Литрпг. Трудно быть логом

Да, шли всё больше они. Лишь пара мужиков сунулась к нему насчёт найти рыбное место у села.

— Не могу я лечить! Не могу! Я не хилер! — бросил он брату яростно, — Это было... другое. И даже этого я больше не могу!

Торп дёрнул плечами. Сегодня он слышал это уже раз тридцать.

За кустами сыто зачавкал чем-то новым Черныш и заворочалось что-то тяжёлое. А потом из кустов высунулась рогатая башка и уставилась трогательным кротким взглядом.

— Иди, Зорька, иди! — послышался за спиной жаркий шёпот, раздался шлепок, и создание величественно двинулось вперёд.

Приёмыш нырнул в сено по самые пятки.

— Я — спать! — свирепо возвестил он оттуда, дрыгнул ногами и затих.

Теперь вздохнул уже Торп.

— Да, почтенная Квана, — вежливо обратился он к новой посетительнице.

Дёргать Мрума было без толку толку. Спал он крепко — хоть на части режь.

А солнце было ещё ох как высоко...

Корова задумчиво глянула на торчащие из стога пятки и осторожно их лизнула.

* * *

— Что за?

Торп вздрогнул и проснулся.

Солнце почти закатилось, а ведь он лишь на миг смежил веки.

— Что за фигня? — повторил свой вопрос Мрум, отдохнувший и озадаченный, разглядывая Знак Света, слабо сияющий над ним в вечернем сумраке. Он сидел перед старостовым домом, словно торговец или королевский гонец. Правда, редкие гонцы носили венки из полевых цветов и натирали щёки свёклой.

Торп молча кивнул на гору кувшинчиков, бочонков, мешков и свёртков, мужчине по грудь. Рядом лежал наглухо облопавшийся Черныш.

— Сначала пришли коровы. По-моему, четыре. Свалили забор. Поломали кусты. А потом пришёл отец.

— И? — Мрум продолжал оглядываться.

— Ругался, — Торп откинулся на сено, жуя травинку, — Кричал. А они шли.

Оборванец ухмыльнулся самым паскудным образом.

— ... И мы перетащили тебя на улицу, чтобы огород не топтали. Отец у нас голова! — похвастался Торп.

Улыбка у героя пропала.

— Перетащили. И ты исцелял весь день, — устало продолжил Торп, — Мы исцеляли.

Черныш страдальчески дрыгнул лапами и сипло буркнул.

— Как исцеляли? — насторожился приёмыш, садясь в сене.

— Руками. И ногами. Возлагали на больные места. Водили. Тёрли.

Мрум с ужасом уставился на свои руки и принялся яростно вытирать их о рубаху.

— Совсем неписи* оборзели, — пробурчал он, — Я им что, квестовик*? Всё кувырком... Как вы с плахи стартанёте, так она и поплывёт...

*непись — неигровой персонаж

*квестовик — персонаж, выдающий задания (квесты) для игроков.

Иногда его слова становились почти понятными.

— Потом девушки решили разбудить тебя поцелуем, — задумчиво продолжал Торп.

— Ты их не пустил? — с надеждой поинтересовался герой.

— Не пустил, — согласился рыжий, — А потом они начали меня целовать. Тогда пустил.

Торп откинулся на сено и вздохнул от сладких воспоминаний.

— Свет тебе, что сберёг, брат, — горько поблагодарил новоявленный герой.

— Да о чём речь, — вяло отмахнулся рыжий, — Ты же не чужой.

Воронья стая пронеслась над домами, наполняя воздух зловещими криками.

— Поцелуи вместо премии, — пробормотал заморыш, — Ну ничего! Я им всем устрою!

Иногда очень хотелось подрезать ему язык, чтобы тот забыл колдовские слова.

— Ну что, здесь сидеть будешь? — уточнил рыжий, почёсывая кудлатую голову, — А то они собирались ещё вечером зайти, советы твои послушать.

— Агхмм, — невнятно взвыл брат и исчез.

Торп вздохнул и потащил первые баночки в кладовую. Тело ломило, горели губы. Лучше бы он пни корчевал.

Хотя нет, не лучше.

А ведь ещё недавно он лишь мечтал подержать девушку за руку и наесться медовых сот...

Он перетащил последние дары, сладко зевнул и примерился упасть обратно в сено, и вздрогнул.

Под Знаком Света стоял Турд, прислонившись лбом к столбу.

Староста был и стражником, и судьёй, и свещенником сразу. Он даже временами сам обходил поля по весне, когда светитель из Камнегорки терялся в пути с бочонком браги, а такое бывало часто.

Парень затих, не мешая разговору с богами.

Грузный староста казался совсем маленьким. А круг на столбе сиял закатным светом, хотя на всей деревне уже лежала сумеречная тень.

Но вот потускнел и он.

Турд вздохнул, и отодвинулся. Повернулся, увидел парня и кивнул.

Торп робко подошёл.

— Как он? — коротко спросил староста.

— Не битый, — густо покраснел рыжий.

Некоторые девушки пытались прикусить Мрума за губу и он прикидывал, не нарушен ли был при этом старостов наказ беречь серого.

— Ладно, — отстранённо кивнул Турд, — А что про него скажешь?

Парень снова отчаянно покраснел. Наговаривать на брата?

— Говори, говори, — ласково подбодрил глава села.

— Как малое дитя он, — вдруг решился Торп, — Худого — доброго не знает. То учудит что-то... А вчера всех спас. И речи у него странные. Колдовские.

Староста снова закрыл глаза и замолчал. Парень ждал.

Мычали коровы, спеша домой на вечернюю дойку.

— Береги его, — сказал староста снова, как и в прошлый раз, положил парню на плечо руку и повторил, — Береги. Понял? Иди.

Торп кивнул и облегчённо кинулся наутёк

А Турд молча глядел ему вслед.

Двадцать пять лет он встречал и провожал сельчан, опахивал солнечным плугом поля, прижимался к оструганному столбу и говорил какие-то слова диску. Так было нужно. Заведено. Он привык.

А месяц назад Солнце ответило.

Они приходили, стоило лишь коснуться ошкуренного дерева. Видения шли одно за другим, грозные, страшные. Он видел демонов и чудовищ, терзающих людей. Разрушенные дома, павшие башни Харвендела. Он видел, как буря сметает Кашки без остатка и следа. Видел весь мир до Туманных Морей. Мир в огне. Что это было? Откровение? Наваждение? Плохой сон?

Он не знал. Как и не понимал, что делать с этим. А три дня назад видения поменялись.

Мир по-прежнему горел, но теперь лежал в ладонях щербатого оборванца, серого от макушки до пяток.

Староста вздохнул, и пошёл к себе, едва передвигая ноги.

+++++++++++++++

Сказка про репку

— Возможности класса Светлый Вор удивительны. Он может развиться в Карманника, Грабителя, Взломщика, Плута, Убийцу, Шпиона. Научиться носить доспехи, усыплять, чертить руны, перевоплощаться в другие классы. Ни один другой класс не имеет такого богатого выбора, даже Тёмный Вор. Но за всё нужно платить. Светлому Вору постоянно надо зарабатывать светлую репутацию, и при этом постоянно её портить своим ремеслом. Или он потеряет всё.

* * *

Ласковый лучик щекотал высунувшуюся из сухой травы босую пятку. Она дёрнулась и убралась, чуть позже зашевелился весь стог. Среди травы полыхнули рыжие кудри, взметнулась рука, полетело сено, и рыжий парень сел в стогу, зевая во весь рот. Прищурился на солнце, очертил приветственный круг.

Утро поднималось над Кашками, тёплое и тихое.

Сладко потягиваясь, Торп встал, отряхнул с рубахи траву, и огляделся. Брата рядом не было, как и росы на траве. Лишь кусты и деревья маленького сада. День обещался славным. Хорошо...

Парень зевнул ещё раз и замер с открытым ртом.

Он не встретил со всеми солнце!

По спине тут же пробежал озноб. Рука ухватила кружок на груди. Теперь тени съедят ночью его глупую душу!

Торп огляделся.

Почему он пропустил Голос трубы из чистой меди? Почему молчат петухи? И откуда это блеяние, повизгивание, надрывное мычание?

Потирая глаза, парень двинулся обогнул кусты и пошёл вдоль дома. Вдруг над головой раздался визг.

— Тьма побери!

Торп кинулся в сторону, зацепился за куст, упал, и перекатился. Мир никак не хотел становиться на место. На него откуда-то сверху укоризненно глядел соседский пёс. И теперь не спешил хватать за пятки.

Торп проморгался.

Нет. Не надо.

Парень выскочил на улицу и огляделся. Всё село уже не спало. Притихшие дети и взрослые высыпали на улицу, разглядывали крыши домов, хлевов, кладовых. А оттуда на них грустно и испуганно глядели собаки, козы, тёлки, поросята, и громко подавали голос, требуя их спустить.

Торп быстро повернулся к самому большому дому в деревне.

На крыше старосты стоял огромный бык. Ничему не удивляясь, он спокойно жевал камышовую крышу, чуть по ней переступая.

А на его холке стоял в полный рост, будто на незыблемом камне, и улыбался во весь щербатый рот его названый брат.

Вот свет...

Когда Мрума тянули с крыши, он не сопротивлялся.

* * *

У двора Турда снова было многолюдно.

Две женщины тянули колесо к себе, каждая в свою сторону, упорно, но несильно.

— Тихо, — негромко сказал сидящий в кресле староста. Сейчас он был судьёй, и перед ним висел на треноге Малый Знак, чуть покачиваясь на потемневшей от времени золочёной цепочке. Рядом стояла его жена с выбеленным лицом, торжественная и молчаливая.

— Наше оно! — заявила одна спорщица.

— Врёшь, наше! — отозвалась другая.

Не сговариваясь, он шагнули к диску, и коснулись его ладонями.

Староста вгляделся. Ни одна не дрогнула. Обе верили в свою правоту.

— Отложите его, — распорядился он строго.

Женщины, недобро переглядываясь, отнесли колесо к отдельной кучке и стали рядом.

Это был очень долгий день.

Когда с крыш поснимали брыкающихся коров, собак и коз, оказалось, что во всём селе перепутаны вещи. Кто-то хватился любимого кувшина, кто-то не нашёл штанов, у иных и убежали ворота. А у кого-то и вовсе в постели обнаружился чужой сельчанин.

Зато у каждого нашлось чужое добро. Лопаты, одежда, оружие.

Кашки вывернуло наизнанку. Люди бегали меж домами, вырывали друг у друга вещи, кричали, дрались, будто на село снова набежали заблудившиеся степняки.

Всё вышло даже хуже, чем в недавнюю крысиную ночь.

Наученный недавними кражами староста взялся за порядок. С крепкими мужчинами он обходил дворы, нещадно вывозя всё добро к солнечному знаку. Не обошёл даже свой дом. Под Кругом будто раскинулась камнегорская ярмарка — посуда, одежда, оружие, пищащие в лукошке котята.

А потом начался делёж. Каждый селянин подходил по очереди к куче, вытаскивая своё. А потом проходил перед остальными, и если другие не спорили, то забирал себе.

Спорные вещи складывали отдельно, полагая за них отдельный суд.

Споры, крики, драки. Люди были готовы рвать глотки за ржавый гвоздь. И это в селе, где все были родичами и вместе растили детей.

Солнце медленно ползло к закату. Но вот, когда оно ещё не зацепилось за гору, от кучи остался всего десяток неприкаянных вещей.

Толпа не расходилась и ждала.

Турд вздохнул и сел ровней в кресле из расщепленного молнией дуба. Древнее седалище опасно качалось — одна ножка была крепко попорчено временем и влажным углом кладовой. При Турде его вытаскивали только дважды.

— Ведите! — громко сказал староста.

Стоявший неподалёку Торп подобрался.

Двое дюжих парней скользнули в старостов двор. Загремел замок на крепкой клети. Скрипнула дверь. А потом они вынесли за продетую под локти палку человека, связанного по рукам и ногам.

Толпа глухо зароптала. Торп стиснул кулаки. Он пробовал пролезть к пойманному брату, но получил по хребту древком. Думал стащить дедовский меч, но тот потерялся вместе с прочими вещами, и отец лишь недавно вытащил его из общей кучи, весь покрытый козьей шерстью.

Турд глянул на диск и нахмурился. До заката было ещё долго.

Мрум щерился и кланялся толпе. Парни старались его не касаться, и с явным облегчением бросили на вытоптанный перед столбом пятачок.

— Вор! Колдун! — кричала толпа.

— Тихо! — сурово сказал Турд, — Мрум, сын Творда, ты виноват перед Солнцем и людьми!

Торп вздрогнул, услышав родовое имя.

— Кто бы спорил! — весело отозвался оборванец. Ещё вчера ему подарили вышитую рубаху, со всем полагающимися знаками, но он снова был в своих серых тряпках.

— Кто знает о его тёмных делах — скажите, — торжественно объявил Староста, — И пусть пред ликом солнца не ляжет тень лжи!

Мрума поднесли к диску и Малый Знак затрепетал, будто в испуге. Староста нашёл его у пастуха Дыка под подушкой, хотя ему полагалось лежать в пыльной кладовой.

Мрум ткнулся об круг лбом и снова оскалился.

— Он не чтит Свет!

— Он украл мой молоток!

— Корова захромала!

— Муж руку поломал!

— А от евоного зелья козу вспучило!

— И мою дочь!

Торп попятился.

Толпа рычала, словно многоглавое чудовище, плевалось злыми словами, будто их души уже съела Тень. Старые, молодые, мужчины, женщины — все пылали ненавистью к недавнему герою.

Маленькие дети орали на руках в голос.

Парни-охранники растерянно переминались возле чужака.

Тёмная река злости и обиды лилась из людей, и вместе с ней толпа текла вперёд, словно разогретая смола. Староста хмурился.

А Мрум улыбался с земли, завалившись набок и опираясь на продетую за локтями палку.

— Бей его! — завизжала какая-то женщина.

— Опомнитесь, люди! — крикнул Торп, загораживая брата, — Он победил подземных зверей!

— Без него и зверей не было! — крикнул другой голос, — Тёмный колдун он! От него порча!

Торп искал взглядом отца в толпе, и не находил.

Над головами взметнулись лопаты и копья — из недавно поделенных.

— Тихо! — грозно рыкнул Турд, и толпа остановилась, но зарокотала, будто упёршийся в стену поток.

— Тихо! — повторил староста, и встал, могучий и грозный, — Каждый должен поклясться, и только Солнце решит, кто виновен. Или вы дети Тьмы?

Люди попятились.

— Каждый говорит лишь о том, что видел сам. Или указывает на говорившего, — напомнил древний порядок староста, — кто первый встанет перед солнцем с чистым сердцем?

Люди переглядывались, но молчали. Они поспорили бы даже с королевским гонцом, но не с солнцем, блеск которого был сейчас на главе рода.

— Да что судить? Гляньте, как скалится! — крикнул кто-то позади, и толпа снова зашумела.

Староста вдруг спустился с помоста и склонился к оборванцу.

— Мрум, сын Творда, — делал ли ты людям порчу? Крал вещи? Обижал девушек? Правда ли то, что они говорили? Скажи, не бойся.

Его голос был непривычно мягок.

Мрум повернул голову. Серое пятно перед тёмными брёвнами частокола:

— Я брал чужие вещи, — рассудительно сказал он, — Делал, и много сверху. Только не портил Глану. Не успел.

В толпе ахнула девушка, зарычал здоровяк в меховой безрукавке, а Мрум, извернувшись, подскочил и ударил головой в диск, подтверждая свою правоту.

Спохватившиеся парни прижали его к земле за плечи.

— Изгнание! Плетей! В реку макнуть, да высушить!

— Отдать отродье Тьмы Солнцу!

— О, Гвон! — отозвался оборванец, — Привет жене!

Из толпы вылетел камень и стукнул по его плечу.

За спиной ойкнула старостиха и шмыгнула во двор.

Измученные люди наступали, готовые разорвать чужака на куски.

Торп выпрямился и оглянулся. Брат по-прежнему скалился, будто не понимал, что его сейчас разорвут на куски. А светило ещё не опёрлось на гору пяткой.

— Именем Солнца повелеваю... — медленно начал Турд.