Я умею прощать

— То есть ты считаешь, что эта девочка никакого отношения к нам не имеет? — Усмехнулась.

— Да, я считаю, что ни к тебе, ни ко мне этот подкидыш никакого отношения не имеет, — чеканя слова, подтвердила мать. — Ни-ка-ко-го!

— Так не бывает. Она есть. И, как бы нам не хотелось обратного, вычеркнуть ее из своей жизни я не могу. Мы с Матвеем решили забрать ее из дома малютки.

— Кира!

Одно лишь слово, но сколько в нем было эмоций. Гнева, недоумения, разочарования и ужаса. Да, моя мать была в ужасе от моих слов. И от этого никуда не деться. Не спрятаться, не трубку положить...

— Ну и дура же ты! Он тебе своего приблудка на шею посадить хочет, а ты и рада стараться. Чужой крест на себя взвалить и тащить пока сил хватит. Мне стыдно за тебя!

— Правда что ли? А за себя после таких слов?

— Замолчи! И послушай мать, раз своих мозгов не нажила. И не вздумай этого ублюдка к себе в дом тащить. Или вдруг любопытно стало, как это быть всеобщим посмешищем?

— Как ты, например? — Зря я, конечно, это сказала, да еще и насмешливо. Но время вспять не повернуть...

— Что-о-о-о? Да как ты смеешь?

— Как-то смею... Прежде чем меня стыдить, будь добра разберись со своими юными сожителями. А потом уже можно будет поговорить о том, что смешно, а что противно.

— Моя личная жизнь тебя не касается! Соплячка! Но знай, если ты все-таки решишься принять эту девчонку, матери у тебя больше нет! Ты поняла меня? Мне такого позорища не нужно!

— Вот и поговорили. Рада была тебя услышать.

Я не решилась рассказывать кому-либо о той милой и очень душевной беседе с матерью. То ли стыдно было, то ли больно вновь и вновь возвращаться ко всей этой мерзости. Тем более, не хотелось разбираться кто из нас прав, кто виноват... Обе хороши.

Попыталась забыть. В какой-то мере мне это удалось.

А эпопея же с детским праздником продолжалась. И любое упоминание о нем уже вызывало нервную дрожь не только у меня, но и у Матвея. К счастью, мы с ним придерживались одной позиции и могли выступать против бульдозеро-подобного напора его матери единым фронтом. После нескольких безуспешных попыток убедить нас в своей правоте Галина Андреевна наконец-то решилась прибегнуть к помощи собственного мужа. И о чудо! Наконец-то кто-то сумел вправить ей мозги.

Михаила Сергеевича мало волновали и ее, и мои доводы. У него была своя правда, против которой превращались в руины все благие намерения Галины Андреевны.

— Галь, — не терпящим пререканий тоном начал он. — Выкинь эти глупости из головы раз и навсегда. Зачем нам лишняя шумиха вокруг Нади. Мы изо всех сил пытаемся избежать публичности, а ты вдруг решила наши семейные дела сделать достоянием общественности? Гостей пригласить? Детей и внуков наших соседей и деловых партнеров? Ты бы еще в газету объявление дала, что Городищенские от ребенка отказались и в детский дом сдали.

— Так никто же не узнает, что она наша кровная?

— Да что ты говоришь? — елейно пророкотал он. — Не узнают? У нас сарафанное радио лучше всяких газет работает. Я уже вижу заголовки желтых газет о "липовом благородстве толстосумов". Так что выкинь все эти мысли о детских праздниках в честь Нади из головы напрочь. И... языком тоже не трепи направо и налево.

— Так что же мы ее от людей что ли прятать будем?

— Прятать не будем... Но сообщать общественности о точном дне появления девочки в нашей семье вовсе не обязательно. Есть она и есть. А с каких пор, никого не касается. Ты хочешь, чтобы когда она подрастет, ей каждый встречный кричал вслед, что она приемыш? Пожалей девочку.

Через два дня нам предстояло забрать Надю из дома малютки. И спасибо Михаилу Сергеевичу было решено ехать туда в узком семейном кругу. Вчетвером. Хотя, на мой взгляд, хватило бы и нас двоих — меня и Матвея.

К тому моменту Карен Ашотович уже представил полный отчет о результатах анализов. И, да, в целом все выглядело не так уж и плохо, как могло бы быть. Почки подлечили, дополнительных диагнозов поставлено не было... но и энцефалопатия волшебным образом не улетучилась. И предсказать, чем это грозит девочке в ближайшем а, тем более, отдаленном будущем, врач не брался. Само собой.

Мы тоже не загадывали так далеко вперед, ограничившись пока делами насущными — прежде всего обустройством ребенка на новом месте. Надину, а точнее бывшую Алисину кроватку, было решено поставить к нам в спальню в оформленный специально для нее детский уголок. Не то чтобы я категорически не желала, чтобы Надя делила детскую с Алисой, но такой шаг мне все же казался преждевременным.

И тут мы столкнулись с новой проблемой. К слову, вполне ожидаемой.

Алиса, увидев перестановку в родительской спальне, насупилась и, горестно шмыгнув носом, убежала в детскую. При этом забаррикадировав дверь домиком Барби.

Преграда, конечно, не велика, но сам факт очень значим. И мы отлично понимали, откуда растут ноги у такой реакции на детский уголок.

Не так давно нам с немалым трудом удалось-таки убедить Алису, что своя собственная комната — это не просто замечательно, но и показатель взрослости, ведь каждая взрослая девочка должна спать в отдельной спальне. И родители вовсе не будут любить ее меньше, если ночью нас будет разделять стенка.

Алиса долго и упорно сопротивлялась нашим аргументам. Не плакала и даже не хныкала. Просто упрямо качала головой, выражая несогласие молчаливо и совершенно категорично, всем своим насупленным видом показывая, что она даже обсуждать этот вопрос не намерена.

Пришлось пойти на маленькую хитрость. Мы начали привлекать Алису к разработке дизайна интерьера ее будущей комнаты. Будто случайно подсовывали ей журналы с яркими иллюстрациями, на которых она могла воочию увидеть, от чего отказывается. Нам удалось пошатнуть ее упрямство. И во многом благодаря тому самому домику Барби.

Едва увидев его на фотографии, Алиса тут же постановила, что это жизненно необходимая вещь для любой девочки, без которой ни о каком счастливом детстве и речи быть не может.

Матвей ловко ухватил удачу за хвост и, усадив Алису к себе на колени, сказал, что мы ни в коем случае не отказываем ей в новой игрушке, но есть одна незадача — в родительской спальне она просто не уместится. А вот в интерьер отдельной комнаты, от которой она так упорно отказывается, домик Барби вписался бы идеально. Как и многие другие вещи.

Алиса снова насупилась, сосредоточенно морща лобик. Кажется, взвешивала все "за" и "против". Но на этот раз невооруженным взглядом было заметно, лед тронулся. С того дня, пусть и по-прежнему не давая окончательного согласия, наша дочь принимала активное участие в оформлении детской.

Она же, кстати, и поставила завершающий штрих в интерьере комнаты по окончании ремонта. Решительно забрав из гостиной семейную фотографию в строгой рамке, водрузила ее себе на прикроватный столик.

— Вот! — Приосанившись и демонстративно скрестив руки на груди, посмотрела она на нас, будто приготовившись бороться за свой трофей. Но, не встретив никаких возражений с нашей стороны, уже через пару секунд запрыгнула на застеленную бежевым стеганым покрывалом кровать.

С тех пор я наивно полагала, что история с нежеланием Алисы переезжать в отдельную комнату не будет иметь продолжения. Ошиблась. Едва она поняла, что ее место в родительской спальне скоро займет девочка Надя, детская ревность отчетливо дала о себе знать...

Мы не решились вторгаться в личное пространство дочери, ограничившись словесными увещеваниями из-за двери. Пытались уговорить Алису впустить нас. Прежде всего, чтобы она понимала, что мы относимся к ней, как к взрослой девочке. Как к личности, имеющей право на собственное пространство, которое без ее желания никто не нарушит.

— Алис, — мягко начал Матвей, усевшись на пол у двери ее комнаты. — Поговорим?

За дверью воцарилась гнетущая тишина, прерываемая едва слышным посапыванием. Я будто воочию видела дочь, обиженно хмурящую брови и поджимающую нижнюю губу, пытаясь не расплакаться. Алиса даже в младенчестве не любила лить слезы, старательно пряча их от окружающих, если все же не могла их сдержать. Тот раз не стал исключением.

— Не хочу! — послышался из-за двери ее тихий, немного надломленный голос спустя несколько долгих секунд. Я чуть расслабилась, увидев в том, что она прервала молчание, добрый знак.

— Алис, но ты же понимаешь, что так разумные девочки не ведут себя, — дождавшись ответа, продолжил Матвей. — Если тебя что-то беспокоит — это не надо скрывать от папы с мамой. Это надо обсудить.

— Не хочу, — еще тише повторила Алиса.

Я присела рядом с Матвеем на пол и в тот же момент поняла, что лучше бы продолжала стоять, оперевшись плечом о стену. Мышцы расслабились, а вместе с ними и натянутые до предела нервы. Меня начала бить лихорадочная дрожь.

— Алис, но это же не дело, — пытаясь, чтобы голос звучал уверенно и твердо, вступила в разговор я. — Проблемы нельзя умалчивать, их надо решать. Так делают все взрослые люди.

— А я не хочу быть взрослой, — тихо всхлипнула Алиса и тут же капризно повторила: — Не хочу! Не хочу!

Сердце ухнуло в бездонную пропасть в то время, как в голове воцарилась звенящая пустота. Ни одного аргумента, ни одной внятной мысли, лишь обрывки пугающих своей остротой и категоричностью эмоций... Я обреченно прикрыла глаза, уткнувшись затылком в стену.

Матвей молчал, и как же яро я ненавидела его за это молчание. Вновь и вновь возлагала на него ответственность за все, что с нами произошло в последний год. За испытания, которым он подверг меня, наши отношения, а теперь еще и Алису. Она то в чем виновата?

Ногти впились во вспотевшие ладони. Едва не скрежеща зубами от ярости, я скривила губы в ехидной улыбке и обратила испепеляющий взгляд на Матвея. Он вздрогнул.

— Ну же... — картинно изогнув бровь, ядовито усмехнулась я. — Что Вы нам на это скажете, дорогой папочка?

— Кир, успокойся, — ободряюще накрыв ладонью мои пальцы, чуть слышно прошептал он. Наверное, не следи я так пристально за его мимикой, произнесенные им слова и вовсе не коснулись бы моего слуха.

Но успокаиваться-то я как раз и не желала. От того, чтобы закатить скандал, останавливало лишь присутствие Алисы.

— Алис, — осторожно продолжил Матвей, не отрывая от меня напряженного взгляда. — Хорошо, договорились. Теперь мы с мамой всегда будем воспринимать тебя маленькой девочкой, если тебе так хочется. Правда в таком случае снова надо будет снабдить тебя соской, погремушками, подгузниками... усадить в коляску, которая тебе так когда-то надоела... Да и от школы, в которую ты так стремишься поскорее пойти, тоже придется отказаться. Ах да... помнишь, мы ведь уже обсуждали с тобой, что кукольный домик — это тоже игрушка для больших девочек... жаль, конечно... Но раз ты вдруг поняла, что...

Кажется, мы снова вели нечестную игру, смахивающую на шантаж. Неприятно, даже противно, но альтернативных методов воздействия на дочь ни я, ни Матвей не видели.

Как не странно, слова Матвея подействовали на Алису отрезвляюще. За дверью послышался скрежет отодвигаемого от двери пластика — домика Барби и уже через несколько секунд Алиса впустила нас внутрь. Сама при этом нарочито важно скрестила руки на груди и отошла к окну.

— Вы отдадите мои игрушки новой девочке? — обиженно насупившись, спросила она, едва мы переступили порог.

— Алис, пока ты не приняла окончательно решения снова стать маленькой девочкой, давай все-таки поговорим, как взрослые. Согласна?

— Согласна, — поспешно кивнула она и, кажется, даже немного расслабилась.

— Игрушки только твои и с появлением маленькой сестренки никто их у тебя не заберет. Если ты, конечно, сама не захочешь от них отказаться. К сожалению, твои слова о том, что ты снова хочешь быть маленькой девочкой, показывают нам с мамой, что...

— Нет, я так не хочу! — перебила Матвея Алиса и капризно выпятила губу. — Мои игрушки — это мои игрушки. И...

— Что "и", Алис? — воспользовавшись секундным замешательством дочери, с мягкой улыбкой на губах поинтересовался Матвей. — Разве это честно? Ты хочешь получать все привилегии взрослых девочек, но в то же время ограничиться обязанностями маленькой?

— Не честно, — обреченно вздохнув, потупилась Алиса и, не поднимая на нас глаз, уселась на кровать. — Но почему ей можно спать с вами в комнате, а мне нельзя? Так тоже не честно.

— Алис, но она же тоже не всегда будет маленькой и когда-нибудь, как и ты будет спать в своей собственной комнате.

— Правда?

— Конечно, правда. А пока мы очень надеемся на тебя, Алис. Ты же поможешь ей освоиться и стать полноценным членом нашей семьи?

— Да. Она маленькая, а я уже большая и должна ей во всем помогать. Вы мне говорили.

— Вот и умничка.

* * *

Забирать Надю из дома малютки мы поехали без Алисы, хотя, по мнению детского психолога, это могло бы благотворно сказаться на сближении девочек. Но Алиса отказалась наотрез, поведав мне по секрету на ушко, что они с няней готовят сюрприз для сестренки.

Услышав слово "сюрприз", я невольно вспомнила разговоры со свекровью о детском празднике, но, в конце концов, все-таки решила положиться на здравомыслие Елены Валерьевны. Риск оправдывал себя, потому что в сложившейся ситуации нам жизненно необходимо было продемонстрировать Алисе, насколько мы ей доверяем.

В доме малютки щебечущая и сюсюкающаяся с Надей Галина Андреевна волей-неволей оттеснила и меня, и Матвея, и Михаила Сергеевича на задние позиции. Хотела ли она тем самым помочь нам или же действовала на интуитивном уровне, в любом случае сначала я была ей благодарна за дополнительную отсрочку.

Только не успели мы добраться до дома, как от ее непрекращающегося щебетания начала раскалываться голова. И кажется, не только у меня, Матвея и Михаила Сергеевича, но и у Нади. Пребывавшая в уже знакомом мне апатичном оцепенении девочка вдруг заголосила так истошно и пронзительно, что сидевший за рулем Михаил Сергеевич от неожиданности резко нажал на тормоз.

— Галь, да оставь же ты ребенка в покое, — гневно прикрикнул он на жену. — Ты ее нервируешь! Отдай девочку Кире.

Галина Андреевна притихла и, не тая сомнений, покосилась на меня.

— Не волнуйтесь, — ободряюще и в то же время сардонически улыбнулась ей я. — Справлюсь.

Свекровь передала мне продолжавшую надрывно голосить Надю с заметной неохотой. Стоит ли ее за это винить? Не думаю. Все ее действия на самом деле были продиктованы исключительно благими намерениями. Будь ее воля она бы и вовсе забрала Надю к себе на воспитание. Но Михаил Сергеевич был категорически против такого поворота событий. Мы с Матвеем, по его мнению, сами должны были справляться со своими проблемами, не надеясь на родителей.

Он, несомненно, был прав. Только меня все равно не оставляла малодушная мысль, насколько бы нам всем стало проще, живи Надя с бабушкой и дедушкой...

Успокоить девочку удалось не сразу. Уже припарковав машину у дома, мы все еще продолжали стоять у подъезда и напару с Матвеем приговаривали что-то ласковое и ободряющее. Но Надя будто не слышала нас. Или не желала слышать. А ведь почти год назад, гонясь за Нюрочкой, я справилась с этой задачей гораздо проще.