Погасить Черное Пламя

— Ложись, — и махнул рукой в сторону свободного топчана.

Эльф послушался. Расхлябанные доски топчана с наслаждением впились ему в ребра, тонкий хлопок униформы сыграть роль буфера не смог. Главный жрец чем-то подозрительно булькал, крякал и причмокивал. По комнате пополз ядреный запах — жрецы, судя по всему, гнали самогон из шишек реснисосен.

— Что-то я не вижу и капельниц, ни катетеров, — сказал Лайтонд с сомнением. На медицинскоей оборудование тянул разве что облезлый умывальник в углу, куда Дренадан сейчас шумно сплюнул. — Как ты собираешься перелить кровь?

Дренадан обернулся. Главный волхв Ящера ухмылялся во весь рот, и Лайтонд первый раз обратил внимание, какие ровные и крепкие у него зубы.

Особенно клыки.

От изумления эльф не смог даже пошевелиться.

— А вот как, — произнес жрец и наклонился к Лайтонду.

Перед глазами эльфа все поплыло. Что-то холодное и скользкое коснулось его шеи.

... В полумраке над собой Лайтонд видел Рингрина. Алый отблеск от магического шара, висевшего где-то вне поля зрения эльфа, лежал на щеке принца Железного Леса. В первый момент Лайтонд подумал, что это кровь. Лежать было холодно и жестко, но это был уже не топчан — он чувствовал спиной, что рисунок стыков изменился. Тянуло сыростью и могильным, вечным холодом глубокого подземелья.

— Он мертв, ваше высочество, — услышал Лайтонд незнакомый, спокойный голос на мандречи.

Рингрин посмотрел прямо ему в глаза.

— Не может быть, — сказал он с отчаянием. — На теле нет ран, ну разве кроме этой, но не может жизнь покинуть тело сквозь такую крохотную дырочку!

— Иногда волшебники умирают от своей магии, — сказал другой голос, с твердым боремским акцентом. — Если Владислав говорит, что Лайтонд мертв, значит, так оно и есть. Врачи не ошибаются.

— Рингрин, мы не можем помочь ему, — добавил девичий голос на языке темных эльфов. — А отсюда надо убираться. Чем дальше, тем лучше.

...Дренадан впился в шею эльфа — страстно, сильно, больно. Лайтонд слышал, как он урчит и чавкает, но ничего, кроме невыносимого отвращения, не испытывал. Ему хотелось сбросить жреца с себя, но руки его не слушались, тело стало словно тряпочное.

... Рингрин еще раз вгляделся в лицо Лайтонда, а затем провел ладонью по глазам, опуская веки. "Нет!", хотел крикнуть эльф. — "Не надо! Я еще жив!". Но он не смог открыть рта. Рингрин всхлипнул. Маг шестого класса уже не нуждается в зрении для восприятия окружающего мира; а уж что волшебник седьмого класса, которым был Лайтонд — и тем более. Он увидел светящиеся, горячие капли, которые опускались ему на лицо, раньше, чем слезы Рингрина действительно на него упали.

Принц плакал, как мальчишка.

Недвижимый, бездыханный друг лежал перед ним.

Лайтонд дернулся изо всех сил и тут же рухнул обратно на топчан. От слабости гудела голова, перед глазами плавали черные точки. Дренадан сидел на краю койки Эназерела. Обеими руками он держал руку воспитуемого, плотно прижав его запястье к своим губам. Глаза Дренадана были открыты. Заметив, что Лайтонд пришел в себя, жрец подмигнул ему. Эльф обессиленно растянулся на топчане. Дренадан отнял запястье Эназерела ото рта, положил руку воспитуемого на кровать и поднялся. Эназерел, на свое счастье, так и не пришел в себя. Жрец провел по лицу широким рукавом, стирая с него капли крови, облизнулся и поднялся. Подойдя к Лайтонду, он взял его подмышки и ловко поставил на ноги.

— Он теперь поспит, да и тебе это не помешает, — сказал Дренадан и положил руку Лайтонда себе на плечи. Эльф недобро посмотрел на него. Жрец засмеялся и сказал:

— Я помогу тебе добраться до койки. Я поцеловал тебя строго по медицинской необходимости, никакого удовольствия мне это не доставило.

— Мне тоже... Но ты же заразил его, — пробормотал Лайтонд.

С трудом переставляя ноги и опираясь на жреца, он двинулся к выходу из комнаты. Дренадан распахнул дверь, и они уже были в сенях.

— У моей слюны антисептические свойства, — сухо сказал главный волхв. — Полость рта я перед переливанием продезинфицировал. Кстати, о слюне. Помимо прочего, она обладает некоторым магическим действием. Она иногда усиливает провидческие способности, иногда улучшает способности ко втягиванию Чи — но ненадолго. Ты видел что-нибудь?

— Да, — неохотно ответил эльф.

— Я говорил с провицами на эту тему, — сообщил Дренадан. — Одни считают, что полностью ложных видений не бывает. Будущее многовариантно. Другие думают, что все дело в правильном толковании видения. Имей это в виду.

Лайтонд задумчиво кивнул:

— Благодарю тебя.

Эльф толкнул дверь в комнату, где ему предстояло провести ночь, и произнес, с усилием выталкивая слова:

— Эназерел же теперь, когда умрет, станет... превратится...

Непонятно почему, Лайтонд вдруг смутился. Дренадан хмыкнул.

— Я бы на твоем месте не верил так сильно старым сказкам, — сказал жрец. — Для того, чтобы стать ходячей фабрикой по производству крови, одного контакта с... такой же фабрикой недостаточно, поверь мне.

Над притолокой загорелся зеленый огонек.

— О, санки прибыли, — сказал Моркобинин.

Выход стационарного телепорта находился в подвале Дома, глубоко под землей. Каждый раз, когда там что-то появлялось, над всеми внутренними дверями Дома вспыхивала зеленая звездочка.

— Иди, помоги разобрать их, — разрешил Тиндекет.

Маха сказала, чтобы он взял кого-нибудь себе в помощники, так дело пойдет быстрее. Но Тиндекет не любил участия непосвященных в таинстве приготовления борща, и с удовольствием отослал Моркобинина. Тот положил нож рядом с доской, на которой рубил капусту, и вышел из кухни. Тиндекет взялся за нож, чтобы закончить дело, и вздохнул.

— Ну кто так рубит капусту? Так рубят только дрова, — пробурчал он себе под нос.

Умиротворяющее побулькивание борща на плите было ему ответом. Нож дробно застучал по доске. Охота в этот раз оказалась неудачной; звери, напуганные морозом, не показывали носа из своих нор. В качестве заправки для борща предстояло использовать тушенку, которую эльфы взяли в последнем разграбленном обозе. Реммевагара, смеясь, называл круглые банки с нарисованной на них коровой "гуманитарной помощью от Армии Мандры голодающим партизанам". Вся душа Тиндекета восставала против подобного варварства — в борще обязательно должна быть сладкая мозговая косточка, а не приготовленные с помощью темной магии куски мяса неизвестного животного. Но ни костей, ни настоящего мяса партизаны Махи не видели уже недели две.

Тиндекет родился в Келенборносте, и его бабушка была с другого берега Шеноры. Старая поланка приучила всех своих многочисленных детей к наваристому супу из свёклы и капусты, который показался эльфам с севера Железного Леса в диковинку. Впрочем, партизаны быстро привыкли к нему. Все, кроме Хелькара. Он сейчас как раз устроился в углу кухни на мягком пушистом диванчике и бесцельно смотрел в потолок.

Тиндекет высыпал капусту в суп и покосился на товарища. Обычно Хелькар только ел вместе с партизанами, а все остальное время проводил в своей комнате. Чем он там занимается, можно было догадаться по картинам удивительной, но странной красоты, которые Хелькар иногда приносил и вешал в общих помещениях Дома. На стене кухни он разместил изображение черной то ли башни, то горы, над верхушкой которой горел алым огромный глаз.

Хелькар не был ни с кем особенно дружен, кроме Махи и Глиргвай, конечно. Но, если так можно было выразиться, с Тиндекетом он был особенно недружен.

Когда Мандра напала на Железный Лес, Тиндекет долго не знал, что делать. Многие его родственники уехали в Полу — переждать это странное и ужасное время. Он же решил остаться. Наблюдая за ходом войны, эльф понял, что ему нужно. Ему было необходимо самое совершенное, самое лучшее в мире оружие и отряд, к которому можно было бы примкнуть. К кому идти за оружием, Тиндекет знал.

У Мораны он встретился с Махой. Она пришла за тем же.

А потом появился Хелькар.

И пулеметы.

Увидев их, Хелькар засмеялся. Тогда речь доставляла ему чисто физические затруднения — словно он забыл, как произносить слова.

— Да и не пулеметы это вовсе, — неожиданно четко и чисто произнес он. — Я бы назвал это многозарядным дисковым кремневым ружьем... интересно, откуда Морана выкопала эту рухлядь? Неужели существовали и стимпанковские ареалы?

Тиндекет не понял и половины слов, но смысл произнесенного уловил весьма четко. Его никогда не надо было просить дважды, чтобы дать кому-нибудь в глаз. Они сцепились с Хелькаром, и тут оказалось, что руки и ноги слушаются светловолосого эльфа еще хуже, чем язык. Тиндекет навалял ему так, что Хелькар еще долго не мог ходить. Троице пришлось задержаться в таверне Мораны. Отношения, начатые столь своеобразно, не смогли превратиться в дружбу даже тогда, когда Тиндекет увидел лук Хелькара и понял причину его презрения к пулеметам.

Тиндекет принялся открывать тушенку.

— Я помню то время, когда Дом был маленьким грибочком, который сестра Че посадила в этой пещере, — кряхтя, сказал он. — Тогда мы все спали под одним одеялом, на голой земле....

Тиндекет взломал крышку, бросил ее в стоявшее в углу ведро и закончил:

— Но я до сих пор не знаю, ни что такое Дом, ни что такое ты, Хелькар.

— Уймись, ради Мелькора, — вполне дружелюбно отвечал тот. Эльф уже знал, к чему клонит собеседник. — Я не буду есть твой борщ. Трава — не пища для орлов.

— Трава? — вскинулся оскорбленный в лучших чувствах Тиндекет. — Ты называешь это чудо, этот дар богов травой?

Борщ решил принять участие в дискуссии — возмущенно шипя и пузырясь, он побежал из кастрюли.

— Аааа, козни Илу! — выругался Тиндекет.

С ловкостью фокусника он схватился за торчащий сбоку от плиты рычажок и перевел его в положение "минимум". Эльф мелко накрошил волокна тушенки, поставил рядом с кастрюлей небольшую сковородочку и высыпал тушенку на нее. Жир, растопляясь, зашипел. Тиндекет нагнулся, извлек из ларя пару луковиц, морковку, уселся на табурет рядом с мусорным ведром и принялся чистить лук.

В кухню заглянула Квендихен. В руках у нее была книжка в яркой обложке. "Приключения Анавенды при дворе короля Ирида", прочел Хелькар.

— Ууу, какие запахи! — воскликнула девушка. — Признайся, Тиндекет, ты бог? Бог кулинарии?

— Поверженный, — проворчал эльф. — Мои последователи изменили мне, теперь жрут всякое непотребство вроде картофельного пюре и вареной кукурузы...

Последнее слово Тиндекет выплюнул с нескрываемым отвращением. Квендихен чмокнула его в щечку.

— Мы никогда не изменим тебе, — заверила она эльфа, протягивая ему жестяную коробку с нарисованной на ней трубкой. Этот сорт табака растили только в Железном Лесу, и Тиндекет считал его лучшим. — Вот, я тебе курятину принесла. Мы с Морко разбирали, что там Ремме добыл. А это тебе, — она положила на стол перед Хелькаром краски.

— Спасибо... Скажи, Квенди, а Анавенда — это девушка или мужчина? — спросил Хелькар.

— Я пока сама не знаю! — засмеялась эльфка. — Пойду, помогу Махе накрывать на стол.

— Рано еще, — проворчал Тиндекет, но девушка уже убежала.

Эльф принялся резать лук. Разделив каждую луковицу на четыре части, он положил их в деревянную глубокую миску и стал рубить специальной полукруглой сечкой. Добавив нашинкованный лук в тушенку, Тиндекет взялся за морковку. Хелькар тем временем открыл коробку с красками и внимательно осмотрел их. Затем эльф поправил заколку у себя в волосах и сказал:

— Набить тебе трубку? Закончишь с супом и покуришь.

— Ты сегодня прям сам на себя не похож, — хмыкнул Тиндекет. — Но я буду дураком, если не воспользуюсь этим. Набей, сделай милость.

— Это все северный ветер, — сказал Хелькар и добавил каким-то странным голосом: — Буря идет...

— Буря так буря, пересидим, не впервой, — пожал плечами Тиндекет.

— В этот раз отсидеться не удастся, — сказал Хелькар. — Это будет огненная буря.

— Поговори с Че, — посоветовал Тиндекет. — Она тебя поймет лучше, чем я. Может, подскажет что. Например, сменить сорт табака.

Хелькар промолчал. Он сделал жест рукой, и коробка с табаком подплыла к нему. Второй жест — и трубка Тиндекета, лежавшая на полочке, плавно спланировала на стол перед эльфом. Он открыл коробку, разорвал бумажную пачку и принялся набивать трубку. Тиндекет почистил морковку и стал тереть ее на терке.

— Помнишь, мы говорили о пулеметах... ну, когда только познакомились? — спросил Хелькар.

Эльф кивнул, усмехнулся:

— Хочешь продолжить беседу?

Он отложил терку и деловито подтянул штаны. Хелькар отрицательно покачал головой.

— Ты стал умнее, — одобрительно заметил Тиндекет и снова взялся за морковку.

— Я хочу извиниться за то, что тогда сказал, — произнес Хелькар. — Морана дала вам самое совершенное оружие, какое могла. Существовали и другие механизмы для убийства, но к ним потребовались бы запчасти, которые негде взять.

— Существовали? — переспросил заинтересованный Тиндекет. — Когда? Где?

Над дверью снова зажегся огонек, на этот раз желтый. Голос Дома, лишенный каких бы то ни было интонаций, сообщил:

— Реммевагара вошел.

— Наконец-то, — сказал Хелькар. — Я уже начал за него беспокоиться.

Он встал, положил набитую трубку Тиндекета на стол и вышел из кухни.

— Как раз вовремя, — пробормотал эльф, провожая его взглядом. — Осталось только помидоры порезать, и будем есть.

Он высыпал морковку на сковородку к тушенке и луку.

Реммевагара и Каоледан играли на ковре.

Игрушками для маленького эльфа обычно служили сломанные ложки, пустые жестяные пудреницы Квендихен, куколки из ивовых веток, которые плела сестра Че, и смешные мягкие зверюшки из обрезков меха, которые иногда шила Маха. Счастье мальчика при виде деревянного солдатика в мундире из настоящей кожи, шелковом плаще и железной крохотной алебардой было неописуемым.

После ужина в общем зале собрался весь отряд. Даже Хелькар, которого редко можно было увидеть вместе со всеми, кроме как в бою, сидел в кресле и смотрел на огонь в камине. Точнее, это был не совсем огонь и не совсем кресло, так же как и ковер не был ковром. Насколько уразумел Реммевагара из объяснений сестры Че, все, чего они касались внутри Дома, было видоизменившимся телом гриба, который она посадила здесь двадцать пять лет назад. Гриб вырос, заполнил соседние пещеры, но внутри остался пустым, и в этой полости они и жили. Здесь нельзя было зажигать огонь, так же, как и нельзя было передвинуть мебель — она росла прямо из пола. Обстановку и планировку комнат партизаны придумали сами в тот день, когда гриб был посажен. Камин, находившийся у стены, очень походил на настоящий, так же как и пламя, пылавшее в нем. Иногда дрова в камине даже потрескивали. Нельзя было и забивать гвозди в стены — но из них в нужных местах вырастали крючки. На одном из таких крючков висела лютня Квендихен.

Сама Квендихен сидела на диване и вышивала шарф. В другом конце дивана устроился Тиндекет с Тиурику на руках. Эльф развлекал малыша новой погремушкой. Моркобинин растянулся на полу перед диваном. Можно было подумать, что он спит, но Квендихен время от времени взвизгивала и сердито пинала его в бок — эльф щекотал ее под коленкой. Глиргвай, закинув ноги на подлокотник кресла, читала исторический трактат про Воинов Льда. Сестра Че и Маха сидели на ковре перед камином и что-то обсуждали вполголоса.