Я умею прощать

— Анютка, говорят, за голову взялась наконец-то. На подготовительные курсы в Волгограде записалась. Поступать в университет уехала. Отцу с матерью сказала, что до экзаменов у подружки поживет, с преподавателями позанимается. Давно пора. А то взрослая девка. Не глупая. Сидит в деревне коров доит, без образования. Все ее одноклассницы в город сразу после школы подались, а она не захотела. Непутевая.

Матвей молчал. Впрочем, он в таких беседах всегда исполнял роль слушателя. Но к моему удивлению неожиданно в разговор вступил его отец.

— Странно, что не в Москву рванула деваха. Все твои деревенские родственники, похоже, считают, что у нас тут богадельня, — грубовато усмехнувшись, обратился он к жене.

— Миш, ну, что ты такое говоришь? Они же родня, почему бы им не помочь?

— Ну да, ну да... Подходила эта ваша Анютка ко мне тогда на свадьбе. Бестолковая девица. Просила на работу ее взять. Я ей и предложил покурьерить. Обиделась, губы надула и бабке нашей жаловаться побежала.

— Взял бы ее секретаршей. Что тебе стоило?

— Из доярок в секретарши, — саркастически прокомментировал слова жены мой свекор и громко засмеялся. — Да она и компьютера-то в жизни не видела.

— Видела, ты же сам кругловской школе несколько лет назад десять компьютеров подарил.

— Подарил, было дело. Только думаю, их сразу после моего визита на запчасти для тракторов разобрали. Уж очень красноречиво председатель намекнул, что с агротехникой у них проблемы.

— Миш, ну не начинай снова. Тебе же это ничего не стоило, а детям деревенским помог. Тем более, там же почти все — родня. Мог бы и трактор им купить.

— И еще самолет, Аэробус-320, чтобы всю твою родню на Канары свозить.

За стеной повисло гнетущее молчание. Я, подхватив Алису на руки, решила вернуться в комнату, чтобы с помощью дочери разрядить атмосферу. В этом деле крошке нет равных. Даже Михаил Сергеевич при виде внучки просто тает на глазах.

Вероятно, я все-таки лукавлю и пытаюсь прикрыть элементарное женское любопытство благими помыслами. Конечно, мне хотелось увидеть реакцию Матвея на новости о Нюрочке. Но скорее всего момент был упущен. К моему возвращению Матвей уже сумел переключить разговор родителей в более мирное русло — семейный бизнес и, сохраняя непроницаемое выражение лица, вводил отца в курс дела относительно поставок какого-то оборудования.

— Ну, вот! — наигранно возмущенным голосом протянула я. — Алиса, ты посмотри на них! Только мы с тобой на секундочку удалились попудрить носики, а наши мужчины снова заговорили о работе! А ну-ка скажи дедушке свое грозное "фи"!

Я подошла к свекру и, многозначительно подмигнув Алисе, усадила ее ему на колени. Суровый бизнесмен расплылся в умилительной улыбке.

— Де-дя! — малышка уцепилась крошечными пальчиками за лацкан его пиджака и обвела присутствующих торжествующим взглядом. Знала чертовка свою власть над дедом.

Я села рядом с Матвеем, и он, приобняв меня за плечи, ласково поцеловал в висок. После моего слова "верю" подобные жесты стали обязательным атрибутом наших отношений. Матвей будто бы пытался доказать окружающим и мне в особенности, что мы — идеальная семья.

Не знаю, что чувствовала бы, веди он себя иначе, но почему-то любое его публичное проявление нежности напоминало мне о точке отсчета. Нужно было заставить себя забыть и жить дальше без оглядки на прошлое. Только как? Ведь чем старательнее я делала вид, что ничего не произошло, тем чаще воспоминания откидывали меня в то самое офисное кресло. И снова перед глазами возникал обезумевший от гнева взгляд нависшего надо мной Матвея.

Иногда мне кажется, что именно тот эпизод я и переживала наиболее остро. Со временем он отодвинул на второй план даже сомнения в честности Матвея. У меня в душе каким-то странным образом переплелись совершенно противоположные эмоции. С одной стороны, вопреки всем стараниям, у меня не получалось безоговорочно поверить, что между моим мужем и Нюрочкой ничего не было, когда он в последний раз приезжал в деревню. Но с другой — я искренне винила себя за недоверие, от которого мне никак не удавалось избавиться. И чем больше я занималась самобичеванием, тем упорнее стремилась держать эмоции под контролем.

Чем-то это напоминало то время, когда я, будучи подростком, пыталась скрыть от Матвея свою влюбленность. С той лишь разницей, что тогда я исполняла роль верной подруги, и моими надежными помощниками были язвительные насмешки над Некстами и тем, как часто они сменялись в постели моего Прекрасного Принца. Теперь же сарказм мог разрушить и без того хрупкое равновесие в наших отношениях. Догадывался ли Матвей, что творилось у меня в душе? Сложно сказать. Думаю, даже если мне все-таки удавалось скрывать свои истинные эмоции, все равно он не мог не сомневаться.

Матвей, вероятно, почувствовав мое состояние, предложил ненадолго сменить обстановку. Идея, безусловно, отличная и даже весьма своевременная. Но не все так просто... По моим подсчетам приближался "час икс", а именно день, когда должен был родиться ребенок Нюрочки. Я старалась убедить себя, что никакой связи между этим событием и решением Матвея поехать в отпуск нет и быть не может. Безуспешно. Мрачные мысли кружили в голове словно почувствовавшие запах мертвечины стервятники.

Как бы то ни было, я с "превеликой радостью" одобрила предложение поехать в Грецию и меньше чем через неделю, оставив Алису на попечение матери Матвея, мы уже летели к гостеприимным берегам Ионического моря на поиски душевного равновесия.

Свет яркий... слоистый... красный неровным кругом накладывается на синий... А в центре я. Будто под прицелом. От страха едва сдерживаю дрожь. Дышу. Судорожно вздымается грудь. Сердцебиение гулко отдается в висках. На лбу выступает холодная испарина. Страшно...

Стою на тонком, покачивающемся от каждого моего вздоха, канате. Чувствую босыми ступнями шершавые, плотно сплетенные жгуты. Не слышу, а ощущаю каждой клеточкой обнаженного тела, как поскрипывают под ногами натянутые нити. Страшно. Замираю, широко расставив руки в стороны. Борюсь с нестерпимым желанием зажмуриться. Дышу. Чуть приподнимаю ногу, пошатываюсь в такт канату. Кажется, вот-вот потеряю равновесие. Цепляюсь ногтями за воздух. Стискиваю зубы и делаю следующий шаг. Иду вперед. Дышу.

Сквозь липкое облако страха до слуха доносятся нерешительные аплодисменты. Улыбаюсь. Неестественно. Напоказ. Обнажаю зубы в напряженном оскале. Дышу. Чувствую, как пошатывается под ногами канат, провисая под тяжестью моего тела. Смотрю вперед на уходящую вдаль белесую нить. Пытаюсь зрительно оценить расстояние. Путь уже не кажется таким бесконечным как в начале. Дышу.

Делаю осторожный шаг. Нащупываю пальцами грубую веревочную поверхность. Опускаю стопу. На мгновение теряю равновесие. Неловко накреняюсь в сторону. Сердце больно сжимается от страха. Поддавшись панике, пытаюсь ухватиться за несуществующую опору. Сжимаю в кулаке пригоршню воздуха и замираю в нелепой, неестественной позе на согнутых ногах. Дрожу. Боюсь пошевелиться. Балансирую на тонкой грани между жизнью и смертью. Распрямляюсь. Дышу.

До слуха доносится чей-то облегченный вздох. Взгляд упорно косится вниз на обтянутую ярко-алым сукном арену... Высоко... Люди на трибунах... Знакомые лица: Матвей, Алиса, мать, свекровь со свекром, бабушка с дедушкой, секретарши из офиса, Верка, Серега и, кажется, все деревенские родственники Матвея в полном составе... а поодаль беременная Нюрочка. Множество прикованных ко мне глаз. Равнодушных, встревоженных, злорадных, насмешливых, любящих меня и ненавидящих... Дышу.

Стыжусь собственной слабости. Улыбаюсь и по-прежнему боюсь сделать следующий шаг. Знаю, надо. Хотя бы назло тем, кто жаждет моего позорного падения. Хотя бы ради тех, кто надеется, что я смогу... кто верит в меня. Дышу. Приподнимаю ногу и нащупываю пальцами канат. Осторожно ступаю. Напряженно смотрю вперед, силясь разглядеть скрытую во мраке цель. Что там? Непонятно. Зачем я туда иду? Как я попала на этот натянутый под куполом цирка канат? Почему я? Судорожно пытаюсь вспомнить что-то важное. Не получается.

Рискуя снова потерять равновесие, зачем-то оборачиваюсь назад. Но и там тоже непроглядная тьма. Обратного пути нет. И не могло быть никогда. Снова делаю осторожный шаг по канату и замираю. Тревожно и недоверчиво смотрю вперед: еще секунду назад зиявшее чернотой пространство вдруг прорезают крошечные синеватые языки пламени и молниеносно смыкаются в круг, словно обрисовывая огромную газовую конфорку.

Ужас сковывает меня ледяными цепями. Зубы отбивают барабанную дробь. Чувствую, как подкашиваются колени. Кидаю судорожный взгляд вниз, ища поддержки у зрителей. Вижу панику в глазах Матвея и безвольной куклой падаю в бездну... Кричу...

...Беззвучный крик прорвал пелену удушающего кошмара, словно шуршащую кальку. Я резко села на кровати, выпутываясь из влажного плена отельных простыней. Руки подрагивали в такт тревожно вздымавшейся груди. Сердце отбивало бешеный ритм, отдаваясь в висках, словно металлический стук тяжелых товарных вагонов по рельсам.

Я с облегчением поняла, что затянувшееся выступление неумелого канатоходца в моем исполнении было лишь сном. Но все равно полностью взять себя в руки было не просто.

Глаза постепенно привыкали к мучнистому полумраку. Стараясь привести учащенное дыхание в норму, я всматривалась в свое мутное отражение в зеркале. Жалкое зрелище. Бледное испуганное лицо, темные круги под глазами, чуть приоткрытый рот... Перевела взгляд на спавшего рядом Матвея. Казалось, в нем не было ничего от того мужчины с округлившимися от ужаса глазами, который только что наблюдал за моим позорным падением. Могла ли за его сонной безмятежностью и спокойствием скрываться паника?

Я знала ответ...

За окном, просачиваясь алой полоской сквозь будто присыпанную мукой синеву, занимался рассвет. Наступал новый день. Точно такой как вчера, но в то же время совсем иной, ведь мне предстояло прожить его с совершенно новой для меня правдой. А, быть может, это лишь бред воспаленного сознания? Попытка убежать от самой себя и найти иллюзорную соломинку, за которую можно было бы ухватиться, погружаясь в студеные воды предательства?

Я спустила босые ноги с кровати и побрела на балкон. Взяла с тумбочки оставленные Матвеем сигареты и зажигалку. Я редко курю, но иногда все-таки не могу справиться с искушением. В то утро был как раз такой момент.

Облокотилась о перила, вглядываясь в подернутую седой дымкой даль. Глубоко вдохнула солоноватый морской воздух. Да, действительно... Все эти долгие месяцы напряженного ожидания моей главной ошибкой был некий эгоцентризм.

Я верю...

Я могу. Я сделаю. Я сумею. Ключевое слово "Я"... Кто, если не Кира?

Плохо ли это? Наверное, да.

Ведь именно из-за собственной самонадеянности я вдруг оказалась на тонком канате в полном одиночестве. Мы должны были выполнять этот номер вдвоем с Матвеем, но я, сама того не ведая, подсознательно отвергала его поддержку, оставив его в рядах зрителей. А он, наблюдая за представлением снизу, все равно остро переживал шаткость каната вместе со мной. А заодно и то, что несмотря на все свои усилия, не в силах что-либо исправить...

* * *

В конце сентября мы вернулись в Москву. Кажется, к тому моменту мне удалось перебороть себя и собственные сомнения.

Сон оказался на пользу. Именно благодаря ему я сумела нащупать ту опору, которая помогла мне поверить. Увидеть сквозь беспросветную мглу все то, что связывало нас с Матвеем. Вспомнить светлые моменты нашей жизни и провести параллель между прошлым и настоящим.

Мы были вместе семь лет. И ни разу Матвей не дал мне повода усомниться в своей верности. Так почему же я так легко поверила Нюрочке, которая поставила себе целью во что бы то ни стало разбить нашу счастливую семью?

Почему я выискивала в знаках внимания Матвея попытку загладить свою вину? Ведь когда-то такое поведение с его стороны было нормой. Осознав это, я наконец-то смогла вздохнуть полной грудью и, посмеявшись над собственными страхами, доверчиво и трепетно прижаться к мужу. Нежно накрыть поцелуем его губы и, на мгновение отстранившись, чтобы заглянуть ему в глаза, чуть слышно прошептать:

— Я так тебя люблю, родной.

На меня снова смотрели любимые, лучащиеся счастьем дымчато-серые глаза. Обнимали надежные крепкие руки, и главное их прикосновение как прежде дарило уверенность и душевное равновесие.

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Был конец декабря. Все еще бесснежные московские улицы пестрели разноцветными огнями и поздравлениями с Новым годом на перетяжках. На площадях будто в одночасье появились искусственные, а кое-где даже натуральные ели. Москва с нетерпением ждала праздника. А я, застряв в очередной пробке, мечтала поскорее выбраться из этого хаоса и оказаться дома.

Сдав статью главному редактору, я рванула по магазинам и, превозмогая собственное "я", стала крошечной частицей столь ненавистной мне предновогодней суеты, слившись с толпой покупателей. Нам с Матвеем предстояло сотворить для Алисы волшебную зимнюю сказку. И пусть погода была явно не на нашей стороне — говорят, даже ёжики в лесу никак не могли заснуть в тот год — мы свято верили, что это не сможет помешать нашим планам. Мы собирались на дачу. А перед отъездом мне предстояло закупить подарки и тонны украшений, чтобы нарядить загородный дом и растущую во дворе ёлку, а заодно и городскую квартиру.

Я твердо вознамерилась сделать так, чтобы Алиса, в отличие от меня, сохранила ощущение праздника в Новый год на всю жизнь. Но даже, несмотря на столь решительный настрой, излучать радость и оптимизм мне удавалось с большим трудом. На стойкое, годами культивируемое внутреннее неприятие новогодних праздников накладывалось волнение от возложенной на мои плечи ответственности. Я очень боялась повторить ошибки собственной матери...

И вот, в рекордно короткие сроки расправившись с магазинами и отстояв во всех московских пробках, я подрулила к подъезду. Едва завидев огромное количество пакетов, которые я не слишком успешно пыталась удержать в руках, ко мне на помощь ринулся один из вахтеров. Милейший человек, настоящая находка для всех жильцов нашего дома. Мы поднялись вместе на лифте и остановились у дверей квартиры, пока я рылась в сумке, чтобы найти ключи.

— А у Вас, кстати, гости, — вдруг сообщил мне вахтер.

— Да? Странно. Мы никого сегодня не ждали, — недоуменно пожала плечами я, поворачивая ключ в замочной скважине.

— Девушка с ребенком.

Я замерла у приоткрытой двери и нерешительно оглянулась через плечо на мужчину. Но тут же, справившись с замешательством, сказала:

— Проходите, Сергей Иванович. Хотите чаю?

Вахтер неуверенно замялся в прихожей.

— Да нет, Кира Анатольевна. Как-нибудь в другой раз.

Я проследила за его взглядом и заметила вышедшую в прихожую нянечку Алисы. Женщина выглядела странно. Нервно подрагивающие руки и смущенно потупленные глаза выдавали ее волнение.