А еще эта руна означает традиции с их ограничениями и свободу в гармоничном соединении. Вот это уже интереснее... Традиции в их лучшем значении — это основа, опираясь на которую, ты всегда получишь поддержку. А если правильно к ним относиться, они дадут и свободу, и покровительство, и благословение. Ну и как же без мистики? Понять жизнь предков и простить их... Нет, к развалинам я точно не пойду, призраки меня не поймут. Но матушка ведь тоже предок, так может, всё дело в ней? Простить ее? Но за что, собственно?
Увы, совет рун часто еще более расплывчат, чем пророчества Дельфийского оракула!
2.
К сожалению, поразмыслить мне не дали: матушка и сестра накинулись на меня с вопросами, пришлось объяснять, что лорда Блумберри я знаю очень давно, что мы с Сирилом — крестные отцы его самого младшего сына, а за какие-такие заслуги удостоились такой чести, я понятия не имею. Не иначе, за порядочность или еще какие-то глубоко скрытые добродетели.
Я бы еще долго отбивался от дамских атак, но тут, на мое счастье, принесли телеграмму. Было в ней всего одно слово, но его мне хватило, чтобы с небывалой ясностью осознать: всё, что творилось в этом доме до сей поры, — сущая ерунда, не стоящая выеденного яйца!
Разумеется, я ничего никому не сказал. Мне решили устроить сюрприз? Прекрасно! Только не нужно жаловаться, если я отвечу тем же...
Утро началось с чинного завтрака и вялого обсуждения, чем бы заняться. Я бы предложил съездить полюбоваться заснеженными рощами, благо день выдался ясный, но, боюсь, гости насмотрелись на них в Шотландии до тошноты. Увы, других развлечений я предложить не мог, разве что посетить рождественскую ярмарку... А что, племянники вполне могли бы выиграть там гуся, чем плохо?
И тут раздался оглушительный звонок в дверь. Не успел Сэм коснуться ручки, как дверь эта отворилась с треском, и...
— Виктор! — грянуло на весь дом, и я широко улыбнулся.
Сюрприз заказывали? Пожалуйста!
— Что... кто это? — прошелестела матушка.
Племянники облепили перила лестницы, Мэри уронила поднос, Сэм открыл рот.
— Хуанита! — я распахнул объятия, и меня едва не сшибли с ног и смачно расцеловали в обе щеки.
— Ты как будто не рад меня видеть, — холодно сказала Иоанна-Мария-Альба Диггори, когда я снял ее с шеи. Гордо подбоченившись, она окинула орлиным взором мое семейство и добавила: — Я полагаю, наши родственники тоже?
— Как ты могла подумать? — оскорбился я. — Кто же не обрадуется прекрасному цветку пустыни посреди снежной зимы?
— О, Виктор, ты научился делать комплименты? — кокетливо произнесла она и безошибочно уставилась на Витольда. — Ага, вот он! А ну, иди сюда, маленький негодяй!
Витольд не успел увернуться — у Хуаниты был богатый опыт.
— Сколько у меня братишек, — приговаривала она, тиская его, — а такого славного я еще не видала! Ну так, — тут она сверкнула на меня ярко-голубыми глазами, — и папаша у них другой.
Родственники изображали скульптурную группу. Один только Даллас смотрел на разворачивающуюся сцену с искренним восторгом и явно готовился аплодировать.
— Очень рад, — сказал Витольд, отстранился и с интересом посмотрел на Хуаниту. — Вы моя кузина? У меня их так много...
— Нет, малыш, я твоя старшая сестра! — засмеялась она и потрепала его по плечу. Подумала и добавила: — Сводная.
Тишина сделалась гробовой. Будь сейчас лето, можно было бы услышать, как сидящая на потолке муха потирает лапки, но по зимнему времени мух не водилось.
— Виктор, — повелительно сказала Хуанита. Впрочем, она всегда так разговаривает: наличие дедушки-губернатора и осознание собственной финансовой независимости (и безнаказанности) очень развращает. — Снаружи ждут носильщики. Прикажи, чтобы показали, где разместить вещи.
— А Фрэнк приехал? — спросил я, сделав знак Сэму.
— Который? — жизнерадостно улыбнулась она. — Мой или твой?
— Ну же, будет тебе дразнить отца, — прозвучал глубокий низкий голос, — и посторонись, дай и мне поздороваться.
День сегодня был не просто ясным, а солнечным, и именно сейчас холл оказался залит светом... из которого и выступила высокая фигура в неизменном черном платье. Трость с набалдашником в виде головы пумы касалась каменного пола с особенно громким, вызывающим даже звуком, когда Франческа шла ко мне.
— Какое счастье видеть вас... — выговорил я после первого приветственного поцелуя.
— Не могла же я, — последовал второй поцелуй, за ним третий, — проигнорировать такую отчаянную мольбу о помощи?
— Обстоятельства немного измени...
— Я получила то ваше письмо, — Франческа прижала палец к моим губам и улыбнулась. — Но ответить не успела, его нагнала телеграмма. И это к лучшему.
— Папа... — шепотом произнес Витольд, тронув меня за локоть. — А это — тоже кузина? Или тетя?
— Нет! — ответили мы в один голос.
— Счастье-то какое! — искренне сказал он, и я не выдержал — захохотал на весь дом.
— Ну вот, мы снова привезли с собой хорошую погоду и веселье, — довольно сказала Хуанита и ринулась вверх по лестнице, заставив всех расступиться.
Мелькнули яркие юбки (от таких нарядов Хуаниту не смогли отучить даже в строгом британском пансионе, куда там мужу!) — она отправилась осматривать дом. Раздавались ее громкие замечания:
— Здесь не прибрано! Откуда пыль? Не должно быть пыли на каминной полке! Папа, побей служанку, она совсем разленилась!
— Ты все время забываешь, что у нас не принято бить служанок! — крикнул я в ответ.
— Ты сам говорил, что еще недавно — было принято, — парировала Хуанита. — Ну ничего, я сама ее побью. Свою я нашлепала мухобойкой, прекрасно помогло... Так! Кто полировал мебель?! Где этот негодяй?! Виктор! Они испортят тебе все это прекрасное дерево!.. О боже мой, рояль, его снова поцарапали! Кто додумался поставить на рояль это... эту... похабщину?! Что это за старая пыльная дрянь? Виктор, ты что, совершенно обнищал и не можешь купить новые украшения?
Матушка густо покраснела, потому что вазу с наряженными еловыми ветками водрузила на крышку рояля именно она.
— Какая мерзость! — бушевала невидимая Хуанита, и я услышал звук бьющейся керамики. — Кощунство!
Ее в детстве учили играть на рояле, и она трепетно относилась к этому инструменту. Думаю, клавесин бы ее настолько не взволновал.
Меня рояль тоже волновал, но по иной причине, и я постарался придать лицу каменное выражение. Правда, с Франческой мне в этом искусстве не сравниться...
— Уберите! — приказала Хуанита. Судя по тому, что Мэри рядом не было, именно она стояла подле фурии в ярком платье и имела несчастье вытирать лужу. Собственно, а кому еще?
Витольд улыбался — я никогда не видел на его лице такой улыбки! Кажется, старшая сестрица пришлась ему по нраву.
— Виктор! — громыхнуло сверху. — В своей оранжерее, надеюсь, ты сам следишь за порядком?
— Конечно, милая! — отозвался я, и тут дверь снова отворилась. — Ну кто еще?..
— Сеньор Кин! — радостно сказал мне слуга Хуаниты, затаскивая в дом чудовищных размеров сундук. (Мой старый знакомый Диего, фальшивый Стрелок, сделал неплохую карьеру, должен отметить.) — Здрасьте! Вот мальчики...
— Здравствуйте, дедушка Виктор, — пискнули двое одинаковых малолеток. Получилось у них "Здассе, деда Вик", но я не обиделся.
— Здравствуй, Пол, Джон, — обреченно ответил я, протягивая им обе руки — для этого мне пришлось сильно нагнуться.
Кто из них кто, я не знал. Хуанита пришивала к одежде близняшек цветные метки, но я не мог запомнить, кому какую. Впрочем, они путанице не обижались, радовались даже.
— Пабло! Хуан! Бегом ко мне! — рявкнула она сверху. Какую комнату она решила занять, я даже спрашивать не стал. Лишь бы не мою. — С остальными потом познакомитесь!
— Да, мама! — отозвались они. Диего взял их подмышки и понес наверх, следом поспешили няня и горничная Хуаниты.
— Кто это? — снова прошелестела матушка. Кажется, до ее сознания еще не дошло известие о том, что она стала прабабушкой.
— А! Ну это же Иоанна! — сказал я преувеличенно радостно.
— Моя сестра, правда? — внес свою лепту Витольд. Думаю, неслучайно.
— Да, — мстительно сказал я. — Ее дедушка — губернатор в Мексике, дон Рамон Эстебан Винсенте лос Фуэрос. Я не хочу пересказывать трагическую историю их семьи... Главное, Хуанита — моя дочь. Вы же видели, у нее мои глаза!
Это было чистой правдой: каким-то чудом у черноглазой и смуглой Инес появилась голубоглазая дочка. Отчим ее не жаловал, и тогда Инес, преодолев гордость, пошла на поклон к своему непризнанному отцу (видимо, он знал за собой что-то такое) и не прогадала. Впрочем, Инес умела быть убедительной. В итоге Хуанита получила лучшее образование в Мексике, потом поехала в Англию учиться дальше... А потом мы встретились.
Впрочем, я не собирался объяснять все это родным. Вот зять — тот откровенно ухмылялся, но и матушка, и сестра смотрели на меня с неподдельным ужасом.
— Ну что такое-то? — даже расстроился я. — Ну, дочь. Ну... давно это было...
— Виктор! — вылетела на лестницу Хуанита. — Это же ужас что такое! Ларример! Ах нет, оставьте, не в вашем почтенном возрасте... Как вас, юноша?
— С вашего позволения, Сэм, миледи, — смиренно ответил мой слуга.
— Я тебе не миледи, я сеньора, изволь запомнить! — фыркнула она и развернулась, только юбки взметнулись. — Сэм, иди сюда. Посмотри, что за пыль! Немедленно все вымыть, прибрать... Девушка! Как тебя? Мэри? Прекрасно, Мария, срочно готовь обед. Что значит — у вас обедают позже? Мои дети не должны голодать из-за ваших варварских обычаев! Спасибо, милочка, я знала, что ты меня поймешь, у тебя ведь не меньше троих детей? О-о!..
Послышалось воркование, посвященное детям. Родственники внимали с ужасом.
Хуанита снова появилась на виду и уперла кулаки в бока.
— Папа! — рявкнула она. — Почему вся эта банда женщин стоит и ничего не делает? Сэм! Бадью воды сюда! Тряпки! Ларример, вам должно быть стыдно за то, что мой отец живет в таком... таком... ужасе!
— Я... я... — схватился за сердце мой верный дворецкий.
— Простите, — тут же сменила тон Хуанита, — я снова позабыла, что вы качали его на коленях! Вы еще можете уследить за всем, но отмыть лестницу вам уже не по силам...
— Увы... — прослезился он. — Простите, миссис Иоанна, я уже... уже... Я ни на что не годен.
— Мой дорогой! — подлая Хуанита спорхнула с лестницы, обняла старика и картинно разрыдалась. — Ну что вы говорите, как вы можете! Без вас весь дом пришел бы в запустение, только вы один можете следить за тем, чтобы мой дорогой отец не умер от голода... Да, Мария... хм... я чувствую запах, она неплохо готовит, только всегда ли вовремя? А Сэм? Крепкий малый, но видно, немного ленив, не так ли?.. Идемте-ка на кухню, там Мария нальет вам крепкого... что вы тут пьете? Ах да, чаю, Фрэнк тоже все время требует этого ужасного... простите, замечательного чая с молоком! И с вами все будет отлично, правда?
Она бросила на меня через плечо веселый взгляд, и я кивнул.
— Ах да, — спохватился я. — Так неловко, я забыл представить — сеньора Франческа Суарес дель Гата, телохранитель Хуаниты.
— Дуэнья, если угодно, — пояснила она, медленно снимая перчатки. — Виктор, мне хотелось бы переодеться с дороги.
— Я провожу, — кивнул я, — боюсь, стараниями Хуаниты все слуги будут заняты еще долго.
— Не зря она говорит вам... — начала Франческа явно не без злого умысла, но я вовремя перебил:
— Да-да, что нужно нанять больше прислуги. Но сами посудите, у меня редко бывает больше двух-трех гостей единовременно! Идемте же...
Скульптурная группа на лестнице молча посторонилась, провожая Франческу взглядами. Матушка, по-моему, лихорадочно пыталась оценить, сколько стоит меховое манто и скромные серьги гостьи, но путалась в нулях.
— Папа, знаешь, что я думаю? — спросил вдруг Витольд.
— Что? — обернулся я.
— Вода, которую Сэм принес, не должна зря стынуть, — заявил он. — Я сам займусь. И пусть это не мужское дело...
— Что значит — не мужское? — удивился Даллас и принялся засучивать рукава. — Мальчики! Ну-ка...
Матушка схватилась за сердце: видимо, никогда еще на ее глазах не были так попраны права мужчин на блаженное безделье! Даллас, Джеймс, Дуглас, Дерек и даже Дэвид с Дэниэлом покорно взяли тряпки и отправились драить мое жилище. Самое забавное, что младших женщин (то есть сестру, Лили и Лауру с Элизой) отправили на кухню. Видимо, Хуанита затевала что-то необыкновенное, и ей требовались рабочие руки.
— Это ужасно! — радостно шепнул мне Ларример на ухо.
Он всегда так волновался, когда являлась моя старшая дочь. (Да, помню, доказательств не было, если не считать ими полуграмотные записки Инес и засушенный цветок опунции, но я что, не видел истины, что ли?). — Она опять разнесла всю кухню! Мэри вот-вот снова начнет плакать, и если бы не мальчики...
— А что мальчики? — тревожно спросил я.
— Они так дружно полируют перила, — прослезился Ларример.
— Ну вот видите, как мило, — я взял его под локоть и отвел в сторонку, — дети учатся играть и работать вместе, это очень... м-м-м... сигнализирует? Ой, нет... симпатизирует? Стигматизирует? Систематизирует? Словом, не мешайте им, и все будет хорошо. Я провожу Франческу и...
— Позвольте мне, сэр.
— Не позволю, — вполголоса ответил я.
— О, — понимающе произнес Ларример и удалился, а я подал руку Франческе и повел наверх.
— Как вы тут выживаете? — с интересом спросила она, когда нам удалось ненадолго остаться наедине.
— С трудом, — честно ответил я.
— И решили еще сильнее осложнить себе жизнь?
— Если сходить с ума, так хотя бы в хорошей компании! Да, Франческа, я...
— У вас очень славный сын, — перебила она и улыбнулась, как обычно, уголками губ. — Невероятно похож на вас. Подозреваю, лет через десять тоже сбежит покорять неизведанные земли.
— Зачем сбегать-то, я будто не позволю?
— Делать что-то с разрешения — неинтересно, — заверила она.
— Вас именно поэтому так интересуют мои шрамы? Знаете же, что я не люблю, когда мне о них напоминают, да еще таким образом...
— Я могу сказать то же самое о вас и моих отметинах.
Я не нашелся с достойным ответом, зато вспомнил, о чем хотел предупредить:
— Франческа, не сочтите меня сумасшедшим, но в этом доме полно призраков.
— Я знаю, один как раз сейчас за нами подсматривает, — ответила она и погрозила тростью дальнему углу комнаты. Обернувшись, я успел заметить только мелькнувшую пятку негодяя Хоггарта. — Ничего страшного, проговориться они не смогут, не так ли?
— Да, их только Сирил видит, и то не всегда.
— Тогда пусть смотрят и завидуют, — был вердикт.
3.
Обедали мы в полном молчании. Ну, я мог бы так сказать, если бы не Хуанита, которая говорила за себя и всех соседей по столу, включая меня. Матушка взирала на нежданную племянницу зло, остальные — с удивлением, смешанным с уважением. На Франческу — с недоумением и почему-то опаской. Она, в противовес Хуаните, хранила молчание и соблюдала отрешенное спокойствие, и расспрашивать ее о чем-либо желания ни у кого не возникло.
