2. Морские короли. Перекрестки

— Простите, о-ох... Преотец!

Эттан чуть склонил голову, признавая, мол да, это он.

— О, простите меня, пресветлый, я не хотела, я случайно, просто Марлона у меня всего пару месяцев..., — девушка тараторила и тараторила, из-под кокетливой шляпки выбились огненно-рыжие локоны, и вообще она была удивительно похожа на белочку. И живым своим личиком, и громадными глазами и даже повадками, и Эттан вдруг поймал себя на мысли, что не прочь бы покормить эту 'белочку' орешками.

— Все в порядке, госпожа...?

— Лиона. Тьерина Лиона Альенсе.

— Тьерина Лиона, вы должны пообещать мне не летать так по городу. Вы могли пострадать...

О том, что кто-то мог и просто попасть под копыта коня, Эттану в голову не пришло. Подумаешь, простолюдины?

Да кого они интересуют?

А вот тьерина...

С места встречи Эттан уезжал, получив клятвенное обещание скорой встречи. Например, на загородной прогулке. И даже не подозревал, что тьерина Лиона отличная наездница.

Просто...

Преотец — завидная добыча.

Вальеры Тессани больше нет, препятствие устранено, так почему бы и не подсуетиться, раз уж получилось? Разогнать лошадь, увидев кортеж Преотца, вовремя остановить ее, изобразить испуг...

Тьерина Лиона осознавала силу своей привлекательности, и собиралась перевести ее в звонкую монету. Или драгоценные камни — почему нет? Пусть Преотец сделает подарок красивой девушке...

А там — посмотрим?

Семейство Арьен.

— Ну, здравствуй, сестренка.

Эдмон крепко обнял Альетту, как когда-то, уходя из дома, и ощущая напоследок родное тепло. Поцеловал в щеку, отмечая про себя, что сестра, хоть и выглядит достаточно молодо, но обзавелась и морщинками в уголках рта, и кругами под глазами...

Время?

Оно мало кого красит, но тут не годы виной. Раздор в семье страшнее старости.

— Братик... я так рада.

Альетта уткнулась носом в плечо брата, и на миг замерла.

Эдмон.

Старший, любимый, все понимающий и знающий, братик, в глазах которого плескалось море, а душа рвалась куда-то к неизведанному. Единственный, кого она по-настоящему любила из всей семьи.

Эмисса была глупой, Амедей жадным и вредным, а родители... они были замечательными, но никогда не понимали ее до конца. Так тоже бывает. Альетта подозревала, что и ее дети, хотя и любят маму, но считают безнадежно отсталой. И старалась не давить на молодежь — благодарнее будут.

Прошло немало времени, прежде чем родные оторвались друг от друга, и Альетта повела рукой.

— Садитесь.

Эмиль уже устроился в кресле и лопал засахаренные фрукты. Тетка смотрела на него с любовью.

— Твой старший?

— Есть еще Кати, но она дома, с матерью. Маританки не любят покидать свой остров. А твои?

— Старший сейчас в Тавальене, они с отцом торгуют, он и поехал представителем, средний в страже служит, уже до капитана дорос, а младший решил податься в религию. Служителем будет.

Альетта пожала плечами. Брат и так все знал, письмами они продолжали обмениваться все эти годы. Но вежливость диктовала свои правила. Наконец формальные расспросы были окончены, и она, вздохнув, перешла к делу.

— Эдмон, ты должен вернуться.

— Ты писала, но я толком не понял, что случилось, — нахмурился мужчина.

— А что тут непонятного? — Альетта смотрела грустно. — После смерти отца, матери стало плохо. Она сейчас у себя, и я надеюсь...

— Конечно, я ее навещу.

Альетта кивнула.

— Понимаешь, мне от родителей ничего не надо. Я в жизни хорошо устроилась...

Эдмон понимающе кивнул. Альетта вышла замуж за отличного парня, купца, получила приданое, муж удачно вложил его в дело, раскрутился, и ей хватало с лихвой. И детям, и внукам останется. А вот у брата с сестрой дело обстояло не так блестяще.

Эмисса долго выбирала, гордясь своей красотой, и наконец, выбрала тьера, очень красивого, но безземельного и откровенно безденежного. Красотой же сыт не будешь, так что тьерина откровенно попрошайничала у родителей.

Вложить деньги в дело?

Получить прибыль?

Что вы, это так... неблагородно!

Амедей же...

В свое время младший брат дико завидовал Эдмону, а оставшись единственным, окончательно распоясался. Отца все же подкосил уход первенца, а Амедей еще подливал масла в огонь, вслух надеясь, что Эдмона в дальних краях постигнет печальная судьба. Когда же отец умер, Амедей заявил, что теперь все дела будет вести он. А мать... ну, доживет она свой век при нем, уж как-нибудь...

Эмисса потребовала, чтобы ей тогда сразу выделили долю из дела. Треть и прямо сейчас. Ах, дело рухнет? Неважно это же купечество, одним больше, одним меньше. А вот она такую соболиную муфточку видела... Мать была слаба, и в свары вмешиваться не могла, Альетта выслушала обе стороны и схватилась за голову. Если и дальше так пойдет — семья просто распадется. Так что она махнула на все рукой и вызывала Эдмона.

Мужчина только зубами скрипнул.

— Льетта, от меня ты что хочешь?

— Отец оставил завещание.

— Вот даже как?

— Незадолго до смерти он вызвал меня и принялся расспрашивать. Он всегда подозревал, что мы поддерживаем связь, и на этот раз я не стала отрицать. Прочитаешь?

— Давай своими словами?

— Все, что у него есть, он завещал тебе. Нам с Мисси — определенную сумму денег, которую можно изъять без ущерба для дела, небольшую... Амедею — ничего.

— Чем таким отличился младшенький?

— Грязными делишками и скандалом. Обрюхатил дочь папиного друга, жениться отказался...

— Он не женат?

— Был. Жена умерла, его детей, кстати, я воспитываю. Нашему купцу некогда.

Эдмон только вздохнул.

— Ладно. Льетта, я тебе по-любому обязан, так что... ты хочешь, чтобы я принял наследство?

— Да.

— Я это сделаю. А теперь пойдем к маме?

* * *

Мать Эдмон даже не узнал сразу. Была она вполне бодрой женщиной лет сорока, когда он уходил из дома, а теперь лежит в постели сухонькая старушка — и плачет. Молча плачет.

Вот за эти слезы, стекающие по морщинистым щекам, Эдмон себя и почувствовал последней мразью. Упал на колени перед кроватью, коснулся губами сухонькой руки.

— Мама... я вернулся, мамочка...

Слезы не останавливались.

Только теперь это были слезы счастья. И Альетта, стоящая в дверях, сделала шаг назад, потянув за собой Эмиля.

Потом, все потом. И наговорятся потом, и налюбуются друг на друга, а сейчас пусть мать и сын побудут друг с другом. Им есть о чем поговорить.

* * *

К обеду Эдмон снес мать вниз на руках. Но Линнея Арьен чувствовала себя намного лучше, и собиралась встать на ноги. От горя кто хочешь сляжет, а радость — она лечит. Они сидели за столом всей семьей — мать, Эдмон с сыном, Альетта с мужем и кучей детей, которых Эдмон, честно говоря, и не запомнил ни по именам, ни по лицам, смеялись и обсуждали достоинства супа из шпината, когда в столовую вошел...

Брата Эдмон тоже узнал сразу. Амедей не слишком изменился. То же сухое лицо с глубоко посаженными глазами, те же узкие плечи — красота в семье досталась старшим детям, на брата не осталось ничего.

Амедей сделал шаг, другой — и замер на пороге. Впился глазами в лицо Эдмона так, что гвозди оказались бы милосерднее, настолько ненавидящим, злобным и гневным был взгляд младшего брата.

— Ты...

Эдмон поднялся из-за стола. Расправил плечи, улыбнулся.

— Я, Мед. Я.

Раньше Амедей вылетел бы из комнаты, хлопнув дверью. Но этот оказался покрепче. Подошел к столу, без спроса налил себе вина в бокал...

— И где вы взяли этого актеришку?

— Амедей! — Альетта сверкнула глазами, но высказаться не успела. Эдмон и сам мог постоять за себя.

— На Маритани. Куда ты, братик, скоро отправишься.

— Что?

— Я думаю, что мы будем открывать на острове свое представительство. И мне нужен будет кто-то под боком. Ты сгодишься.

Амедей презрительно расхохотался. Получилось вполне убедительно.

— Да с чего ты взял? Ты тут никто и ничто, тебе ничего не полагается! Ты прошлялся невесть где двадцать лет...

— Около пятнадцати, — поправил Эдмон. — и ты ошибаешься. Отец написал завещание в мою пользу.

Глаза Амедея полыхнули бешенством, но смотрел он теперь на Альетту.

— Ты... с-сука...

Может, он и кинулся бы на сестру — разорвать, вцепиться в горло той, которая нарушила все планы, но не успел. Плечом к плечу с отцом выросла фигура Эмиля Арьена.

— Не смей оскорблять моих родных.

Пусть это прозвучало по-детски, но Амедею хватило.

Сейчас перед ним сидела вся семья. Семья, в которой ему места не было (или так ему казалось). И сделать бы что-нибудь, схватить меч, проткнуть негодяя, который шлялся невесть где малым не двадцать лет, а теперь явился на готовенькое, словно ему тут медом намазали, но...

На поясе у негодяя висел отличный клинок с простой рукоятью, обтянутой акульей кожей, а значит, и владеть им Эдмон умел. Такие клинки кому попало и на Маритани не раздают, это из 'гвардейских мечей', а еще рядом с ним стоял молодой парень, очень похожий на молодого Эдмона, и смотрел зло и холодно. И Амедей задохнулся от гнева.

Схватился рукой за горло — злоба душила...

— Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!!

И вылетел вон.

Эдмон посмотрел на Альетту.

— Так, одна проблема решена. Остается вторая — Мисси. Но я надеюсь, она не явится портить нам обед?

* * *

Амедей мчался по улице, позабыв и про лошадь, и про свои безумно дорогие сапоги, которые сейчас пачкались навозом, и про достоинство, с которым должен вышагивать богатый купец...

Плевать!

Плевать на все, кроме негодяя Эдмона!

Явился, сволочь, на готовенькое!

Только спустя шесть улицу Амедей начал что-то соображать, взял себя в руки, собрался...

Явился, братик? Отцовским наследством поживиться?

Не будет тебе этого!

Костьми лягу, но ничего тебе не будет!

Амедей недобро усмехнулся, и направился в контору. Здесь и сейчас он совершенно не думал о детях (а что о них думать, Альетта позаботится, как уже лет пять), ни о матери (которой никто не нужен, кроме этого поганца Эдмона), ни о последствиях своих действий. А чего?

Если не ему, то и никому...

Спустя полчаса из конторы купцов Арьен Амедей вышел с большой сумкой. Было у него желание еще и подпалить все на прощание, но так он быстрее привлечет к себе внимание... нет, не стоит.

Уехал — и уехал.

Прощайте, господа!

Несчастливо вам оставаться. И чем хуже, тем лучше. Вот!

* * *

Амедей правильно оценил ситуацию.

В контору Эдмон отправился только на следующий день, и то ближе к вечеру. До того ли ему было?

Когда нельзя было и на минуту оставить мать, которая смотрела счастливыми глазами, обнимала то его, то Эмиля, и каждые пять минут начинала плакать.

Когда с претензиями явилась Эмисса, и попыталась устроить скандал.

Пришлось вежливо объяснить сестренке, что совесть быть должна. Что ей причитается — отдадут, а дело рвать на части никто не позволит. Да, а до того пришлось сунуть ее муженька головой в лошадиную поилку. Тьер там, не тьер... себя Эдмон сейчас считал по определению выше любых тьеров.

Он маританец, он призванный и капитан корабля. Какие еще нужны титулы?

Сестра обиделась, но Эдмону это было безразлично.

Все же в контору они с Альеттой попали только к вечеру — и остолбенели.

Вот если бы тут гуляли пьяные матросы после полугодового плавания, помещение так и выглядело бы.

Все переломано, разбито, изорвано, а на главном столе кто-то наложил кучу дерьма.

Хотя кто-то?

Амедей, конечно.

На шелковых обоях было криво написано, куда надо идти Эдмону и что сделать в этом месте.

Альетта поморщилась.

— Мед совсем с ума сошел.

— Он думает, что я ему это прощу? — разозлился Эдмон. — Он у меня все здесь языком слижет!

— Думаю, он об этом догадывается, — протянула Альетта — и бросилась в соседнее помещение, где в специальном, обитом металлическими полосами круглом сундуке хранились все бумаги и деньги.

Оттуда она вернулась в гневе.

— Украл, мерзавец!

— Что?

— Все!

Долговые расписки, векселя, закладные — то, что можно легко перевести в звонкую монету, что составляет капитал любого торгового дома...

Эдмон выругался, но что толку?

Пришлось им сначала съездить к Амедею, потом проверить ворота, а потом добраться и до порта. Где они и узнали, что был такой господин. Сел на судно 'Веселая селедка', которое направляется в Росталь.

— Росталь? — прищурился Эдмон, вспоминая карту. — Это же рядом с Тавальеном.

— А, ему все равно было, куда ехать. Видно же — искал, что побыстрее, — портовые мальчишки неиссякаемый источник информации. И очень наблюдательный.

Эдмон наградил парня монеткой, и повернулся к Альетте.

— Ну что, сестренка? Я попробую перехватить 'селедку' в море, но если не получится, выловлю братца в Ростали. Справишься до моего возвращения?

Альетта только кивнула.

— Обещаю, братик.

Такого она от Амедея не ожидала. А с другой стороны — оно и к лучшему?

Это как нарыв, лучше пусть сразу прорвется, чем отравит все тело своим ядом. Потом-то поздно будет...

А для Амедея уже поздно. Эдмон ему не простит, это видно. И поделом. Ладно, ты мать и сестер бросил, но дети-то? Твои родные?

Хотя... Альетта отлично знала, что ни жену, ни детей Амедей не любил. Женился, чтобы заслужить отцовскую похвалу, а вот жить толком не смог. Не семья, а горе горькое... Конечно, он и о детях не подумал. К чему ему эта обуза?

Ничего, вырастим! И хорошими людьми, а не мусором на воде! Альетта знала свои силы. Она справится.

Теперь главное, чтобы справился Эдмон. Но глядя на сузившиеся синие глаза, она сочувствовала Амедею.

Семейство Даверт.

Иногда Луис думал, что он сошел с ума. А иногда он думал, что сошел с ума весь мир. Такое тоже бывает.

Отец окончательно сорвался с цепи. Он разрабатывал планы уничтожения ордена Моря с таким же хладнокровием, как хорошая хозяйка приглядывается к гусям во дворе.

Этого — на жаркое, этого коптить, а этот пока жирок нагуляет...

Мужчина попробовал поговорить с отцом, но наткнулся на искреннее удивление.

Не простят?

А кому прощать-то будет, если всех перебьем?

Не всех перебьем? Кто-то уйдет?

Ну, будет там две-три калеки, что они смогут сделать против Преотца? Он же наместник Ардена на земле, и по определению прав. Всегда. Даже если он завтра прикажет перебить всех жителей Тавальена, он все равно будет прав. И ему об этом говорят каждый день, каждый час, а иногда даже три-четыре раза в час.

А ты, Луис, вообще скучный. Надо мыслить шире, в человеке должен быть размах! Полет воображения!

Луис молча кивал, понимая, что отца, как атакующую акулу, теперь уже не свернешь. Кивал и Эрико. И трудился, как пчелка, выводя средства в Атрей. Луису он поверил еще раньше, а сейчас, когда отец это подтвердил...

Братья не были особенно дружны, но Эрико предпочитал рискнуть с братом, а не помереть рядом с отцом. Особенно сейчас, когда у него была Элисса, и когда они собирались пожениться. В Тавальене, конечно, это было невозможно. Любой служитель, соединивший их священными узами, доложил бы об этом Эттану Даверту — и не сносить влюбленным головы. Но вот в Ростали...