Хороший ученик

Рассказывая о произошедшем в комнате, я ожидал, что она кивнет и скажет: "Да, знаю, просто я пока не хотела тебе говорить...", но оказалось, что Мэй еще не сталкивалась с тем, как наш сын создает волновых фантомов. Способности, которой знамениты африканские колдуны, трудно было ожидать от ребенка, тем более от того, кто никогда не был в Африке.

— А если такое случается спонтанно? — с сомнением проговорила Мэй. — Может, это врожденная способность?

— Она часто встречается среди родственников и в этом смысле может считаться наследственной, но здесь, конечно, не тот случай, — ответил я. — К тому же, технике их создания все равно надо учиться, она не разовьется вдруг, сама по себе.

Мэй молчала.

— Я знаю, как пускать волновых фантомов, и знаю, как отличать их от живых людей, поскольку фантомы мастеров осязаемы и даже могут разговаривать, — продолжил я. — Правда, сам этому так и не научился.

— Что ты хочешь сказать?

— У меня есть только одна версия, каким образом Кан мог выучить эту технику. Он узнал ее от меня, так, что я даже не заметил. Бог знает, что еще он из меня выудил...

— Я всегда верила, что он будет великим колдуном, — тихо сказала Мэй, и на этот раз в ее голосе прозвучали не сомнения, а гордость.

— Если сможет себя контролировать, — добавил я, подумав, что, вполне возможно, великим притворщиком он уже стал. Мэй подняла глаза:

— Ты будешь делать, что задумал?

— Завтра же, — решительно сказал я. — Волдеморт был легилиментом, каких поискать. И даже если о Метке Кан узнал от меня, к Риддлу все равно есть пара вопросов.

— Что ж, тогда мой подарок не пропадет, — вполголоса заметила Мэй.

Наутро после Нового года я вернулся в Лондон, рисовать портрет Тома Риддла.

В Лондоне продолжалась новогодняя ночь. Я лег спать, стараясь ни о чем не думать, но заснуть сразу не удалось: на улице веселились шумные компании, комнату то и дело озаряли разноцветные огни, а я невольно вспоминал все, что произошло сегодня. Как узнать, прав я или нет? Как понять, притворяется ли Кан, и если да, то почему? Свою семью я считал вполне нормальной, а по колдовским меркам — даже чересчур нормальной, и, как мне казалось, у ребенка не должно было возникнуть причин так себя вести... Эти мысли вселяли тревогу, но постепенно я заснул, и когда из глубин сна без сновидений меня вырвал телефонный звонок, в первые секунды я даже не понял, который час — за окном по-прежнему было темно. Уверенный, что звонит Мэй, я вытащил из-под подушки трубку и первым делом спросил:

— Что случилось?

— С Новым годом, — сказал Поттер. Он был в дурацкой красной шапке с белой каймой и белым помпоном. — Вижу, я тебя разбудил?

Я посмотрел на часы в углу экрана.

— Правильно сделал. Я проспал. В это время мы должны были уже встретиться.

— Тогда даю тебе полчаса, — ответил Гарри. — Где будем... — он помедлил, — продолжать праздник?

— Для начала приходи сюда.

Временно распрощавшись с Поттером, я успел только привести себя в порядок и приготовить подарок Мэй — несколько больших листов бумаги и коробку с пастелью, углем и карандашами. Мэй угадала или просто поняла, что писать полноценный живописный портрет Риддла я не собирался, да и вряд ли бы смог после такого долгого перерыва.

Поттеру не терпелось — он явился через двадцать минут, и мы аппарировали на север. Я взял с собой Мадими, попросив ее присутствовать при нашем разговоре и позже, если у меня все получится, высказать свое мнение.

— Значит, вот где твое логово, — проговорил Поттер, рассматривая дом в белых лучах парящих шаров и вглядываясь с вершины холма в темноту. — На мой вкус, холодновато.

— А по-моему, в самый раз, — ответил я. — Здесь нас словно нет.

— Это верно, — пробормотал Поттер и следом за мной вошел в дом.

Я выпустил Мадими на кухонный стол, зажег в комнате камин, чтобы согреть промерзший дом, и, скинув куртку, начал готовиться, прикрепив к входной двери лист плотной бумаги, закрывший ее почти наполовину. Тем временем Мадими заинтересовалась сфинксом. Я не слишком поверил Тао, что каменный сувенир лишен магии, однако сам ничего опасного в нем не обнаружил, а теперь мои сомнения подтвердила змея, равнодушная к вещам, лишенным магической ауры. Поттер молча сидел у меня за спиной, не снимая верхнюю одежду, а когда я раскрыл коробку с углем и пастелью, спросил:

— Ты уже решил, как его рисовать?

— Решил. Нарисую то, что увидел в нашу первую встречу.

Поттер ничего не сказал. Я взял угольную палочку и, стараясь не думать, провел первую черту.

Рисовалось на удивление легко, словно не было всех этих лет, в течение которых я не прикасался к карандашу и кисти. Связав жизнь с Легионом, я представлял свои занятия живописью простым временным увлечением, и к концу училища каталог моих картин казался уже чем-то нереальным, свидетельствуя о какой-то другой жизни, где меня интересовали невинные и бессмысленные вещи вроде правильной штриховки и верной перспективы. Я думал, все это ушло и больше не вернется, но сейчас, взяв в руку уголь и сделав несколько штрихов, почувствовал то, ради чего, возможно, и занимался рисунком — подлинное созидание, творение чего-то из ничего, материальное воплощение мыслей и смутных интуиций, разговор с самим собой.

Я собирался изобразить Риддла сидящим в кресле у окна, что, конечно, не было полноценным портретом, но все же позволяло определить характерные черты. Однако рисунок сразу пошел не так, как планировалось.

Фигура Риддла оказалась гораздо ближе к нижнему краю листа. Получался поясной портрет: спинка кресла, в котором сидел Волдеморт, уходила в тень позади него, и от окна пришлось отказаться. Когда я наметил общие контуры, фигуру и черты лица, можно было точно сказать, кого именно я рисую.

— Не хочешь на этом остановиться? — негромко спросил Поттер, оставив свое место в глубине кухни и подойдя поближе.

Огонь в камине согрел дом, и мне становилось жарко. Я скинул свитер, оставшись в футболке, и вернулся к рисунку. Постепенно из наброска рождался портрет, и я, погрузившись в детали, лишь к концу ненадолго оторвался от работы, отступив назад, чтобы рассмотреть рисунок целиком.

Результат меня поразил. Я знал, что на момент нашей встречи Риддлу было довольно много лет, но из-за пережитых трансформаций он выглядел вне времени, неподвластный годам. Сейчас на нас смотрел Волдеморт-старик; его нечеловеческое лицо несло на себе печать прожитых лет и груз всего, что ему пришлось пережить — скитания, триумфы, полусмерть, возрождение и смерть окончательную, прямое отношение к которой имел человек, стоявший по правую руку от меня.

— Ты таким его видел? — тихо спросил Поттер.

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда почему нарисовал так?

Я не знал. Ничего не ответив, я вернулся к рисунку, набросал мантию, детали спинки кресла и положил пастелью фон, болотно-черную темноту.

На создание рисунка ушло почти три часа, которых я даже не заметил. Поттер бродил по дому, посидел у камина, затем вернулся на кухню. Мадими обвила сфинкса и дремала, положив голову на его вытянутые лапы. Решив, что пора заканчивать, я убрал пастель и уголь, вымыл руки и сел за стол, глядя на результат своих трудов.

С минуту мы молча рассматривали портрет.

— Это и был твой замысел? — наконец, спросил Поттер.

— Конечно, нет. — Я повернулся к нему. — Может, поедим? У меня тут есть консервы...

— Я не хочу. А идея с оживлением этого портрета нравится мне еще меньше, чем пока ты его не нарисовал. Это не настоящий Риддл.

— Мы его проверим, Гарри. Он должен знать что-то, чего не знаю я... а уж если на то пошло, и ты.

Спустя несколько секунд Поттер проговорил:

— Ладно, давай перекусим. Только не перед ним. — Он кивнул на портрет.

Я достал из холодильника банку консервов, которыми потчевал Тао, и мы перешли в комнату. Здесь не стояло никакой мебели, кроме низкого столика перед камином и небольшого шкафа, где хранилось все, что мне требовалось в редкие дни визитов.

— Кстати, куда ты дел камень? — спросил Поттер, когда мы заканчивали импровизированный ужин.

— Лежит у нас в хранилище, — ответил я. — Если надо, могу принести.

— Нет, не надо. Все, что он умеет, это воспроизводить твои представления об ушедших.

— Намек я понял, и эту версию мы учтем, — кивнул я.

— Почему у тебя нет мебели? — спросил Поттер так, словно только что это заметил. — Ужасно неудобно есть на полу...

— Дело привычки. — Я встал. — Давай не будем больше затягивать. На другой рисунок у меня нет сил, да теперь и не получится.

Мы вернулись в кухню и встали перед дверью. С минуту я не решался оживить этот странный портрет, но в конце концов направил на него палочку и произнес заклинание.

Первые секунды ничего не происходило, и я было подумал, что заклятье не сработало, но тут глаза Риддла, до сих пор смотревшие из-под опущенных век в правый нижний угол листа, поднялись и по очереди оглядели нас с Поттером. Отсутствие цвета отнюдь не сглаживало впечатление и не сводило портрет к условности. Напротив, степень непохожести Риддла на людей лишь возросла — и после смерти он не был таким, как мы; даже его изображение оказалось иным, чем остальные портреты.

Волдеморт медленно окинул нас взглядом и произнес:

— Что вы хотите?

Сказано было таким тоном, будто это он нарисовал нас и теперь делает одолжение, уделяя нам свое время. Его голос не соответствовал внешности и был глухим, но твердым, с едва уловимым, однако слышным внимательному уху раздражением.

На секунду я забыл, что это всего лишь рисунок, не способный никому причинить вред. Поттер молчал, предоставляя разговор мне — в конце концов, затея была моя. Пока я думал, что ответить, Риддл слегка опустил кончики губ, и его лицо приобрело несколько разочарованное выражение.

— Линг Ди и Гарри Поттер, — произнес он. — Что могло свести таких разных людей, как вы... — маг поднес к лицу левую руку, — у моего портрета?

— Вопросы, — ответил я, собравшись, наконец, с мыслями и задвинув подальше воспоминания о наших прошлых встречах.

— Неужели, — сказал Риддл с легким сарказмом, мгновенно вызвав у меня в голове образ Снейпа. — Ты дорос до вопросов? Больше не занимаешься самодеятельностью?

— Я всегда их задавал.

— И тебе отвечали?

— Иногда, — ответил я после нескольких секунд молчания. — Или я догадывался сам.

— Как ты думаешь, я отвечу на твои вопросы? — спросил Риддл с улыбкой.

— Ответишь.

Портрет провел ладонью по поверхности, отделявшей его мир от нашего. По эту сторону границей служила поверхность листа. Что видел Риддл, находясь по ту сторону, я не знал.

— Его надо проверить, — сказал Поттер, не таясь и не шепча. — Проверить, что он — это и в самом деле он, а не просто твое представление.

— Детали выясним в процессе, — я покосился на Гарри. Вопреки моим опасениям, он не был мрачен или подавлен; возможно, оживленный рисунок, чем-то напоминавший анимационный фильм, не так ассоциировался у него со старым врагом, как живописный реалистический портрет. — Хотя согласен, ведет он себя странно.

Риддл слушал наш диалог с той же улыбкой.

— Вы будете задавать вопросы мне, а я — вам, — сказал он. — Иначе... — он отрицательно качнул головой.

Мы переглянулись. Я уже был готов признать свою неудачу в художественном воплощении образа Волдеморта, которого никак не мог связать с колдуном, много лет назад захватившим власть над магической Британией, однако Поттер ответил первым:

— Хорошо, — и мне ничего не оставалось, как согласиться следом за ним.

Риддл внезапно стал серьезным, лицо его вытянулось, вертикальные зрачки сузились, взгляд потяжелел.

— Что же привело ко мне моего убийцу? — спросил он Поттера.

— Я не твой убийца, — резко ответил тот. — Неужели ты забыл, каким заклинанием я в тебя выстрелил?

— Разумеется, я помню. Ты не хотел. Просто так получилось. Давай назовем это непреднамеренным убийством, — с иронией произнес Риддл.

Гарри молчал, буравя глазами портрет. Я опасался вмешиваться — лучше, если они разберутся сами.

— Хорошо, — вдруг сказал Поттер. — Пусть будет непреднамеренное. Но в другом ты ошибся — твоей смерти я хотел.

"Вот говорит человек, замуровавший портрет матери Блэка", подумал я. Риддл, казалось, не ожидал от собеседника таких слов. Помолчав, он слегка наклонил голову и сказал:

— Что ж, тем лучше. Хотя бы один из нас ни о чем не жалеет.

Поттер, однако, на эту удочку не попался.

— Я не планировал тебя ни о чем спрашивать, — произнес он, — но сейчас передумал. Скажи, что за пространство вокруг тебя? Ты можешь по нему ходить, и есть ли там что-нибудь еще, кроме кресла?

Маг осмотрелся.

— Я вижу только то, что нарисовал мне Линг, — ответил он; потом его фигура поднялась, закрыв собой лист, и Риддл исчез в темноте.

— Как такое может быть? — спросил Поттер, на этот раз почему-то полушепотом. — Ты не рисовал ему руки, а они есть. И ноги, раз он может ходить. И кресло за его спиной. А вдруг там...

В этот момент Риддл вернулся и занял свое место.

— Ничего, — объявил он. — Полагаю, там можно бродить до бесконечности, но так никуда и не попасть. — Волдеморт посмотрел на Поттера. — Я должен быть разочарован — ни одного прохода к другим портретам. Либо мои Пожиратели мертвы, либо все поголовно трусы и предатели. — Он перевел взгляд на меня. — Ты, правда, не трус.

— А ты действительно мне верил? — спросил я. Риддл поднял бровь, этим движением вновь напомнив мне Снейпа.

— Скажем так, Линг — я надеялся однажды поверить, как верил твоему отцу. — Он сделал паузу, ожидая моей реакции, но видя, что упоминание о Тейлоре меня не впечатлило, добавил:

— Кстати, что с ним? Он еще жив, или Министерство провело показательную казнь?

— Он в Азкабане. И знаешь, пока я более чем уверен, что ты — портрет-представление, а не истинный виртуал.

Риддл не ответил; он погрузился в задумчивость, прислушиваясь к своим мыслям и глядя сквозь меня.

— А может, и ты, Линг? — спросил он. — Может, и ты — портрет-представление? Может, и тебя кто-то нарисовал, чего ты, в отличие от меня, не сознаёшь? Впрочем, если ты этого не понимаешь, какой смысл рассуждать... Итак, что же вам от меня надо? Кто-то пошел по моим стопам и начал создавать крестражи?

— Нет, — сказал я. — Мы всего лишь хотим узнать, где твоя могила.

Несколько долгих секунд Риддл смотрел на меня, а потом на его лице отобразилась такая ярость, что я невольно подался назад. Риддл вплотную приблизился к границе листа и с ненавистью прошипел:

— Где моя могила? — Резко повернув голову, он посмотрел на Поттера, который уже сжимал в руке палочку в иррациональном стремлении защититься от той злости, что изливалась на нас с портрета. — Где моя могила, хотите вы знать?!

Он резко замолчал. Необъяснимый всплеск прошел. Риддл опустился в кресло и теперь смотрел на нас, скривив рот.