Институт экстремальных проблем. Часть 8

Порог квартиры переступил человек лет пятидесяти, ссутулившийся от навалившейся на него какой-то большой беды. Можно было предположить лишь одно — он потерял дорогого ему человека.

— Илюша, что случилось? — Мария Львовна заподозрила самое ужасное.

— Светлане плохо.

— Светлане?! Какой Светлане? — Мария Львовна ничего не поняла. Она знала, что у Ильи было немало девушек, но знала и то, что, когда у сына появилась Наиля, тот забыл обо всех прежних подружках, а после рождения детей стал образцовым семьянином. — Кто она такая?

— Друг, — коротко ответил Илья. — Даже больше... Я любил ее, люблю до сих пор...

— А как же?.. — поразилась Мария Львовна.

— Жена? Дети? Я счастлив оттого, что они у меня есть, но если бы не Светлана, то не было бы ничего — ни Наили, ни мальчишек... Ничего... Меня самого, наверное, не было бы... Я не знаю, как тебе объяснить... Это даже не любовь, это преклонение перед идеалом, возвышенным и неприкосновенным, перед... Не знаю, наверное, истово верующие католики так почитают Деву Марию... Что, мама, считаешь, я кощунствую? — горько усмехнулся Илья, заметив протест в материнских глазах.

— Нет, Илюша.

"Да я бы заложил бы душу дьяволу, если б знал, что он поможет", — чуть не вырвалось у Ильи.

— Что с этой девушкой? — тихо спросила Мария Львовна, до глубины души пораженная степенью отчаяния сына.

— Она спасла от смерти нашего товарища. Рак мозга... А у него — мальчишка на месяц старше моих. Света вылечила его. Вадима парализовало после травмы, а теперь он может ходить. Это тоже сделала Света, но сил она отдала слишком много. Это даже не кома, а вообще непонятно что. Врачи делают все возможное, но... — Илья развел руками.

— Что же делать? — Мария Львовна расстроилась до слез. — Чем мы можем помочь?

— Где сейчас дядя Марк? Все еще в Торонто?

— Нет, он дома, их оркестр уже вернулся в Иерусалим.

— Ты можешь позвонить ему? Я никогда не попросил бы ни о чем для себя, но для... — Илья с отчаянием посмотрел на мать. — Пусть он дойдет до Стены Плача и оставит там записку, всего три слова: "Пусть Света проснется". Да, я ни во что и ни в кого никогда не верил, но сейчас я готов пойти на что угодно, только бы помочь ей, готов молиться и в синагоге, и в православном храме, и в мечети, но я слышал как-то давно, еще в детстве, что тот, кто молится в Иерусалиме перед Стеной Плача — это как если бы он молился пред Троном Славы, потому что там расположены врата рая, открытые, чтобы Создатель мог слышать все молитвы, — тихо произнес он.

— Я позвоню ему, Илюша, прямо сейчас, — пообещала Мария Львовна, — и тоже попрошу здоровья для этой девушки. Ты тоже помолись, как можешь. Искренняя молитва будет услышана...

* * *

В старом деревенском доме стояла невероятная тишина, было слышно только, как в сенях Казан лакает воду. Затем и эти звуки исчезли.

— Светочка, радость моя, проснись! — Вадиму вдруг показался чужим его собственный голос и он перешел на шепот. — Посмотри, какое утро на дворе, какое солнце. День снова будет жарким, мы могли бы сходить на озеро или в лес, там уже поспела земляника. Казана придется оставить в доме, потому что он еле ковыляет на своих ободранных лапах. Представляешь, этот барбос каким-то образом выбрался из вольера и прибежал сюда. Как он догадался, где мы, чьи мысли прочитал, сможешь узнать только ты, ты поймешь его, а мы с Максом ничего не поняли из того, что он пытался нам рассказать. Лапы у Казана стерты до живого мяса; нужно будет в Ржавом ручье набрать воды, о которой, если помнишь, Максим говорил, что она все раны залечивает. Мне бы тоже не мешало плечо в той воде промыть, потому что со скобками ходить — удовольствие ниже среднего. Да, ты ведь еще не знаешь, что Ира родила девочку, у них все в порядке. Все Устюговы на седьмом небе от счастья, а Макс — в особенности! Он через сутки приедет за нами, а сегодня весь день — в нашем распоряжении. Я хочу, чтобы он запомнился нам на всю жизнь, потому что таких дней больше не будет, мы с тобой, как на необитаемом острове, никого вокруг нет, никто нам не помешает. Я так долго мечтал об этом, столько раз мне снилось, что мы с тобой одни, я здоров и могу бросить к твоим ногам весь мир!

Вадиму временами казалось, что Света слышит его, но каждый раз, когда он пытался сосчитать ее пульс, его постигало разочарование. Пульс оставался таким же редким, дыхание едва заметным, а кожа была холодна, как лед.

— Как же согреть тебя, Светонька?

Медведев распахнул ставни, и в комнату, спугнув полумрак, ворвалось ослепительное солнце. Вадим передвинул диван так, чтобы нежаркие утренние лучи ласкали тело девушки, но не светили ей в глаза. "Вот так, хорошо, — он сначала удовлетворился сделанным, но затем, чуть подумав, снял с любимой одежду, — пусть ничто не мешает солнышку напоить тебя энергией!"

Металлическая сетка, опутывавшая Свету, засверкала настолько ярко, что у Медведева заслезились глаза, но он, не отрываясь, смотрел на искры, пробегавшие по серебряным дорожкам в такт неглубокому дыханию. Завороженно глядя на это мерцание, Вадим рассказывал Светлане о том, как он проходил лабиринт, что Антон сделал это гораздо быстрее и теперь видит и чувствует себя намного лучше, что с ним самим все в порядке, если не считать плеча и колена, но об этом беспокоиться не стоит, потому что на нем всегда все заживало, как на собаке.

"Есть тут, правда, одна проблема, с которой ты справилась бы в два счета, но говорить о ней неловко, ты черт знает что обо мне подумаешь", — Вадим попробовал устроиться на диване так, чтобы боль поменьше досаждала ему, и неожиданно заметил, что мерцание почти исчезло. С огромным трудом он нашел на сонной артерии едва заметный пульс, ставший еще более редким, и вдруг с ужасом вспомнил слова девушки о том, что в детстве солнце и жара не давали ей расти. Проклиная себя последними словами, самое мягкое из которых было "убийца", Медведев в панике бросился закрывать окна.

"Что делать?!" — он не знал, что предпринять, а помощи ждать было неоткуда, потому что мобильные телефоны в окрестностях Рудянки не работали, и никакой другой связи с внешним миром у заброшенного поселка не существовало. На закрытый массаж сердца Вадим не отважился, а вот искусственное дыхание делал до тех пор, пока у него у самого не потемнело в глазах. Тогда он начал осторожно растирать ледяные руки любимой в надежде согреть ее. Больше всего Медведев хотел убрать многочисленные цепочки, Вадим считал, что они впиваются в тело, не дают Свете дышать и причиняют боль, но не мог сдвинуть их ни на миллиметр. От его усилий кожа Светланы, казалось, немного потеплела, и Медведев кинулся на поиски какого-нибудь одеяла.

Казан подполз к дивану с противоположной стороны и начал, жалобно поскуливая, лизать Светину руку. Пес несколько раз слегка толкнул носом девушку в бок, а когда Вадим появился в комнате с найденным пледом, взобрался на диван и лизнул ее в лицо.

— Брысь! — попробовал прогнать Казана Медведев, но тот, громко завизжав, отказался уйти. — Не мешай! Пошел отсюда! Я что, скотина ты этакая, должен тратить на тебя время и силы?

Пришлось схватить изо всех сил сопротивлявшегося Казана в охапку, вынести из дома и запереть за собой дверь. Вернувшись в комнату, Вадим укрыл Светлану пледом и в отчаянии сел рядом. "Светочка, жизнь моя, прости меня, идиота безмозглого, приди в себя! Я совсем забыл про солнце! — исступленно шептал Медведев, одновременно целуя девушку. — Я уверен, ты слышишь меня, проснись, пожалуйста! Я не знаю, что сделать, как разбудить тебя! Неужели моя любовь так слаба, что ты ее не чувствуешь? Неужели поцелуи недостаточно горячи, чтобы пробудить тебя? Хочешь, я разорву, как Данко, свою грудь и достану из нее сердце, чтобы оживить тебя? Подскажи, что сделать, подай хоть какой-нибудь знак!" Все было тщетно, Света не отзывалась ни на какие мольбы, более того, Вадиму показалось, что ее кожа снова похолодела.

Медведеву показалось, что он голым оказался в Антарктиде во время полярной ночи, таким холодом обдало его сквозь плотную шерстяную ткань, когда он обнял девушку. Мгновенно заледенело тело, сердце остановилось, превратившись в полуфабрикат глубокой заморозки. "Это смерть", — мелькнула последняя мысль, и разум, ужаснувшись происходящему, видимо, все-таки отправил импульс, заставивший Вадима разомкнуть объятия.

Возвращение к жизни было мучительным — ванна с жидким азотом сменилась ливнем кипящей смолы. Конвульсивно дернувшись, Медведев чуть не свалился на пол и пришел в себя. По его ощущениям, тело, обожженное сначала холодом, а затем огнем, должно было превратиться в один сплошной волдырь, но, как ни странно, на нем не осталось никаких следов перенесенной пытки, зато кожа Светланы — Вадим почувствовал это, когда прикоснулся к ее плечу, — заметно потеплела. Он решил вытерпеть любую муку, лишь Света очнулась, разделся и крепко прижал любимую к себе, стараясь согреть своим теплом, при необходимости — отдать его без остатка.

Сознание Вадима раздвоилось. Холод и боль почти не ощущались, что-то непостижимое властно управляло им, лишив собственной воли. Объятия перешли в страстные ласки и, не в состоянии сопротивляться неистовому порыву, он с ужасом наблюдал за своими действиями словно бы со стороны. "Маньяк! Животное! Светочка, прости, я не могу..."

Медведеву показалось, что он снова падает в лабиринт: вокруг снова было Ничто, но былой ужас, ранее заставлявший застыть даже мысли, на этот раз, охватив его на миг, тут же пропал, потому что Нечто, которое порождало это чувство прежде, на этот раз было почти дружелюбным, оно будто даже одобряло то, что происходило. Вадим вдруг ощутил, что его снова раздирает невыносимая боль, рвется не только тело, но и душа. Из этой раны хлынул поток энергии, и, отдавая ее Светлане, Медведев почувствовал, как арктический холод снова сковывает его, останавливая сердце.

* * *

Дениса, Гену и Игоря в Белом Логу ждало разочарование — кроме Ириных родителей, решивших привезти Иру с новорожденной дочкой на дачу и затеявших по этому случаю генеральную уборку, там никого не было. Вера Дмитриевна и Владислав Михайлович удивились, увидев сына с компанией, бросавшей на того отнюдь не ласковые взгляды, и поразились еще больше, когда их начали расспрашивать о Вадиме и Свете.

— Мы надеялись, что они приедут, когда Иришу с дочкой выпишут... — растерялся от неожиданных вопросов Владислав Михайлович. — Если бы они решили приехать раньше, то позвонили бы.

— Максик, с ними ничего не произошло? — встревожилась Вера Дмитриевна.

— Не-а, — мотнул головой Максим и ухмыльнулся: — Тут кое у кого нервы не в порядке.

— Поехали назад, — необыкновенно хмурый Денис подтолкнул его к машине. — Максик...

Вера Дмитриевна и Владислав Михайлович недоуменно переглянулись:

— Максим, что случилось?

— Все в порядке, — бросил через плечо Максим, успокаивая родителей, — встретимся у Ирки. Я еще позвоню.

— В порядке, — сердито буркнул Зорин и снова толкнул Максима.

— Кончай! Я боюсь щекотки! — хихикнул тот и полез в машину.

— Слушай, ну ты и сволочь! — не выдержал Генка, когда они выехали из дачного поселка. — Какого лешего ты морочил нас? Сколько времени мы потеряли!

— А я разве говорил, что Вадим со Светой здесь? — наигранно удивился Максим. — Вы, не знаю с чего, сами так решили, ну а я, видя численное превосходство, благоразумно решил не сопротивляться и не разубеждать вас. Скромность, знаете ли, — он простодушно улыбнулся, — лучше геройства.

— Живая собака лучше мертвого льва? — мрачно спросил молчавший до сих пор Игорь.

— Вот именно, дорогуша! — возликовал Устюгов.

— Если со Светланой или Димычем что-нибудь случится, то я из тебя сделаю мертвую собаку, — зло глядя на него, пообещал Середкин, — причем такую, что не сгодится даже на мыло. Мне по ..., что ты мент.

— Грязный, поганый ментяра, мусор вонючий, — Максим даже прижмурился от удовольствия, еще немного и он бы облизнулся, как кот, увидевший полную миску сметаны. — Тупой жирный взяточник, крыша для проституток и торговцев наркотиками. Правильно говоришь, умница...

— Ладно, Максим, не заводись, — попросил Денис. С недавних пор Зорин считал Ирининого брата своим другом, и ему неприятно было слышать и то, что сказал Генка, и то, что сам про себя говорил Максим. — Никто так не думает, а сгоряча — сам знаешь, что можно наговорить.

— Значит, сгоряча, — криво усмехнулся Устюгов, и вдруг малейшие следы улыбки пропали с его лица, а глаза стали жесткими. — Думают, еще как думают, вслух только не все говорят. Если кто не думает, то это исключение лишь подтверждает общее правило.

Игорь косо взглянул на Устюгова, припомнив, как едва увернулся от удара, когда помешал Максиму ворваться в бокс БлИТа, где находилась Светлана. Вообще, у молодого врача благодаря его бросавшейся в глаза внешности — жгучий брюнет со смуглой кожей и темными глазами — было не очень-то доброжелательное отношение к милиции из-за постоянных проверок его личности; пару раз, когда у Федотова не оказывалось при себе никаких документов, его забирали в отделение, где по несколько часов держали в "обезьяннике", якобы проверяя по своим базам, тот ли он на самом деле, за кого себя выдает.

Максим по дороге из Белого Лога в город сумел сбежать от спасателей, причем сделал это легко и просто. Когда "Газель" спасателей остановили на одном из постов ГАИ, Устюгов, не мудрствуя лукаво, открыл дверь машины, выбрался из нее и спокойно направился к застекленной будке, напоминавшей аквариум. Пока один из инспекторов придирчиво осматривал запыленную машину и подозрительно принюхивался к Середкину, одновременно изучая его документы, Максим успел отыскать общих знакомых, завести приятельские отношения с остальными и теперь весьма эмоционально, так, что было слышно даже снаружи, рассказывал о том, какая замечательная племянница появилась у него. Генка, едва сдерживаясь, то и дело злобно посматривал на Максима, Устюгов же, ловя эти взгляды, улыбался еще шире. Когда он увидел, как инспектор возвращает Середкину документы, то превратился в подобие Чеширского кота — одну сплошную улыбку:

— Мужики, вы уж меня не ждите, все равно я вам не помощник, — со значением сказал Максим, выглянув наружу. — Привет всем!

Денис усмехнулся, оценив ситуацию, а Середкин с Федотовым обменялись вполголоса парой слов. Максим, конечно, их не слышал, но выразительные взгляды в его сторону, не сулившие ничего хорошего, однозначно передавали смысл сказанного. Ругая Максима последними словами, спасатели и врач вернулись в институт и там узнали, что Олег Худяков вскоре после их отъезда тоже куда-то уехал. Об этом рассказал Меньшиков, разрывавшийся между корпусами клиники: в "травме" он не хотел надолго оставлять Антона одного в палате, несмотря на то, что врачи считали состояние его друга достаточно стабильным, а в "терапии" ему нужно было убеждать Петровича в том, что со Светланой, хотя и находившейся в боксе интенсивной терапии, все в порядке, ей просто нужен хороший отдых, а Олег с Игорем перестраховщики, каких поискать.