Погасить Черное Пламя

Эльф протянул ей руку, и Морана взяла его кисть в свои маленькие ладошки. По ним было видно, что их обладательница никогда не доила корову, не трепала лен и уж конечно не окучивала картошку.

— Сейчас ты не почувствуешь потери, — сказала суккуб, поглаживая его кисть. Тиндекет ощутил приятное, чуть покалывающее тепло, которое стало распространяться по руке от кончиков пальцев. — Вообще никогда ничего не почувствуешь. Но однажды ты ощутишь холод в груди, как будто у тебя вынули сердце.

Сладкая истома наполняла тело эльфа, и он уже почти ничего не слышал.

— Это придет внезапно, — донесся из влажной темноты голос Мораны. — И почти сразу после этого ты умрешь, а оружие, которое я тебе дам, разрушится.

Лодур сам не знал, как ему удалось заставить умирающую гросайдечь дотянуть до обрыва, с которого их расстреливали — медленно, верно и методично. В свете луны химмельриттер отлично видел двух партизан и жуткое оружие, к которому был прикован один из Ежей.

У гросайдечи уже не было сил, чтобы зацепиться за край уступа. Летающая ящерица скользнула вниз, на трезубцы ясеней, что сжимали хмурые воительницы-ели в белых снежных шлемах. Они уже пронзили брюхо ее сестры, сломали Гуннара, даже не заметив крохотной фигурки, и теперь ждали следующую жертву. Химмельриттер успел спрыгнуть, и приземлился рядом с прикованным к орудию партизаном. В своем толстом полушубке он больше походил на гнома, чем на эльфа. Лодур ощутил волну жара от мортиры даже сквозь меховую куртку. Он схватил партизана за шею, готовый драться, кусать и рвать его в последней, смертельной схватке. Но тело врага безвольно подалось под его руками. Только тут химмельриттер сообразил, что мортира молчит. Лодур заглянул в глаза эльфа — они были пусты. Партизан был мертв.

— Что за... — пробормотал химмельриттер, отпустил Ежа и попятился.

Труп осел на снег, только нелепо торчала вверх его рука, навеки зажатая в тиски на боку мортиры. Лодур увидел второго партизана — тот сидел на корточках за орудием. Химмельриттер вытащил меч, но эльф не шелохнулся. Лодур понял, что второй стрелок тоже мертв.

Он огляделся в поисках других противников.

И в этот момент пулемет взорвался.

Раскаленные железные обломки разорвали два мертвых тела и одно живое, превратив их в фарш, начиненный стальной стружкой. Лодур не успел даже крикнуть. Если бы теперь кто-нибудь захотел бы похоронить партизан, он не смог бы отделить эльфов от химмельриттера.

Глиргвай рыдала, как пятилетний ребенок.

— Хватит сопли распускать, — сказал Хелькар и выдернул меч из головы. — Это всего лишь тупая поделка из дрянного железа.

Эльф бросил окровавленный меч и откинулся назад, прижимаясь к теплому боку своей твари. Хелькару уже стало трудно самостоятельно держать голову, но он не хотел, чтобы Глиргвай и сестра Че поняли это. Меч воткнулся в снег почти вертикально, уйдя в сугроб по самую крестовину. Глиргвай вытерла слезы и последний раз всхлипнула.

— Я думаю, шлем лучше не снимать, — предположила сестра Че. — В мозгу нервных окончаний нет, и боль ты вряд ли чувствуешь. Но если ты хочешь, я могу наложить обезболивающие чары.

— Да, чему там болеть, там же кость. Побереги силы, сестра, — сказал назгул. — Со мной все кончено, а вот битва — нет.

Широкая черная полоса медленно сползала по шлему из прорези для глаз. В крови были отчетливо заметны осколки костей. Один, особенно крупный, был с прядью намокших, слипшихся волос. Из светлых они стали темными.

— Ты же сказал, что станешь неуязвим! — с детской обидой в голосе крикнула Глиргвай.

— Да, я неуязвим для всего... кроме оружия в женской руке. Кукла проклятой Вайры! Я всегда был против эмансипации, — ответил Хелькар.

— Тебе страшно? — спросила сестра Че.

— Нет, — ответил назгул. — Я четвертый раз развоплощаюсь, чего тут бояться.

Громко, захлебываясь, застучал пулемет. Глиргвай машинально отметила короткое повизгивание поворотного механизма. "Он уже разогрелся", подумала эльфка. — "Квенди обожжет руки, когда будет ставить следующий диск".

— Да, — произнесла друидка. — Конец — это всегда начало. Ты снова вернешься в этот мир. Ну, а пока отдохни, ты славно поработал... Поспи.

— Да плевать я хотел на сон и в особенности на ха, работу, — ответил Хелькар.

Как только сестра Че перестала удерживать облака, они разошлись. Ущелье было залито стальным светом Ифиль, и вся передняя часть шлема уже мерзко блестела от крови.

— Чего мне на самом деле жаль, это что мы больше никогда не встретимся, — эльф начал говорить медленнее, паузы между словами делались все длиннее.

Тварь, изогнув шею назад, облизала окровавленный шлем и вдруг дико, ужасно заскулила. Ее мозг уступал размерами не только мозгу белки, но даже и хорька. Однако некоторые вещи тварь понимала. Назгул ласково похлопал ее по боку.

— В каких богов ты веришь, Хелькар? — спросила друидка. — Все гросайдечи, которых мы убили, станут поминальной жертвой тебе. Скажи лишь, какому богу послать их, и я произнесу формулу.

— Чи гросайдечей уже пожрано Эрустимом, это все из-за него... Я многих знал, но с немногими разделил счастье боевой дружбы, — продолжал назгул. — Со временем уходят те, кого любишь, а искать новые привязанности не хочется — сердце устает от потерь.

Глиргвай не выдержала и всхлипнула снова.

— Если будешь скучать по мне, приходи, — сказал Хелькар.

По его голосу эльфка поняла, что он улыбается — там, под шлемом, под крошевом раздробленного лба, холодные губы с трудом складываются в улыбке.

— Я буду появляться здесь, — произнес назгул. — Поговорить мы не сможем, это будет как голо... как картинка. Но я увижу тебя, если ты придешь.

— Я приду, — сказала Глиргвай.

— Обнимите меня, — сказал Хелькар.

Тело его оказалось холодным и твердым, как дерево. Возможно, тут все дело было в толстых, жуткого вида доспехах, которые появились на эльфе, когда он надел кольцо.

Тварь взвыла последний раз, и в тот же миг они исчезли — последний раб кольца и чудовище, созданное больной фантазией давно забытого властелина тьмы. Глиргвай и сестра Че оказались в объятиях друг друга.

От Хелькара Ангмарского остались только черные пятна крови на снегу и меч, косо воткнутый в снег.

День не задался с самого утра. Точнее, с ночи.

В самый глухой час задергалось и зажужжало магическое блюдце. Змееслав проснулся в ужасе, не понимая, где он находится и что его разбудило. Бирюзовое яблоко горело голубым светом, бешено катаясь по плоской тарелке телепатической связи. Змееслав коснулся яблока рукой, устанавливая контакт. С магической тарелки на старшего химмельриттера глянул Искандер, помощник дракона. На время своего отсутствия Черное Пламя поручил курировать операцию ему. Начальник императорской гвардии должен был оказывать химмельриттерам всяческую помощь и содействие. Для того, чтобы можно было связаться с Искандером, каждому старшему в тройке Черное Пламя выдал по магическому шару.

— Где вы находитесь? — истерично завопил Искандер. — Почему так долго не отвечали?

— Потому что в Келенборносте сейчас ночь, — хмуро сказал Змееслав. — Я спал.

— Где ваши подчиненные, Шмидт и фон Татцельберг? — так же нервно спросил начальник гвардии.

Змееслав пожал плечами.

— Ганс и Зигфрид спят в своих покоях, надо полагать, — ответил старший химмельриттер.

— Вы уверены, что они еще живы? — спросил Искандер.

После этого вопроса Змееслав проснулся окончательно.

— Гросайдечи опутали наши покои магической сетью, — сказал он спокойно. — Никто не сможет проникнуть внутрь до их возвращения.

Змееслав умолчал, что каждый, кто попытается это сделать, через три часа покроется кровоточащими язвами жуткого вида. Старшему химмельриттеру это показалось шуткой очень дурного тона, но отговорить Дитриха, своего дракона, он не смог. Дитрих заверил Змееслава, что язвы совершенно не опасны для здоровья и через неделю пройдут, не оставив и следов.

— А где сами гросайдечи? — спросил Искандер уже более спокойно.

— Посадник предлагал им разместиться на центральной площади, — сказал Змееслав. — Но гросайдечам там не понравилось. Они улетели куда-то.

— Куда?

Змееслав пожал плечами. Он пытался выяснить это у Дитриха. Но дракон не смог объяснить старшему химмельриттеру, где находится место, в котором гросайдечи собирались ночевать. Змееслав понял две вещи: связаться со всадником телепатически дракон оттуда не сможет, и там совершенно безопасно. Когда химмельриттеры обсуждали загадочное заявление гросайдечей, Ганс предположил, что гросайдечи перемещаются в какой-то другой мир. Фон Татцельберг сказал мрачно:

— Лишь бы не в Подземный.

— Зиги, да хоть бы и в Подземный, — возразил Змееслав. — Лишь бы они смогли вернуться оттуда.

Тем временем Искандер продолжал, несколько успокоившись:

— Не покидайте Келенборност до прибытия армейского конвоя. Батальон Черных Скорпионов уже на марше, они прибудут к вам завтра к вечеру. На Горб Синкляра выдвинетесь под прикрытием, ясно?

— Я подчиняюсь приказам только Первого Химмельриттера, — сказал Змееслав. — Да и мы с гросайдечами сами себе конвой.

Он крутанул бирюзовое яблоко в противоположную сторону, разрывая контакт. Затем положил яблоко в верхний ящик тумбочки, а тарелку забросил под кровать, чтобы Искандер не смог вызвать его снова. Старший химмельриттер откинулся на подушки и закрыл глаза. Но сон не шел. Змееслав долго ворочался, поминая Искандера недобрым словом.

Проснувшись утром с тяжелой головой, Змееслав не обнаружил на тумбочке перстня, подарка отца. Игнат передал своему сыну страшное оружие Разрушителей — Палец Судьбы. Магический артефакт представлял собой иглу из черного хрусталя длиной около трех дюймов, оправленную в свинец. Разрушители призывали через Пальцы Судьбы мертвую силу. Змееслав долго отказывался носить артефакт. Способности Игната к управлению мертвой силой его сыну не передались, и воспользоваться Пальцем Судьбы он все равно не смог бы. Однако брат Змееслава по матери, который был мастером на все руки, изменил оправу артефакта, прикрепив к ней два кольца. Разрушители носили артефакты на шее, но теперь Палец Судьбы надо было носить на левой руке. Магическая энергия Змееслава, пройдя через созданный Марфором преобразователь, становилась мертвой силой. Старший химмельриттер называл измененный артефакт перстнем-кастетом и очень дорожил.

Изрыгая ругательства, Змееслав перевернул покои вверх дном. Перстень-кастет нашелся под кроватью, рядом с магической тарелкой. Очевидно, старший химмельриттер сам смахнул его на пол ночью.

Змееслав оделся и спустился на крыльцо. С неба сыпался снег. Старший химмельриттер с крайне неприятным чувством смотрел на неторопливый танец тяжелых, крупных хлопьев. Вдруг он услышал голоса. Собеседников отделяла от Змееслава только тонкая стена крылечка.

— Всех шестерых? — с жадностью спросил посадник.

"Так он уже встал", удивился Змееслав. Оинисим разместил гостей в своем доме. Вчера на праздничном ужине в честь прибытия химмельриттеров грузный, неторопливый посадник не показался старшему химмельриттеру ранней пташкой.

— Да, — горячим шепотом отвечал второй голос. Змееслав узнал воеводу Хандагора. — Сбили из катапулей, только чешуя брызнула. Ночью сегодня... Они, вишь, думали, что в темноте их в небе не увидит никто, хотели проскочить, ан нет, не вышло!

У Змееслава потемнело в глазах. Он пошатнулся, оперся рукой о стену. "Так вот почему Искандер кипятком ссал", мелькнуло у старшего химмельриттера.

Оинисим неприятно рассмеялся:

— Мы видим ночью лучше, чем днем. Уж это-то могли бы выяснить, прежде чем соваться в наш лес.

Змееслав задыхался. Перед его внутренним взором мелькали лица шестерых химмельриттеров, полетевших на север.

Малыш Гуннар...

Весельчак Лодур...

Молчаливый Вольфганг...

Неотразимая Брунгильда...

Симон и Петер, новички, которых он почти не знал...

— Но как они могут, — сказал Хандагор. — Неужели они не понимают? Один-то из них человек, им только дай что-нибудь поджечь, но у второго и глаза наши.

— Нет, он не темный эльф, — перебил посадника Оинисим. — Я весь вечер его ауру пытался прочесть. Он не человек, не эльф, а вообще неизвестно что.

— Но старший-то над ними точно эльф, — не сдавался Хандагор.

— Да какой он эльф, — сказал Оинисим презрительно. — Ты цацку у него на руке видел? Полукровка он, Разрушитель проклятый. Они еще когда к нашему лесу подбирались. Насилу королева Ниматэ уговорила их, даже собственного мужа выдала, лишь бы лес спасти... Я этому Смиславу денег ведь предложил. Что ему стоило сказать, что у драконов какой-нибудь насморк открылся? От нашего снега? Нет, отказался. Сидел, глазами мыргал, и все в свою дуду — я, дескать, подчиняюсь приказам только Первого Химмельриттера. Я ему — и твоего первого золотом осыплю, только уйдите, ради всех богов. А он только засмеялся в ответ.

— Сволочь...

— Не то слово, — согласился голова. — Пойдем в дом, гонца с такой приятной вестью от души попотчевать надобно. Старое миасское открою.

Заскрипел снег. Оинисим и Хандагор взошли на крыльцо. Змееслав онемел, увидев, что их лица испещрены черными язвами. Воевода и посадник тоже не были готовы к этой встрече. На их лицах, сменяя друг друга как картинки в волшебном фонаре, промелькнули страх, ненависть и фальшивое благодушие.

Что Змееслав мог сказать этим эльфам? Что Разрушитель Игнат создал гросайдечей вовсе не для того, чтобы уничтожить их родину, а для воздушного патрулирования границ Драконьей Пустоши? Что Черное Пламя сейчас сидит перед входом в Инкубатор, храмом химмельриттеров? Что император Мандры время от времени постукивает хвостом по крыше, отчего храм трещит по швам, и играючи царапает стены? Разрушитель Игнат создал Инкубатор и насытил здание своей магией, и там — и только там — из обычного драконьего яйца вылуплялись четыре гросайдечи. Отец Змееслава давно покинул Цитадель Воздушных Ящериц, и в случае разрушения Инкубатора некому было бы восстановить храм. А на настоящих драконах химмельритеры ездить не смогли бы. Боремия снова превратилась бы в выжженную, безлюдную местность.

Оинисим опомнился первым.

— Какое-то поветрие привезли вы к нам, господин химмельриттер, — сказал посадник и коснулся рукой щеки. — Вон, как меня обсыпало... А я рядом с вами сидел. Вы, может, какое средство знаете от этой заразы?

— Чешется невыносимо, — подхватил Хандагор. — И с начальником гарнизона такая же беда. И с главой купеческой гильдии, и с дочкой его...

— Я думаю, что с главарем городской гильдии убийц то же самое, — холодно прервал его Змееслав. Хандагор осекся. — И с сыном его... А средство простое — тот, кто проводит ночи в своей постели, а не шляется неизвестно где, этой хворью не заразится.

— Вы на что это намекаете? — спросил посадник. Ему было не привыкать плести интриги, и он быстрее справился с собой, чем старый вояка.

Змееслав пожал плечами:

— Ни на что, просто к слову пришлось. Я искал вас, Оинисим.