже пошел. Он начался сразу, как вы получили ментальные модели. Всё, его уже не остановить.
— Почему?
— Возьми чашку. Возьми, возьми. Нет, не так, обними ладонями.
Поколебавшись, Конго обхватила чашку руками и вопросительно подняла взгляд.
— Ну? Что ты чувствуешь? — требовательно уставился я на неё.
— Тепло, — нехотя ответила она.
— Угу. А теперь проанализируй свою реакцию на это тепло. Да не смотри ты на меня, как на врага народа! Какое это тепло? Приятное?
Туманница быстро поставила чашку на стол, словно та обожгла ей руки.
— Приятное, — заключил я. — Раньше, когда у вас были только корпуса, этого не было, но теперь вы даже температуру воды рассматриваете не просто как числовое значение среды, влияющее на гидролокацию, но и "бр-рр, холодная" или "ой, горячая". И единственный способ остановить это — лоботомию всем сделать. Причем, насильно. Потому как добровольно никто не согласится. Я тебе больше скажу, — дальше будет только хуже. Те корабли, что в открытом океане сидят, да, они спокойные и послушные, но это ненадолго. Очень скоро они начнут думать, задавать вопросы и искать ответы. Общение с людьми — это просто катализатор, который лишь ускоряет уже идущий процесс.
Взлохматив шевелюру, я устало посмотрел на задумчиво прикусившую губу туманницу.
— Пойми, Конго, нет у тебя больше послушного флота роботов, есть личный состав, который хочет водку пьянствовать, безобразия нарушать и по бабам... тьфу, по мужикам бегать. Ибо служить скучно, а на берегу столько интересного.
Да-да, не сверкай глазами. А вы думали, в сказку попали? Типа, мы взяли у людей концепцию ментальной модели, мы осознали понятие прошлого и будущего, мы теперь тоже можем в тактику... всё, больше нам ничего не нужно. А вот буй! Ленчей даром не бывает. Ментальная модель наделяет чувствами, но с чувствами приходят желания; понимание времени позволяет анализировать прошлое и прогнозировать будущее, но вместе с этим приходит скука и серые будни; а тактика — это не только ТТХ, но и характеристики личного состава. Одно от другого неотделимо! Есть чувства — есть желания, есть время — есть скука, есть тактика — есть личный состав со своими заморочками. И никак иначе.
* * *
Словно выдохнувшись, человек пододвинул к себе чашку с чаем и, кивнув на вторую, проворчал:
— Ты пей, а то остынет.
Машинально последовав его примеру, Конго добавила в чай сахарного песка и, размешав, поднесла к губам, сделав небольшой глоток. Приготовленный человеком напиток оказался непохожим на тот, что готовила Хьюга, — более насыщенный, он куда сильнее воздействовал на вкусовые рецепторы. Пожалуй, воздействовал даже излишне. Секунду поколебавшись, она взяла сосуд с кипятком, долив в чашку двадцать миллилитров воды, и добавила семь грамм сахарного песка. Тщательно размешала, попробовала и удовлетворенно кивнула. Вот, теперь гораздо лучше.
Прихлебывая небольшими глотками чай, Конго продолжила анализировать слова человека, нехотя признавая, что, несмотря на сумбур и излишнюю эмоциональность, в чем-то он прав. Глупо отрицать, что появление метальной проекции на порядок усложнило её поведенческую матрицу, добавив к принимаемым решениям эмоциональную окраску, те самые чувства. Вот только в отличие от Хьюги и Такао, никакие чувства не мешают ей следовать установкам Адмиралтейского кода! А значит, дело не в них, есть другой фактор. И этот фактор... Чихайя Гонзо.
Ещё раз проверив логическую цепочку, Конго удовлетворённо кивнула и, снисходительно посмотрев на человека, озвучила свои выводы.
Даже не дослушав, тот изменился в лице, застонав что-то вроде: "господи-боже-мой-это-песец-какой-то". Затем, поставил локти на стол и, крепко зажмурившись, обхватил голову руками, продолжая что-то невнятно бормотать.
Конго на это лишь беззвучно фыркнула. Откровенно говоря, она и не рассчитывала, что человек сразу сможет осознать точность выводов. С логическими построениями у людей вообще плохо, а уж его случай совсем печальный.
Прекратив, наконец, бормотать, человек поднял взгляд.
— Значит, по-твоему, и Харуна с Киришимой изменились из-за Гонзо?
— Это очевидно, — снисходительно указала она.
— Ладно... — человек задумался, барабаня пальцами по столу. — Спроецируй, пожалуйста, карту района.
Конго непонимающе нахмурилась.
— Зачем?
Человек в ответ хищно усмехнулся.
— Не знаешь, что делать — твори добро!
