Хороший ученик

Внезапно от вершины скалы прошла волна, словно поток горячего воздуха, ударилась о землю и разошлась в стороны, угаснув у невидимой границы в метре от кромки деревьев.

Я не верил своим глазам. Передо мной был гигантский портал, стабильный, заземленный, постоянно действующий и открытый только в одном направлении — сюда, в лес.

— Место здесь глухое, — сказал Фудзивара, — а учитывая зеленушек, идеальное для размещения точки. Выходного пока не нашли, но сегодня — завтра, думаю, разыщем.

— Я с вами, — мрачно произнес я.

Легионеры отправились распылять бактерии на еще не охваченных участках, а мы с Фудзиварой начали прочесывать прилегающую к скалам местность. Здесь искажающие поля Запретного леса слабели и благодаря горному массиву обретали относительную стабильность. Однако то ли портал выхода был так хорошо замаскирован, то ли находился в пока не очищенной от зеленушек части леса, мы его не нашли и договорились продолжить поиски завтра.

— Я должен буду сообщить о нем в отчете, — предупредил Фудзивара по пути назад, но сказал это тоном, намекающим на возможность вариантов.

— Сообщайте, — кивнул я. — Обязательно. — И подумал: "Посмотрим, что будет".

Для создания подобных мощных порталов требовались высококлассные специалисты сразу в нескольких областях, и чем больше я размышлял о ситуации, тем меньше она мне нравилась.

Портал мог создать Легион. Когда я обратился с запросом об оценке угрозы зеленушек, те, чьи порталы располагались в зараженной области, должны были об этом узнать и могли, прямо или косвенно, запретить мне проводить анализ, но не допустить на эту территорию местные службы они не имели права, а потому предпочли молчать. В серьезные операции всегда закладывалось несколько вариантов развития событий, а значит, больше порталами не воспользуются. Однако в этой версии меня смущало то, что входной портал до сих пор открыт — Легион непременно закрыл бы его до начала зачистки, и тогда обнаружить его случайно стало бы практически невозможно. Кроме того, если портал принадлежал нам, Фудзивара должен был о нем знать и не ставить меня в известность. Однако он не знал, и я серьезно сомневался в причастности Легиона к его созданию.

С другой стороны, портал могли построить Стражи Азкабана: с их знаниями и доступом к технологиям через тех же невыразимцев Стражам такая задача вполне по плечу. Однако прямых доказательств не было — дементоры, громившие гробницу Дамблдора, не обязательно служили в Азкабане, и говорить на эту тему с Бруствером было бесполезно, пока не найден портал выхода из леса.

Впрочем, этот вариант также не вызывал во мне уверенности. Я не понимал главного — почему портал все еще открыт? Стражи наверняка знали о прибытии легионеров и должны были подчистить следы. Либо они слишком в себе уверены, либо это кто-то другой.

Решив подождать реакции своего руководства на доклад Фудзивары, я не стал развивать ни одну из теорий и, вернувшись домой, поскорее лег спать.

На следующий день меня постигло глубокое разочарование: мы не только не нашли портал выхода из леса, но и не встретили кентавра, который, возможно, знал, где его искать. Вечером мы возвращались в разном настроении: легионеры радовались, что закончили работу, Фудзивара, остававшийся здесь еще на неделю, чтобы проследить, не пропустили ли они какие-то участки, всю дорогу рассказывал о цикле жизни зеленушек (всего три дня на взросление, размножение и смерть), а я молчал, недовольный нашими неудачными поисками и полный дурных предчувствий из-за отсутствия кентавра.

Дома я вызвал монаха. Он явился спустя минуту, чем удивил и порадовал — мы не виделись почти год, и я полагал, что ждать его придется дольше.

— Наконец-то ты обо мне вспомнил, — недовольно проворчал он.

— Мог бы и сам зайти.

— Ну, я не знал, придусь ли ко двору. У тебя ведь такая занятая жизнь... — Монах поджал губы, разыгрывая жестокую обиду.

— Я хотел задать тебе личный вопрос, если позволишь.

— Задавай, — слегка настороженно разрешил монах.

— Что ты видишь, когда переходишь из замка в портрет?

— Что я вижу? — Монах немного удивился. — В самом начале замок и эту рамку соединяла простая светящаяся тропинка среди темноты, а потом добрые люди научили меня работать со светом и делать из него хоть стены, хоть деревья, так что идешь как бы по коридору или по аллее. Я сделал себе коридор.

— А кто-нибудь еще в этот коридор может войти?

— Нет, не может. И я не могу входить в чужие коридоры.

— Вообще-то я не имел в виду персонажей картин. Я в курсе, что они могут перемещаться только между собственными портретами. Но может ли там быть кто-то еще, кого вообще не рисовали?

Монах молчал, глядя на меня опухшими глазами. Его молчание продолжалось слишком долго, чтобы выглядеть как простое размышление.

— Значит, там действительно кто-то есть, — сказал я, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Монах поманил меня пальцем, и я подошел вплотную к картине.

— Задам тебе встречный вопрос, — прошептал он, не сводя с меня глаз. — Как ты думаешь, что происходит с первым портретом, когда художник рисует второй? А куда деваются персонажи сгоревших картин? — И продолжил, не дожидаясь, пока я отвечу:

— За моей спиной — целый мир, о котором ты ничего не знаешь. Ты только заглядываешь в его окна, как мы заглядываем в ваш со своей стороны. Он такой же сложный, такой же опасный, такой же волшебный, как и твой, и ошибочно думать, будто мы — всего лишь персонажи чьих-то полотен и виртуалы умерших. Мы были ими, пока художник нас не оживил, но после этого получили собственное бытие в своем мире, как получаете его вы в своем. И вот что я тебе скажу: здесь есть кто-то еще.

Последние слова монах прошептал совсем тихо, будто боялся, что этот "кто-то еще" его подслушает.

Я молчал.

— Что, страшно? — спросил монах, неверно истолковав мое молчание, и сделал это таким ехидным тоном, что в миг вывел меня из задумчивости.

— Так ты шутил, скотина? — рявкнул я, сдирая портрет со стены.

Монах перепугался, но оправдываться было поздно. В сердцах зашвырнув картину на подоконник, на стопки бумаг и книг, я сел на кровать, кипя от злости и досадуя на самого себя. Посвятив столько лет рисунку, я остановился в самом начале пути, хотя имел полное право и все возможности идти дальше. Было невероятно обидно сознавать, сколько всего оказалось упущено за эти годы.

— Я не шутил, — робко заметил монах и, не услышав моего ответа, продолжил чуть бойчее:

— Между прочим, не надо так больше делать. Знаешь, как это выглядит изнутри, когда все вокруг болтается, словно в шторм?

Я протянул руку, и картина влетела мне в ладонь, ударив острым углом рамки. Развернув монаха к себе, я спросил:

— Так что же происходит с персонажем первого портрета, когда художник рисует второй?

— Он исчезает. Но от него остается призрак, тень, которая начинает бродить между коридорами, принимая самые пугающие формы и охотясь на тех, кому вздумается сойти с тропы.

— Обычные страшилки. В чем может состоять такая охота? Какой-то персонаж не возвращается в свою рамку?

— Возвращаться-то он возвращается, — проговорил монах, — да только не один. Если угодно, можешь назвать это одержимостью тайным бесом, который сидит тихо и не высовывается, никак себя не проявляет. Но спустя какое-то время тот, в ком он сидит, начинает меняться. По слухам, некоторые постепенно превращались в того, чья тень в них вселялась. Еще говорят, что картины с такими одержимыми портретами быстрее старятся, какие бы чары сохранности на них не накладывали. А кое-кто считает, что некоторые волшебные существа, которых нарисовал художник, могут путешествовать самостоятельно, без троп, между любыми картинами. Это магия, — монах глубокомысленно покивал головой, приподняв брови и выглядя очень комично.

— Магия... — пробормотал я и положил картину на кровать. Видел ли что-то Риддл за ту минуту, пока отлучался со своего кресла, а если монах ничего не сочиняет, чья тень могла бы так быстро его найти?

Что мне было со всем этим делать? Вернуться в свой дом у моря и попытаться вытянуть из Риддла его секреты? Нет, до тех пор, пока не появится реальная возможность побывать в Отделе Тайн, говорить мне с ним не о чем. Оставалось ждать, и я ждал целых два дня, отвлекаясь на разные мелкие дела, заставляя себя думать о премьер-министре, о том, что же ее так припекло, и когда Бруствера припечет настолько, что он, наконец, организует нашу встречу; я написал Мэй, и она ответила — Кан вернулся в школу, забрав с собой рыбку и шоколадное дерево; Ин и Тао еще в Дахуре, передают привет. Два дня я ждал, чтобы что-то случилось: до сих пор энергия событий только накапливалась и в какой-то момент не могла не придти в движение. Я ждал, что Ларс передаст мне сообщение от Бруствера, что позвонит Шварц, Фудзивара или мое начальство, и на третий день, просматривая новостные сайты, наконец, дождался.

— Линг, как у тебя со временем? — спросил Поттер, позвонив мне незадолго до полудня, когда я собирался размять ноги и прогуляться в министерский кафетерий.

— Полно.

— Тогда зайди, пожалуйста, к нам в отдел.

Я знал, где расположен аврорат, и даже проходил мимо той двери, за которой начинался длинный коридор; по обе стороны стен, выложенных бледно-салатовыми панелями, обнаруживались многочисленные комнатки и какие-нибудь другие коридоры, и другие комнаты, о которых могли не знать некоторые или даже многие сотрудники, никогда в них не бывавшие. Это место чем-то напоминало Академию, о которой у меня сохранилось множество счастливых воспоминаний, и потому я никогда не заходил туда по собственной воле. Теперь, выйдя из лифта в холл, я открыл эту дверь и мгновенно окунулся в шум голосов, словно это было не управление по обеспечению правопорядка, а редакция желтой газеты.

На меня никто не обращал внимания, и я шел по коридору в его конец, где находилось ложное окно с видом на Лондонский глаз и где оказалось тише, чем в начале. Две последние двери, одна напротив другой, были открыты. Слева за квадратным столом сидело несколько человек с бумагами, ручками и чашками дымящегося чая, а справа, в точно таком же кабинете за таким же столом меня ждал Поттер, без чая и с планшетом вместо бумаг. Рядом сидели двое его коллег, начальники опергрупп.

Оперативники встретили меня угрюмым молчанием, и я не стал изображать вежливость, а просто сел за стол. Поттер придвинул ко мне планшет.

— Прислали сегодня утром.

На экране был всего один снимок, и вглядевшись в него, я сказал:

— Вот черт. Это он?

— Он, — сказал Поттер. — По всем признакам смерть насильственная. Там файл, прочти.

Я ткнул пальцем в значок внизу справа, и фотографию сменил текст. Мертвого анимага нашли французские коллеги, выехав на свалку по сигналу о несанкционированном входном портале. Однако с тем порталом никто не входил — с ним просто перебросили тело. Анимага убили в животном облике. Порталом служила клетка, в которой он лежал.

— Что скажешь? — спросил Поттер.

— Где тело?

— Во Франции.

— Если убийство произошло не на их территории, они обязаны его выдать. Вы требовали?

— Ты когда-нибудь пытался требовать у французов? — горько усмехнулся Поттер.

Я не стал вникать в детали взаимоотношений британских и французских сил правопорядка, а вместо этого достал телефон и позвонил нашему представителю во Франции.

Его судьба удивительным образом напоминала мою; я подозревал, что у Легиона очень узкие критерии выбора и назначения своих представителей. Французский легионер родился и вырос во Франции в семье алжирцев, прошел, как и я, школу улиц и школу волшебства, а сразу после нее завербовался в Легион. Он был старше меня лет на десять, очень раздражительный, саркастичный, терпеть не мог коренных французов и не упускал возможности им насолить.

Наш разговор, начавшийся с "окажи мне одну услугу" и закончившийся на "за тобой должок", продолжался меньше минуты. Начальники опергрупп, все это время старательно не смотревшие в мою сторону, помрачнели еще больше. Возможно, это была неприязнь, которую испытывают работающие день и ночь люди к тем, кому хлеб достается легко, и здесь они были правы — да, они пахали, а я сидел в кресле.

— Его убили, — сказал я, закончив говорить с французом, — уже после того, как вы определили ауру, получили данные и объявили его в розыск.

— Конечно, это не совпадение, — согласился Поттер. — Но все равно он не обязательно с ними.

— Не обязательно с ними, но мог быть знаком. Вы когда-нибудь находили предметы, которые он похищал?

— Однажды, но не мы, а маггловская полиция. Несколько ювелирных украшений, не магических, у маггла. Похищены были в Канаде, лет восемь назад. Вряд ли канадцы раскрутили цепочку передачи.

— Тогда я хотел бы взглянуть на тело, когда оно прибудет.

— А с лесом ваши люди уже управились? — негромко процедил один из оперативников.

— Управились, — ответил я, возвращая Поттеру планшет.

Через час мы стояли в одной из дальних комнат аврората, куда вел холодный полутемный коридор, а у входа сидел человек в Темных Очках. Француз выполнил мою просьбу без труда и с удовольствием, еще больше ухудшив свою репутацию среди тамошних чиновников и ничуть из-за этого не огорчившись.

Комната, защищенная множеством заклятий, предназначалась именно для такой работы — магической патологоанатомии, физического и нефизического вскрытия, и, судя по знакам на стенах, на полу и на потолке, для допросов мертвых. "Кто тут занимается Темным искусством?", думал я, оглядывая собравшихся вокруг каменного стола, где лежала покореженная клетка с мертвым анимагом. Точно не Поттер, и не эти два парня, которые избегали на меня смотреть, считая, что Легиону тут делать нечего, пусть даже его представитель и учился вместе с их начальником. Возможно, женщина, что встретила нас в морге и стояла сейчас рядом со мной, спокойно рассматривая клетку и лежащее в ней тело; или бритый наголо мужчина, сидевший поодаль на высоком стуле у второго такого же стола.

— Давайте начнем, — предложила женщина и взглянула на Поттера. Тот кивнул, и женщина указала палочкой на тело, которое не просто лежало на дне клетки, но частично срослось с ним во время аппарации. Женщина не произносила заклинаний вслух, из ее палочки не вырывалось никаких эффектных молний, свечений, дымков и искр, но все мы знали, что работа идет, и следили не за ней, а за клеткой и вплавленным в нее телом.

Однако с телом ничего не происходило. Спустя минуту женщина опустила руку.

— Я посмотрю, — негромко произнес мужчина, слезая со стула. Мы с женщиной посторонились, и он встал между нами.

Мужчина коснулся клетки своей палочкой, и я обратил внимание на ее черный цвет — эбеновое дерево, невероятная редкость и настоящая драгоценность. Тело анимага и пластиковое дно начали разделяться, и вскоре труп обрел свободу, хотя частично утратил форму.

Мужчина открыл клетку и вытащил крысу за хвост.

— Мы ничего не получим, — констатировал он. — Тело выглядит нормальным, но на самом деле оно обезвожено, органы мумифицированы, остаточные поля отсутствуют. Это просто куча неактивных молекул. Оно даже не разложится.