Русь 13 век. Тень предков

— Вы все умрете, русы! Мы привяжем вас к седлам наших коней и будем волочить по грязному снегу, втопчем в мерзлую землю, а трупы ваши будут неприбранно лежать повсюду на съеденье диким псам. Потому, что некому будет хоронить вас!

Святослав оттолкнул чужака и побежал назад к деревне. За спиной слышался топот копыт, дикое половецкое улюлюканье и смех.

— Беги, беги рус. Скоро некуда будет бежать.

Стрела просвистела над головой и воткнулась в снег. Святослав оглянулся и увидел, как степняк схватил Аленку и закинул поперек седла. А он, бежал, бежал от страшного врага, в ужасе, не разбирая дороги. Когда он добрался до леса, по пояс, утопая в снегу, над деревней и детинцем уже поднимались клубы черного едкого дыма. На Русь пришла беда. Степняк!

Глава третья. Пробуждение.

Ох уж это сотрясение мозга. Разлепил правый глаз, приподнял левый и снова закрыл. Совсем заплыл. Ох, и отдубасили меня, подумал Святослав. А потом в голове всплыл сон. Степняки и девчонка, дочка кузнеца, точно. А мать у нее лекарка. И он Святослав в этом сне был у них в избе, кажется жил там. И воспоминания снова пробудили страх, тот, что гнал его в лес, подальше от людей, что приютили его, подальше от страшного врага. И тут он вздрогнул, в лучах света над ним стоял ангел, даже нимф был, как полагается. Ангел нагнулся пониже, приложил мокрую тряпку ко лбу Святослава. Нет не ангел, оказалось всего лишь иллюзия. Славяне бы сказали, Хорс играет с путником, а какой-нибудь священник, что черт дурит. Над ним стояла маленькая девочка, но такая...Кудри золотистые, сплетенные вокруг в толстые косы, как-то по-особому. Лицо правильное и такое придумать нельзя и на картине его не передашь. Свет в нем, внутренний. Как солнышко ясное. Глазки у девочки голубые-голубые, веселые, озорные и в то же время думой какой-то озабоченные. Ни с кем их не перепутать. Аленка! Точно она, но веселая, живая, ни как во сне. Носик-курносик сморщился слегка, девочка отбросила прядь с лица и села рядом со Святославом.

— Ну, дурной. И как же можно себя до такого состояния довести. Ты бы на морду свою посмотрел. Вот красавец...

Девочка удивленно развела руками. Мол, не понимаю я этих идиотов. Святослав приподнялся на скамье. Ох, в голове как будто колокол ударил. Естественный порыв тошноты скрутил парня мощной судорогой. Аленка не отвернулась, обтерла губы Святослава тряпкой и подложила ему под голову какую-то мешковину.

— Лежи дурной, чего дергаешься. Скоро мамка к тебе придет, вот она тебя полечит. Так полечит, что никогда больше драться не захочешь. От нее даже мертвые с полатий встают и в поле жать убегают.

Аленка весело рассмеялась, довольная шуткой. Святослав откинулся на лавку и уставился в потолочную балку. Крыша местами прогнила, через щели в дранке пробивались яркие лучи солнца. Похоже, еще день, значит, не далеко увезли, и провалялся совсем немного. Бежать нужно, скорее бежать, пока ошейник на горло не одели, пока не увяз в этом болоте. Святослав попытался подняться с постели, но результатом было только падение с лавки. Да, далеко так не убежишь, больно. Девочка подскочила к парню. Силенок у нее было маловато, но она старалась. Справилась. Быстро воздвигла его на полати, заботливо уложила голову, стерла пот с лица немного шершавой ладошкой. Села рядом и грудь ручкой придавила, чтобы больше вставать не пытался, держит.

— Ты чего? — уже испугано спросила девочка, — Убьешься же, вон какой слабый. Головой ударишься и все, к чурам.

Святослав попытался подняться, да только куда там. Девчонка устроилась на его груди двумя ладошками, и в глаза смотрит как кошка на мышонка, вытянулась. Раньше бы он ее вмиг, как пушинку под потолок подбросил, а теперь даже не пошевелиться. В нынешнем положении он ее года на два, на три старше, так что и сейчас повыше, покрепче, но после драки сил совсем не осталось.

— Мне домой надо, не здешний я. Если здесь останусь рабом стану. А я не раб!

Девочка похлопала ресничками, убрала руки с груди.

— Дома ждет кто?

— Нет, — не стал врать Святослав, — один я.

Малышка печально вздохнула и погладила мальчика по голове.

— Бедный, сиротинушка круглая. Так получается, нет у тебя больше дома. Что же ты там, один то делать будешь? Сгинешь, без роду, без племени.

Святослав нахохлился как снегирь. Ну, не любил он эти телячьи нежности. Да и вообще много она знает. Сгинешь видите ли. Да у него дом такой, что вся деревня с комфортом жить может и счет в банке. А она сгинешь.

— Нужно мне, понимаешь. Домой хочу.

— Понимаю. У меня тоже раньше, дом был...Ой, что то я глупости всякие говорю. А дом то твой где? Далеко?

Оговорилась о чем то. Видимо было что-то такое, о чем говорить нельзя, а излить хочется. С домом, с семьей связано.

— Не далеко. Речка тут рядом. Меня там схватили.

Девочка отрицательно покачала головой. Длинная коса ударилась в грудь, а выбившаяся золотистая прядь попала в сияющий глазик. Ох, и как она так ходит.

— Нет там ничего. И дома там твоего нет. Степь кругом. Видимо головой ударился, вот и память отшибло.

Святослав разозлился. Понятное дело, что нет там его дома. Он это и сам знает, но если попал он в этот мир там, то и вернуться должен там же. Хотя, вериться в это с трудом. Не было там ничего. Обычное поле, немного деревьев, никаких тебе древних развалин, никаких светящихся аномалий. А что если ему теперь назад вообще не вернуться? У Святослава даже холодок по коже пробежал. Девочка видно почувствовала, что парню страшно, придвинулась ближе и обняла его.

— Не переживай. У нас боярин не злой, я тоже холопка и что? Жить и так можно. По-всякому лучше, чем одному. Одному, смерть.

Святослав хотел разозлиться, оттолкнуть малышку, но не смог. Она к нему со всей душой. К чужаку! А он на нее зубы скалить хочет.

— А ты-то за что?

— Отец денег задолжал боярину, вот и порядились. Но мы через пять зим снова свободными будем. Да и не страшно это. Как жили, так и живем, только голодно немного стало. Отец большую часть заработка в счет долга отдает.

Святослав тяжко вздохнул. Голодать ему в жизни никогда не приходилось. И стало ему ясно, что бежать в поле, смысла нет. Не попасть ему так домой, но и здесь оставаться рабом тоже нельзя. Забьют его тут. Не такой у него характер и воспитан он не так, чтобы пресмыкаться и спину на господина гнуть. То как здесь людей к уважению приучают, он уже хорошо разобрал. Сапогом в морду и вся наука. Это раньше он был богат и уважаем. Да и силушки было хоть отбавляй, а теперь малец, да еще и чужой. Заступиться не кому, для любого местного всего лишь добыча. Средневековье блин!

Дверь сарая распахнулась, и помещение затопило ярким солнечным светом, но ненадолго. В дверях застыл высокий, широкоплечий мужчина, крепкий, мускулистый, лицо как из камня. Глыба, а не человек. Здоровяк наклонился, чтобы не удариться лбом о косяк, зашел в сарай. Аленка сразу отскочила от Святослава, села смиренно, головку понурив, ручки на платьишке сложила. Ну, прямо первоклассница. А вот глазки так и искрятся. Весело ей! Одет мужик просто, рубаха грязная, потом пропиталась, местами в саже. Руки по локоть в шрамах от ожогов, волос горелый. Глаз острый, внимательный. О профессии этого доброго мужа догадаться не сложно, кузнец. Только такой человек и может работать в раскаленной кузне с утра до ночи. Это у вольных кузнецов есть помощники, молотобойцы, огневики, что за горном следят и меха раздуют, а он все сам. Что с молоточком ювелирным, что с молотом неподъемным, вот и думай, как такой мужик мог стать холопом? Силен и умен. Ну, не может кузнец быть тупым. По местным меркам, это одна из самых уважаемых профессий. Нанотехнологии средневековья. А стал! Вывод: сила и ум сами по себе ничего не значат, нужно в этом мире что-то еще. Может удача? Или помощь богов, или бога? Как у них с этим делом, тоже не понятно. А нужно знать. Очень опасно обидеть религиозные чувства или появиться не в том месте и не в то время. Могут и на алтарь вознести.

Большой муж встал над Романовым. Смотрит внимательно, брови сдвинул. Одна рассечена, видно и на войне побывал. Похоже не рад гостю. Ну, а чему тут радоваться? Святослав сон помнил — это отец Аленки, дядька Никифор. Муж премногоуважаемый, несмотря на то, что холоп. Раньше вообще один из самых первых в деревне был, но что-то случилось, а вот что, Святослав не помнил. Только теперь от его былой состоятельности остались одни рожки да ножки. Беден он как церковная мышь. А у него детишек полон дом. Нахлебников, ему и без Святослава хватает.

— Папка с мамкой, живы? — сухо спросил кузнец.

Святослав воздвиг себя в вертикальное положение. Снова замутило, но устоял. Допрос начинается. Приступайте товарищи гестаповцы. Буду молчать как партизан.

— Сгинули все, уже давно, — не соврал Романов.

Здоровяк помолчал, обдумывал что-то.

— Боярин сказал, что ты у меня жить будешь. Холоп ты его, в бою взятый, так что, глазки то опусти, не люблю, когда мне дерзят. Знай, свое место и тогда жить будешь спокойно. Все понял?

Святослав криво улыбнулся. Чего уж тут непонятного. Домострой и все такое. А мужику то лет сорок пять всего. Он ведь меня всего на десятку старше. А теперь я ему в ножки должен кланяться и зад целовать, когда прикажут. Ну, уж нет, уважаемый. Я человек не гордый, мне и полцарства хватит.

— Понятно. Чего уж тут не понятного. Смирению меня уже поучили, до сих пор мутит.

Здоровяк сделал шаг вперед, видимо, намереваясь дать подзатыльника. Ну, дерзкая вышла речь, наглая. Но передумал, парень и так еле на ногах держится, а от такой могучей длани совсем того, за кромку уйти может.

— Умеешь что?

Святослав развел руками, мол, а ничего, только в хоккей играть.

— Ну, рисовать умею. И карандашами и красками. Но красками плохо.

Это у него, правда, получалось. Рисовал комиксы для души, хобби такое было. Особенно любил на тему тамплиеров и самураев.

Кузнец рассмеялся. От такого смеха даже солома с крыши посыпалась. Ей видимо дыры в дранке затыкали. Ох, и крепкий у мужика голосище. Ему бы в опере петь. Даже на задних рядах никто бы не уснул.

— А на что мне твоя мазня? Рисовать он, видите ли, умеет.

Святослав задумался. А и, правда, на что? И зачем сказал? Вон, теперь насмехается. Нужно было сказать, что я профессиональный хоккеист, играю в высшей лиге. Дайте мне коньки, и клюшку и я сделаю шоу. Да вот беда — это никому здесь не нужно.

— Ну, я могу для вас изделия чертить. Ну, детали там всякие сложные. Больше то я все равно ничего не умею. Ну, не сорняки же меня дергать заставите.

— А что? Вдвоем мы быстрехонько управимся. Сорняки тоже надо полоть, а то, что ты зимой есть будешь? Мать-и-мачеху чай в рот не положишь? Вон, какой отъевшийся. Хорошо кормили, — наставительным тоном произнесла Аленка.

Святослав прикусил губу. Ну, и дернуло же его, сам напросился. Кузнец подумал, посопел немного и решил.

— Ну, то, что ты ничего не умеешь это не беда. Парень ты крепкий, здоровый, толк будет. У нас и для такого неумехи работы хоть отбавляй. Вон и нужники не чищены и в скотнике давно не прибрано. Ну, а если время будет, может и порисуешь, покажешь, что ты умеешь, летописец.

Святослав сразу сник. А как же конвенция о правах ребенка? Суды там, инспекции всякие?

— Ох... — тяжко вздохнул Святослав, — не летописец. Я художник, раз уж на то пошло, — буркнул он.

— А мне хоть писец, хоть этот, как ты его там назвал? Ху-до-ж-ник. Ох, и слово то, какое чудное, заморское. Придумают же. Ты говорят ромей?

Святослав грустно улыбнулся. Ну, раз ромей так ромей. Какая теперь разница и утвердительно качнул головой.

— А веры, какой? В единого бога Исуса Христа веруешь?

Тут Романов задумался. Нет, крест на груди в той жизни он носил. Даже в церковь иногда ходил и подношения делал, как полагается. Но верует ли он? И почему то даже соврать язык не поворачивается. Эти-то видно все христиане.

— Православный я. Крест носил, только украли его у меня.

А что, ведь не соврал. Крещен по православному обряду и крест пропал вместе с телом.

— Перекрестись! — строго пробасил кузнец.

Святослав бодро осенил себя крестным знаменем и отвесил поясной поклон.

— Чудно ты крестишься, тремя перстами как папист, но не так, те слева направо крестное знамение кладут. Не так надобно.

Кузнец показал, как следует, по его мнению, правильно креститься. Святослав удивился, но повторил. Слаб он был в религиозных вопросах, чего уж тут скрывать. Слышал где то, что раньше двумя пальцами себя на Руси осеняли.

— А что, если бы папистом или вообще не христианином был, не приютили бы? — немного желчно спросил Романов.

Кузнец пригладил бороду, а потом улыбнулся. Тепло так, по-доброму. Положил могучую руку Святославу на плечо и сказал.

— Ну, почему же, приютили. Что мы изверги, али басурмане, какие чтобы сироту из дому выставить. Ты малец не робей, но и не борзей. Каков ты человек я понял. Человек мне этот пока не очень нравиться, но толк из тебя выйти может. Хороший ты материал. Одарил тебя господь. А теперь ложись, отдыхай и пусть эта свиристелка тебе не мешает. Сейчас Пилагея придет, отваров целебных принесет. Выздоравливай, а потом решим к чему тебя приспособить. Трутней в доме не держим.

Кузнец подхватил на руки маленькую дочку и направился к выходу. А Аленка повернула свою прелестную головку к Святославу, взглянула, так внимательно и подмигнула. И Романов сразу понял, что все будет хорошо. Ну, не могут такие люди быть плохими, не может у такой девочки отец быть злодеем. Так что пока не придумал, как вернуться домой, придется жить здесь. И попытаться получать от жизни удовольствие. Нужно во всем видеть свои преимущества. Там ему было тридцать три, здесь от силы лет одиннадцать, двенадцать. Так что ему добавили еще двадцать халявных лет жизни. Правда, если раньше не убьют. Святослава снова замутило и он сел на лавку. Тошнота напомнила о нехорошем. О бездомном, просившем о помощи, о жутком вое, степняках и том страхе, что гнал его в лес. А ведь я трус, решил Святослав, самый настоящий трус.

Глава четвертая. Быт фермера.

Проваляться на полатях долго не получилось. Пилагея, крепкая русская баба, лет тридцати, два дня поила Романова целебными отварами. Делала очень болезненный, но полезный массаж и на третий день Святослав почувствовал себя настолько сильным, что когда ему предложили прогуляться, он даже не стал делать вид, что слаб. Конечно же, предложение подышать воздухом оказалось всего лишь уловкой. Люди в этой деревне никогда просто так воздухом не дышали, они вообще ничего просто так ни делали. Поднимаясь с полатий, с первыми лучами солнца они шли выполнять свою работу, доводя ее до совершенства. Кузнец с утра до ночи стучал в кузне, пахари выходили в поле с плугом, косили траву, притом делали это ни косилками, или даже косами, а серпами. Бортник возвращался из леса раз в неделю. Бабы обихаживали многочисленную скотину, возились с детишками. Даже дети работали ничуть не меньше. Так же по огородам, по грибам, по ягодам. Тяжела их жизнь, работы много, но никто не жалуется. Потому что каждый понимает, что если он сделает свою работу хорошо, то зимой будет не так голодно, можно будет детишкам тулупчик прикупить, сладостей, женке висюльку. Вот и стараются, заботятся друг о друге.