Погасить Черное Пламя

— Но что это за крылатая смерть? — спросила Глиргвай. — У назгула были крылья?

— Нет, — сказал Реммевагара. — Он летал на каком-то крылатом чудовище, созданном темной магией.

— Нам бы сейчас этого назгула, — вздохнул Тиндекет. — Вместе с чудовищем!

— Он же был злым, как я поняла, — заметила Глиргвай. — Вряд ли бы он помог нам.

Маха поднялась с ковра.

— Пойдем покурим, Хелькар, — сказала она.

— Может, ты покормишь сначала? — заметил Тиндекет.

— Он не хочет есть, — ответила недовольная Маха.

Тиурику, тонко почувствовав момент, протянул ручки к матери и тоненько заплакал. Маха хотела рассердиться, но передумала и рассмеялась.

— Он всегда играет на твоей стороне, — сказала эльфка, взяла ребенка и покинула зал.

Тиндекет подошел к камину, оперся на украшенную причудливыми фигурку полку.

— Ну что же, — сказал он, глядя на Хелькара в упор. — Нам называть тебя "ваше величество"?

— Не понял?

— Брось, — сказал Тиндекет. — Ты сразу сказал, где они полетят — потому что сам летал здесь. Но это все твои личные дела, назгул, меч Нуменора...

— Меч Саурона, — глухо поправил его Хелькар.

Глиргвай тихо ахнула. Тиндекет беспечно махнул рукой:

— Теперь ты Махин меч, Морана отдала тебя ей! Ты можешь призвать эту... летучую тварь?

Хелькар поправил заколку. Блики волшебного пламени из камина отразились от впаянных в эмаль крохотных изумрудов, пронеслись по стене россыпью зеленых световых зайчиков.

— Мы... мы нехорошо расстались, — сказал он угрюмо. — Она услышит, если я позову, но не знаю, придет ли.

— А Маха знает, что у тебя есть...тварь? — спросил Реммевагара.

Хелькар кивнул.

— Вот почему ты не сказал о ней сразу, — сообразил Тиндекет. — Я сразу удивился, что ты в кои-то веки решил положиться на пулеметы. Но ты попробуй, позови.

Глаза у Хелькара были цвета ночного неба — серые, чернеющие в глубину. В этот момент они стали черными.

— Ну пожалуйста, — тихо сказала Глиргвай.

— Мы вас все очень просим, ваше величество, раз уж Маха не попросила, — добавил Реммевагара самым почтительным голосом, на который был способен. — Давайте все забудем о старых размолвках....

— Я потерял свое королевство, и я больше не король, — ответил Хелькар. — Но вот что мне интересно — где ты, Реммевагара, услышал эту песню.

— Это колыбельная, мне мать пела, — признался полуэльф. — Там еще много куплетов, я уже не все помню. Я просто запомнил, как того короля звали. Редкое имя. И про кольца там...

Глаза Хелькара снова начали чернеть, и Реммевагара замолчал.

— Совершенно невозможно предотвратить утечку информации, — пробормотал Король-Призрак. — Даже если погибнут все, кто имел к ней доступ по долгу службы. Даже если переписать все летописи, которые расходятся с новой версией истории. Все равно — семьсот лет спустя матери будут петь своим детям колыбельные на стихи, сложенные доморощенным поэтом по мотивам материалов секретности уровня А! Вот почему так?

— Не знаю, — сказал Реммевагара с сочувствием. — Говорят же — "песню не задушишь, не убьешь".

— А где оно находилось, твое королевство? — спросил Тиндекет.

— Здесь, — ответил Хелькар. — Я могу появляться и летать только над теми землями, которые принадлежали мне.

— А как оно называлось? — осторожно поинтересовалась Глиргвай.

— Ангмар.

— Ты, значит, Хелькар Ангмарский, — сказал Тиндекет миролюбиво. — Ну ты уж попробуй договориться с той тварью... Хочешь, я с тобой пойду? Она, кстати, огня не выдыхает?

— Может, она давно тебя простила, да только стесняется подойти, — добавила Глиргвай.

Хелькар встал.

— У меня от вас уже голова кругом, — сказал он. — Огня она не выдыхает... по крайней мере, не выдыхала, когда я был с ней знаком. И я буду звать ее сам, один.

Эльф хмыкнул и добавил, глядя на Тиндекета:

— Она, когда не в духе, обычно разрывает на куски... А теперь каждый боец будет на счету. Спокойной ночи всем.

Ваниэль встала и прошлась по землянке взад-вперед. В одном из подземных убежищ партизаны сделали кухню, и брат и сестра встретились здесь — кухня находилась как раз на полпути.

В неверном свете алого магического шара, завешенного под потолком, фигурка сестры казалась черной. Ошарашенный принц молчал, не зная, что сказать. Все услышанное им напоминало какую-то нелепую и жестокую сказку. Рингрин вырос в мире, где драконы правят империями, и выдыхают огонь только на парадах в свою честь. Эльф бездумно вертел в руках кинжал — наследное оружие Унэнгвадолов, подаренное королем сыну на день совершеннолетия. На рукоятке был вытиснен герб рода, напоминающий по форме снежный вихрь или умбон.

— Мы уходим за Шенору, — сказала Ваниэль. — Завтра же. Энедике я уже сказала, чтобы не рассчитывали на нас.

— А они собираются... воевать с драконами? — спросил Рингрин.

— Да, они хотят одолжить у Махи пулеметы, — ответила эльфка.

— Пулеметы? Что это?

— Не знаю, я никогда их не видела, — призналась Ваниэль. — Наверное, какие-то особенно мощные катапульты. Это волшебное оружие, Морана дала его одному из эльфов Махиного отряда. Но у нас нет волшебных катапульт, и мы уходим. Когда позицию нельзя удержать, ее сдают.

Рингрин задумчиво провел кинжалом по поверхности стола.

— Нет, — сказал принц.

— Что? — тихо переспросила Ваниэль.

— Уходи, если хочешь, — повторил Рингрин. — Я со своими ребятами останусь.

Эльфка заплакала.

— Ты не понимаешь! Ты не представляешь, что здесь будет! Ты не видел Большого Пожара, а я...

— Да, не видел, — сказал Рингрин. — А ты не думаешь, что детский ужас лишает тебя разума?

— Но мы же ничего не можем сделать! Мать обещала меня одному из богов, ты знаешь, — добавила принцесса, успокоившись. — Я должна сохранить себя для того, чтобы сбылось предначертанное.

— Если ты нужна Ящеру, он в любом случае спасет тебя, — хладнокровно возразил брат. — Я скажу, что мы должны сделать. Мы не умеем биться с драконами, и волшебных катапульт у нас нет. Но мы, слава Мелькору, не испытываем недостатка в деньгах. Мы должны найти профессионала. Человека или эльфа, без разницы. Того, кто знает повадки гросайдечей. Химмельриттера, которого выгнали из Цитадели за пьянство, к примеру. Мы наймем его, дадим столько денег, сколько он попросит. Даже если мне придется заложить гномам свою корону! А потом нам останется только следовать его советам.

— Идея хороша, — помолчав, сказала Ваниэль. — Но у нас есть всего три недели. Где ты найдешь этого пьяницу-химмельриттера?

Рингрин в затруднении почесал ухо кинжалом.

— Я знаю такого профессионала, — вдруг раздался голос из темноты.

Брат и сестра обернулись на звук и увидели рыжую шевелюру, торчащую из-под лежавшей в углу медвежьей дохи.

— Кулумит! — выдохнула Ваниэль. — Что ты здесь делаешь?

Если бы Кулумит был темным эльфом, его звали бы Лисенком. Но его родители были из ледяных эльфов, осевших в Лихом Лесу после бунта Разрушителей. Имя Кулумита означало южный плод, у которого, по утверждению эльфа, шкурка была точь-в-точь такого же цвета, что и его волосы.

— Где искать повара, если не на кухне, — смущенно улыбнувшись, ответил рыжий эльф. — Я тесто поставил, хлеба на утро хотел напечь, да и задремал....

— Ты сказал, что знаешь того, кто нам нужен, — напомнил Рингрин.

— Это все бесполезно, — нервно перебила Ваниэль. — Если бы кто-нибудь из темных эльфов умел бы обращаться с гросайдечами, мы бы давно знали об этом. Он не смог бы промолчать, давно похвастался бы. Тот, кого знает Кулумит, может быть где угодно! Мандра велика!

Кулумит снова улыбнулся.

— Я даже знаю, как его найти, — сказал эльф.

Он исчез под дохой, а когда выбрался из-под нее, в руках у Кулумита был меч.

— Он подарил его мне, — сказал рыжий эльф. — На прощание. Металлы долго хранят отпечаток ауры бывшего хозяина.

Рингрин только хмыкнул.

— Что тебе нужно для поискового ритуала? — спросил он сестру.

Принц был не очень сильным магом, как и большинство темных эльфов. Отцом Ваниэль же был серый эльф, и принцесса умела и любила колдовать.

— Да пожалуй, больше ничего, — сказала Ваниэль. — Кроме имени.

— Его зовут Марфор, — ответил Кулумит. — Он сын хозяина той крепости, где сейчас живут химмельриттеры. Потом его мать ушла к Разрушителю Игнату, который и создал гросайдечей. Марфор знает о них все, и даже немного больше.

— Разрушитель проявил мудрость и терпимость, какую не часто встретишь и среди эльфов, — сказала Ваниэль задумчиво. — Игнат любил ребенка просто за то, что это сын его возлюбленной...

— Но и Моруско хорошо относится к тебе, — возразил Рингрин.

— Да, но твой отец такой один, — возразила сестра. — Мать ведь долго не могла выйти замуж второй раз. А ведь мой отец не мандречен, а тоже эльф.

Она встряхнула головой.

— Давай меч, — сказала Ваниэль. — Посмотрим, где он теперь, этот Марфор. Тот, кто знает о гросайдечах все и даже немного больше.

Северный ветер беспрепятственно гулял по смотровой площадке башни Золотых Кос. Заглядывал под припорошенные снегом каменные скамьи, целовал холодные, почерневшие от времени и мороза носы лошадок из серого глоссдольского мрамора, поставленных здесь еще Каранурумом Феанорингом.

Гюнтеру впервые в жизни хотелось плакать. Он никогда не знал своей матери, и теперь провожал идущего на смерть отца. Шатт вообще улетел из Цитадели, чтобы не прощаться с Вольфом.

Вряд ли бы темным эльфам удалось уничтожить гросайдечей, с которыми им раньше никогда не приходилось иметь дела. Но девятерым химмельриттерам предстояло возвращаться назад над бушующим океаном огня, и особенно малы были шансы на благополучное возращение у тройки Вольфа. Им предстояло поджечь Железный Лес от залива Полумесяца, с самого восточного его края. Их обратный путь над пламенем был самым длинным.

— Но почему же он послал самых лучших, — вырвалось у Гюнтера.

Вольф стоял у бронзовых перил террасы. Он часто бывал здесь, наблюдал сверху за повседневной жизнью Цитадели. Вольфу нравилась площадка, и Гюнтер знал, почему. Из прутьев были любовно сплетены силуэты огромных рысей. Бронзовое ограждение было, пожалуй, единственным, что уцелело от основателей замка — фон Татцельбергов, оборотней из клана лесных кошек. А металлы очень долго сохраняют в себе отпечаток ауры своих хозяев. Между кланами вервольфов и татцелей никогда не было большой дружбы, но теперь дыхание давно ушедших оборотней казалось Вольфу чем-то родным и ободряло.

— Главный Химмельриттер отобрал тех, кто ему мешает, от кого он давно хотел избавиться, — рассеянно ответил Вольф. — Сын Игната слишком авторитетен, он у Эдмунда как бельмо в глазу. Ну, про мою репутацию не будем говорить... А Брунгильде надо было спать с Эдмундом, а не со мной.

Фон Штернхерц добавил тихо:

— И это единственное, о чем я жалею.

Он повернулся к сыну.

— Но больше я не жалею ни о чем. Я всю жизнь мечтал летать, и я сделал это. Никогда не предавай свою мечту, Гюнтер. Делай то, что хочется. Когда я отказался от мечты, моя душа покинула меня, а в меня вошел сам Локи, и если бы не Рейнарт...

Гюнтер собрался с духом. Это был шанс поговорить с отцом о том, что волновало его больше всего — и возможно, это был его последний шанс получить родительское благословение.

— Папа, — сказал он. — Я хочу быть врачом.

Он замер, затаив дыхание, не сводя глаз с иссеченного морщинами лица Вольфа.

— Врачом? — повторил единственный в мире оборотень-полиморф и добродушно усмехнулся. — Ну а что, ведь на эмблеме лекарей изображают гросайдечь, пьющую вино из чаши. Твои предки славно послужили Водану; почему бы тебе не заделаться жрецом Фрейи?

Вольф обнял сына.

— Передавай Шатту мое благословение, — сказал он. — И пусть бросает эту садистичную дуру, пока не поздно. В Цитадели полно наездниц, умных, ласковых и верных.

— Хорошо, — ответил Гюнтер.

Вольф стал спускаться к взлетной площадке, на которую неуклюже выползали девять летающих ящериц. На земле эти чудесные создания выглядели смешно, но и не для земли они были созданы.

В сторону Инкубатора и обвивающего его черного тела старший химмельриттер Вольф даже не глянул.

Ветер свистел в огромных кожистых крыльях. Под ногами Марфора проносились выжженные, черные земли. Химмельриттер облетал самый восточный край Драконьей Пустоши, прижимаясь к горам. Эльф с наслаждением вдыхал холодный воздух с горьким привкусом пепла и чего-то неуловимого. Этот странный аромат появляется в воздухе только весной, и будоражит кровь, и зовет к неведомым свершениям и подвигам.

Ни одну дракониху не удалось приручить даже самому Разрушителю Игнату. Ящеров для воздушных наездников выводили из обычных драконьих яиц, магически разделенных на четыре части. Дракончики, которым химмельриттеры дали имя grosse Eidechse — "большие ящерицы", получались меньше по размерам и не такие прожорливые. На способности гросайдечей выдыхать неугасимый магический огонь мутация не сказалась никак. Однако ящерицы-близняшки не обладали способностью к размножению, и химмельриттерам время от времени приходилось делать вылазки за яйцами драконов.

Наиболее удачным для этого временем традиционно считался конец весны каждого високосного года. Марфор тогда скрывался в Цитадели после очередного удачного заказа, увеличившего число его смертельных врагов. Химмельриттеры попросили принять участие в общей охоте, и он решил не отказываться. Марфору захотелось размять косточки и вспомнить детство, когда он еще не был самым высокооплачиваемым наемным убийцей от Гламранта до Нудая, а восторженным романтиком, влюбленным в небо и летающих ящериц. То время, когда жизнь, люди, эльфы и оборотни казались такими же чистыми и прозрачными, как высокое, пронзительно-голубое весеннее небо.

Со временем внутреннее небо Марфора стало мутным, насытилось горькой серой пылью — пеплом юношеских мечтаний и верований, перемешанным с кровью убитых. Очистить небо души Марфора от Цин многочисленных жертв мог только жрец мандреченского бога Ящера, но они принципиально не помогали эльфам. Однако небо, чистое весеннее небо было прямо здесь, и нежно курлыкали гросайдечи — самые старые из них еще помнили Марфора, и любая охотно позволила бы ему сесть на свою спину.

И одновременно с этим эльф понимал, что все, что он видит — это сон, сон-воспоминание. Он знал, что сейчас под его ногами мелькнет крохотная фигурка эльфа с рыжими, словно пламя волосами. Знал, что пошлет свою гросайдечь вниз по крутой глиссаде и вступит в бой с разозленной драконихой. Она приняла эльфа, невесть как очутившегося на Драконьей Пустоши, за химмельриттера — охотника за ее яйцами. Спасенного звали Кулумитом, и дорогу из владений огнедышащих ящеров он проделал лежа поперек седла и глядя на чешуйчатый бок. Время от времени гросайдечь косилась на необычную ношу своим золотистым глазом, и Кулумит обливался холодным потом. Но Марфор не позволил своей гросайдечи закусить эльфом. Не позволил даже попробовать на зуб.

Марфор взял нить сна в свои руки и сильно, но резко потянул, заставляя сон убыстриться. Эльф видел его третий раз за последнюю неделю. Хотя он любил гросайдечей, сейчас Марфор предпочел бы, чтобы его сон навестила грудастая, большеглазая эльфка, терпеливая и понимающая. Мелькнули огромные когти дракона, рыжие кудри, лукавый глаз гросайдечи, синее, бездонное небо и мягкие, словно пух, облака, плывущие в вышине.