Не надо оборачиваться

Вчетвером они подошли к месту, где убийца сперва спрыгнула с крыши гаражей, а потом запрыгнула обратно. Следы женских сапог на утоптанном снегу отпечатались чётко — в одном месте зияли дырки от каблуков-шпилек, а дальше она бежала на носочках. И не просто бежала, а мчалась. Впрочем, чтобы это узнать, не нужно быть следопытом -её пробежка попала на видеозапись.

— На пальцах бежала, — пробормотал подполковник. — Пятками пользуется только в крайнем случае, вот как здесь — когда приземлялась. Всё правильно, у волчиц пяток нет.

— Возьмитесь за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке, — не обращая на него внимания, предложила Люба крепким парням.

— Чего? — откликнулся один из них.

— Ничего! Руки сцепите! Я наверх полезу. Запрыгнула бы с земли, но увы, не умею, как она. Так что будьте так добры, изобразите из себя подставку.

— На крыше лёд, — напомнил подполковник. — Впрочем, ваше дело. Не смею препятствовать. Падайте, ломайте руки, ноги, шею — всё что хотите. Патологоанатом тут недалеко, так что всё в порядке.

Люба с фонарём в руках залезла на сцепленные руки оперативников спецслужбы, они её ещё приподняли, и она переступила к ним на плечи. Восторга они не испытывали, но ей и это было абсолютно безразлично. Если бы понадобилось, она бы и на головы им стала. Но её собственная голова и без того оказалась на уровне крыши, оставалось только немного приподняться на цыпочки, и всё, в ярком свете фонаря она видит всё, что нужно. Глубокий слежавшийся снег, две цепочки следов убийцы до противоположного края, а чуть в стороне от них — то, что она искала.

— Товарищ подполковник, станьте, пожалуйста, вон там, — она посветила на нужное место. — Или поизображайте столб, или поставьте метку.

— Зачем? Что вы хотите отметить?

— Ключи, предположительно от гаража гражданина Хоттабыча. Они валяются на крыше, ждут, пока вы их достанете, — Люба ловко спрыгнула на землю. — Всё, ребята, можете расцепить руки. Собственно, давно уже можно, как только я стала вам на плечи. А вы, товарищ подполковник, распорядитесь раздобыть лестницу. Можно стремянку.

Федералов сверкнул глазами, и понятливые оперативники унеслись на поиски лестницы. Один из них поскользнулся и упал, но тут же вскочил и помчался дальше, едва ли не с той же скоростью, что девушка-убийца. Вернулись они почти сразу, но теперь бежали не так быстро — мешали стремянка и грабли, которые они несли. Подполковник их обругал, он всё ещё неподвижно стоял на месте, и изрядно замёрз. Лестницу расставили, один из оперативников полез по ней вверх, другой её на всякий случай придерживал. Ни тот, ни другой на ругательства своего командира совсем не обратили внимания, видно, давно привыкли.

Тот, что добрался до крыши, пошарил по ней рукой, крикнул нижнему "Не достаю, давай грабли!", и получил их. С садовым инструментом дело пошло на лад, ключи вместе с целым сугробом снега рухнули на голову подполковника. Люба с трудом сохранила серьёзное выражение лица, и даже помогла федералу отряхнуться.

— Ключи смело можете брать, — разрешила она. — Девица была в перчатках, так что "пальчиков" тут нет. Ну, открывайте же гараж!

— Там может быть бомба, — возразил подполковник.

— Глупости! Она пробыла в гараже не больше полминуты.

— С её скоростью тридцати секунд хватит, чтобы поставить три бомбы. Никогда не видел таких шустрых дам.

Не вступая в спор, Люба сама подняла ключи и зашагала к гаражу Хоттабыча. Федералы, наоборот, попятились, видно, в самом деле верили, что дверь может быть заминирована. Что ж, их готовили к борьбе с терроризмом, а среди террористов масса умельцев, готовых за десять секунд заминировать что угодно. Впрочем, подполковник пересилил страх, а может, разумную осторожность, и поплёлся за ней, старательно изображая решительность. Люба так и не поняла, кому он демонстрировал отвагу — ей или своим подчинённым.

Возле самых дверей подполковник подрагивающими руками вырвал у неё ключи, с трудом попал в замочную скважину и дёрнул дверь на себя. При этом он непроизвольно зажмурился, явно ожидая взрыва, и у Любы возникло огромное искушение выстрелить из пистолета у него под ухом, но она устояла перед соблазном, понимая, что никто эту шутку по достоинству не оценит. В гараже горел свет, а работающий электронагреватель дарил тепло. Возле красного "Форда" Люба увидела две табуретки, на одной стояла изрядно початая бутылка водки и простенькая закусь, прямо в банках — маринованные грибочки и солёные огурчики, а на другой восседал пьяненький Хоттабыч.

— О, молодцы! — обрадовался он. — Я вас тут давно жду, а вы всё не шли да не шли. Присоединяйтесь, а то мне одному вкушать водочку как-то даже неудобно.

— Глядите-ка, живой, — прошипела Люба, отнюдь не питавшая к Хоттабычу никаких добрых чувств. — Зачем же вы сюда патологоанатома тащили? Да и взвод спецназа тоже.

— Роту, — поправил подполковник. — Не полностью укомплектованную, но всё же роту, а не взвод. Что вы в связи с этим предлагаете, товарищ Сорокина?

— Пристрелить старого негодяя.

— Признаю, что у вас есть причины плохо ко мне относиться, — сказал Хоттабыч, жуя грибочки. — Но давайте прекратим нашу вражду. Вы мне разок врежете, и будем считать, что мы квиты. То есть, не имеем друг к другу никаких претензий. Собственно, я и так не имею, а вы...

— Не самое лучшее предложение, товарищ Хоттабыч, — прервал его подполковник. — Если товарищ Сорокина вас ударит, боюсь, вы вряд ли выживете. Ваша вражда на этом, конечно, прекратится, но вы же явно имели в виду что-то совсем другое. Лучше расскажите нам, как вы очутились в запертом гараже.

— Когда я сюда входил, двери были не просто открыты, а распахнуты. Я же выезжать собирался. Уже за руль почти сел. Но тут в глазах потемнело, и всё. Давление, наверно. У моей жены такое иногда бывает, она гипертоничка. А у меня — в первый раз. Всегда бывает первый раз, вот сегодня он был у меня. А когда я в себя пришёл, вижу — лежу на переднем сидении, темно, как у негра сами знаете где, и это потому, что гараж закрыт. А ключей у меня нет, куда-то делись. Нет их нигде, ни в салоне, ни в гараже. А я точно помню, что в руках их держал, когда потерял сознание.

— И что было дальше?

— А ничего особенного. Включил свет, ключи поискал, не нашёл, это я уже говорил. Потом подошёл к дверям, стал кричать, на помощь звать. Только не пришёл никто.

— Телефона у вас с собой не было?

— Как же не было? Был, конечно! Только с него уже никому не позвонить, — старик показал на полку, где между фанерными ящиками с каким-то неописуемым хламом лежали бренные останки мобильного телефона. — Наверно, я на него в темноте наступил, и не заметил этого.

— Как бы не так, — шепнул подполковник Любе. — Я даже отсюда вижу, что аппарат давили узким каблуком. Мы с вами видели эти каблучки.

— Что вы там шепчетесь? — забеспокоился Хоттабыч. — Убить меня сговариваетесь? Юрий Николаевич предупреждал, что вы можете это сделать. Вы же федералы, а не полиция, верно? Хотя нет, дамочка эта, то есть, капитан Сорокина, из полиции. А вот этот противный тип — из КГБ, даже не сомневайтесь! Я их нутром чую, этих мерзавцев! Сколько они у меня крови попили, на всех зарубежных гастролях!

— КГБ уже давно нет, — недовольно буркнул подполковник.

— Как это — нет? Есть! Никуда оно не делось. И ЧК есть, и НКВД, и ОГПУ. Все на месте. А если хорошенько поискать, в смысле, как следует, то и СМЕРШ найдётся.

— Отставить пьяную болтовню, товарищ Хоттабыч! А ну, отвечайте — куда вы собирались ехать?

— Это моё личное дело. Я ещё не такой старый, у меня ещё иногда бывают личные дела! Поняли? — Хоттабыча окончательно развезло.

— Не в ресторан "Лилия", часом?

— А если и туда? Что, нельзя?

— Дурак вы, товарищ Хоттабыч. Та баба, что вам звонила — оборотень. Мы с товарищем Сорокиной её собственными глазами видели, правда, в записи. Убьют они вас, и фамилии не спросят. Эта вас почему-то пощадила, ну, так к вам подошлют другую. Безжалостную. И всё. Был Хоттабыч — и нет Хоттабыча. А мы её или поймаем, или не поймаем. Гарантировать ничего нельзя — уж больно девица шустрая. Её даже разглядеть тяжело, нам пришлось замедлять прокручивание записи, чтобы вообще хоть что-то увидеть. Кто ж вас от такой реактивной дамы защитит? Да никто! Вдобавок ценность ваша для нас почти никакая, а вы ещё и хамите.

— Ценность человеческой жизни неизмерима, — назидательно произнёс Хоттабыч. — А ни одна революция не стоит слезинки жеребёнка. То есть, я хотел сказать, ребёнка.

— Вы эту девицу хоть видели? — Федералов пытался хоть что-то узнать у пьяного фокусника.

— Что-то я видел. Но не знаю, что. Я открывал дверь машины, и тут кто-то заслонил свет. Я подумал, что надо глянуть, кто это там ко мне пожаловал, но потерял сознание. А потом очнулся — гараж заперт, телефон разбит, а звать на помощь бесполезно.

— Вы это уже говорили.

— А я могу ещё раз сказать! Хорошо, что у меня в гараже консервация кое-какая хранится, и пара бутылок эликсира. А то бы я со скуки тут помер. А ты, гэбист, только рад бы был! Потому что ты — гнилой мерзавец. Но Хоттабыча так просто не возьмёшь! Вот эта баба из полиции пыталась — и что у неё вышло? А?

— Товарищ Сорокина, отправьте его в вытрезвитель, — расстроенно попросил подполковник. — Надоел этот хам.

— Вытрезвителей у нас давно нет, — отмахнулась Люба. — Пусть сам протрезвляется.

— Нет, так нет, аллах с ним. Что насчёт девицы-оборотня скажете? Реально её поймать?

— Не знаю. С такой скоростью она уже может быть где-то возле монгольской границы. Да и не факт, что она оборотень. Мы же не видели, как она превращается во что-то жуткое.

— Бросьте, товарищ Сорокина! Это вас, небось, товарищ Нежный запугал? Мол, федералы убьют всякого, кто знает об оборотнях. Но это же глупость несусветная! Товарищ Нежный слишком мнительный. Никто вас и пальцем не тронет. Чтоб вы знали, об оборотнях уже много веков знают, и кому это мешает? Вон, "Ван Хельсинги" знают, а их финансируют и Ватикан, и ЦРУ, и Моссад, и британцы наверняка тоже участвуют, а убивают их только сами оборотни. И то, говоря вашим языком, это необходимая самооборона без всякого превышения пределов.

— А вдруг мы разболтаем?

— Да пожалуйста! Всё те же много веков об оборотнях много говорят, книги пишут, кино снимают. Сколько угодно болтайте, поверьте, это совершенно безопасно. Но только упаси вас Бог предъявлять убедительные доказательства. Вот тогда вами займутся всерьёз. Поверьте, в этом случае смерть будет ещё не наихудшим вариантом. Ведь есть ещё принудительное психиатрическое лечение.

— Я это запомню, — Любу тряс озноб, хотя в гараже было тепло.

— Запомните, товарищ Сорокина. И товарищу Нежному передайте. А то он боится найти оборотней, а должен бояться не найти.

* * *

Бардину оставался последний на сегодня разговор с иностранцами — с венгерской полицией. Палёнка честно предупредила, что венгерского не знает совсем, потому что за венгра замуж не собиралась. Правда, кто-то ей говорил, что якобы там все или почти все понимают немецкий. Но сначала нужно было узнать номер телефона, а с этим возникли трудности. Хоттабыч продиктовал Нежному название города, тот записал, но такого города на карте не было — кто-то из них ошибся.

Палёнка довольно долго искала в интернете, пока не выяснила, как этот город называется на самом деле. Оказалось, две буквы неправильные, причём одна из них — заглавная. Дальше дело пошло быстрее — она мгновенно нашла нужный номер, правда, на том конце не спешили выполнять её просьбы. Бардин из всего, что слышал, понял только "гутен таг" и "полицай-президент", и то сомневался, правильно ли понял последнее выражение, но голос Палёнки ему нравился, поэтому слушал он внимательно, и незнание немецкого ничуть ему не мешало.

— Гражданин капитан, скажите мне ваш код вызова по скайпу, — неожиданно попросила она. — С вами свяжется инспектор, который вёл дело о смерти циркачки. Он знает русский, так что говорить с ним будете сами. Что ж вы молчите? Какой у вас код?

— Ы, — попытался ответить Бардин.

— У нас нет времени на всякие ваши "ы", гражданин капитан.

— Ё!

— Твою мать ё! — рассвирепела Палёнка. — Быстро говори код вызова по скайпу, мусор! Венгры не будут ждать, пока ты, мент поганый, раздуплишься! У них нет в запасе вечности!

— О! — Бардин показал на экран компьютера.

— А! — догадалась Палёнка. — Я же могу и сама глянуть.

— Ага, — радостно подтвердил Бардин, энергично кивая.

Она бросила на него испепеляющий взгляд, что-то посмотрела на компьютере и продиктовала своему телефонному собеседнику по буквам. Капитану резанула слух буква "фау", напомнившая ему что-то из давних фильмов о войне с Гитлером, но он заставил себя не обращать на это внимания, как и на обращение к себе "мент поганый". Палёнке он был готов простить всё. Или почти всё.

— Нужного вам инспектора сейчас нет на месте, гражданин капитан, — сообщила Палёнка, немного успокоившись. — Но ему непременно передадут просьбу связаться с вами. Так что, может, и свяжется.

Она пересела на другой стул, освободив компьютер, и снова занялась всё тем же глянцевым журналом. Бардину, плюхнувшемуся туда, где только что сидела она, показалось, что он чувствует ягодицами оставшееся от неё тепло, и это тепло возбуждающе разливается по всему телу. Так и застыл, восхищённо на неё глядя. Он очень боялся, что вот-вот позвонят из маленького венгерского городка с очень длинным названием, и внимание придётся уделять не этой красавице, а какому-то немолодому полицейскому.

Но капитана от созерцания прекрасного отвлекли не венгры. Дверь резко распахнулась, с грохотом ударив в стену, и в кабинет влетел разъярённый шеф. Он тяжело дышал раздувшимися ноздрями, а глаза на побагровевшем лице метали молнии. Уперев тяжёлый взгляд в своего подчинённого, он угрожающе выдвинул вперёд нижнюю челюсть и медленно двинулся к капитану, вытянув вперёд руки со скрюченными пальцами. У Бардина от такого зрелища заныла шея, примерно там, где шеф будет его душить. Он был моложе, да и сильнее, но драка с начальством — это один из самых надёжных способов навсегда вылететь со службы. Так что придётся потерпеть, если, конечно, удушение не зайдёт слишком далеко.

— Убью! — прорычал шеф, чтобы у Бардина отпали последние сомнения.

— А я ментов вызову, — пригрозила Палёнка, на минутку отвлёкшись от своего журнала. — Только они будут долго ехать и, как всегда, опоздают.

— Палёнка! — обрадовался шеф. — А ты что тут делаешь?

— Смотрю. Что же это будет за убийство, если не найдётся ни одного свидетеля? Как вашим его раскрывать?

— По мотивам, — подсказал Бардин. — Ищи, кому выгодно. Я, правда, не знаю, за что шеф меня убьёт, но мне и не нужно — я тут жертва, а не сыщик.

— Ты — и не знаешь? — шеф снова начал распаляться. — Я вам всем, подлецам, сколько раз говорил: не вздумайте воровать моё кофе! А ты, гад, что сделал? Там же почти ничего не осталось! Знал же, и всё равно спёр! Так что собаке — собачья смерть!