— Не густо! — произнес Пашка, прикусив губу. — С голыми руками да на пулеметы. Если, только массой задавить. Одним словом порубят нас как капусту. Даже вспотеть не успеют.
— Как бы ни так! — Решительно произнес Силантий. Его глаза заблестели от азарта. — Под лавками гребцов спрятано несколько лопат, пять топоров, три сабли и камни. Много камней. Если быстро открыть засовы, снять оковы и освободить пленников. То можно ещё драться цепями.
— Конечно! — Пехота понимающе развел руки и покачал головой. — Цепями! Да ещё против ружей и луков. Какой же я глупец, что не учел этот сильный, решающий фактор со стороны наших рабов. Теперь победа будет за нами, точно. Янычары глазом моргнуть не успеют, всех закидаем камнями.
— Ну, допустим, — Пашка перестал зубоскалить и начал рассуждать здраво. Он достал второй сверток и как первый начал его разворачивать. — На нашей стороне есть фактор внезапности, плюсом ещё ты — опытный рубаха — парень. Дополнительным бонусом к схватке выступят ветераны в отставке — майор Пехота и его боевой товарищ "Маузер". — Десантник похлопал рукой пистолет "Гюрза", который был спрятан у него в кобуре, под одеждой. — Даже более того! Нам помогут его немецкие сестры, полные обоймы патронов. — Бравый вояка достал из вещевого мешка и переложил в карманы четыре дополнительных обоймы к пистолету — по восемнадцать патронов каждая.
— По крайней мере... — Пехота умиротворенно сел на кровать и на несколько мгновений задумался. — Ничья, не меньше... — Он с громким щелчком вогнал обойму в паз и чуть отстранил оружие, любуясь проделанной работой и непонятной для непосвященных мрачной красотой смертоносного механизма. — Но, с небольшим перевесом в нашу сторону. Если, конечно ещё повезёт!
— Ладно, — боевой ветеран решительно встал с кровати. — Посидели, порассуждали на дорожку и будет. — Силантий, слушай внимательно! — Майор начал отдавать боевые приказы. — Разделимся на две группы. "По-тихому" снимаешь охрану, берешь каюту ключника и начинаешь освобождать невольников. Также не тебе руководство всёми колющими и режущими поединками. На мне стрелки и лучники. Да, и ещё... Нам надо Али-пашу потрясти. Мне его морда не понравилась сразу. Постарайся оставить его живым. Разговор у меня к нему будет серьезный.
— Хорошо командир, — согласился ратник. — Я всё понял.
— И главное, снимая оковы и освобождаясь от цепей, старайтесь как можно дольше не шуметь и не привлекать внимания. — Рыжий бес хитро прищурил глаза. — Есть у меня одна задумка. — Он нежно погладил неизвестные бойцу вещички появившиеся из свертков. — Не стоит шум поднимать раньше времени — спят ведь люди добрым, спокойным сном... Операцию начинаем с моей команды, после сильного взрыва.
— Так, вроде всё! Пошли... потихоньку... — Пехота тенью выскользнул из каюты.
* * *
Каюта Али-паши было обширной, устланная богатыми коврами, с уставленными по бокам низенькими турецкими диванами. Темные стены, с резными карнизами из черного дуба, были увешаны различным оружием. Убранство помещения покоряло гостей галеры восточной роскошью — серебром, золотом и бирюзою, блестящими кубками из золота и дорогостоящей посудою.
Паша сидел на низеньком диване, поджавши калачиком ноги, и машинально тянул синий дымок из длинного чубука, поглядывая на потемневшее море с полным бессмыслием человека, которому прискучили всякие наслаждения жизни. В затуманенном выражении его стоячих, немигающих, осоловевших от гашиша глаз отслеживалось философское состояние души — все изведано, все надоело...
Темная серая ночь, словно покрывалом, плотно охватила галеру. Кругом, полная сладкой неги, господствовала необыкновенная тишина, и только волны моря, словно живые, мерно плескались и тихонько стучали о борт судна. Легкий ветерок, казавшийся скорее нежным дыханием моря, нежели ветром, едва ощущался.
Серебреный воин, бесшумно ступая босыми ногами по палубе, тенью подкрался к вахтенному со спины. Схватил его за волосы, мгновенно запрокинув голову, перерезал горло. Турок не успел пикнуть, как густая струя крови ударила из раны, заливая доски. Потрошитель тихо опустил мертвеца на палубу и двинулся дальше. Через минуту похожая участь постигла второго задремавшего на носу часового...
На корабле царила мертвая тишина, нарушаемая только плеском волн и едва уловимыми шагами босых ног.
Али-паша в очередной раз блаженно глотнул дым гашиша. Глаза его заблестели, зрачки расширились — организм капитана получил очередную порцию наркотика. Перед полусонными, затуманенными глазами хозяина судна открывалась дивная картина. Перед ним лежала прекраснейшая из невольниц. Никогда он ещё в жизни не видел такой красоты и такого милого, доброго лица с выражением ангельской чистоты и непорочности. Бледные щеки богини грёз начинали розоветь и казались настоящими лепестками розы. Белокурые золотистые волосы обрамляли, точно драгоценной рамой, её личико с красными, как коралл, губами, с темными бровями и длинными ресницами, точно бросавшими тень на ее щеки. Аппетитные губы её были полуоткрыты, и за ними виднелся ряд молочно-белых зубов. Первоначально испуганное выражение лица исчезло, и, теперь, её ангельский ротик и эти ровные, мелкие зубы придавали что-то трогательно-детское её личику. Молодая, упругая грудь девушки, слегка обрисовывавшаяся под складками красного платья, ровно и безмятежно дышала.
Грациозная фигура девушки так и манила к себе своей красотой и свежестью. Паше захотелось погладить её по колену, ощутить ладонью его упруго-податливое тепло и в то же время манящую прохладу желанного женского тела. Рывком он задрал платье чаровницы. От волнения она слегка задрожала, чуть отстранилась, но не пыталась остановить его. Невольница словно угадывала желание мужчины. Его ладонь легонько проскользнула между бедер — плоть, мягкая, как тесто, и горячая, словно свежевыпеченный хлеб. Не открывая глаз, живая игрушка тихо постанывала и чуть дрожала при каждом вздохе. Но едва рука мужчины коснулась святая святых, глаза её широко открылись, губы разомкнулись, сердечко застучало от испуга и она мягко отстранила его руку. Затем исполнительница желаний успокоилась, убрала свои руки с заветного места, выгнулась, немного ослабила ноги и страстно задрожала в ожидании продолжения любовной утехи.
Веки турка отяжелели, дыхание участилось от вожделения. — Девственница! — Пронеслось у него в голове. — Он коснулся губами её мягкой, оголенной ноги, приник к ней лицом. Прижался. Ощутил приятный, манящий запах тела молодой девушки. Потянулся вперед в сторону живота, и попытался с силой прижать недотрогу. Она громко вскрикнула от боли... Сильный звук, похожий на громкий хлопок, стал продолжением её звонкого крика...
Затуманенный наркотиком мозг внезапно превратил очаровательную сказку в мерзкое, страшное размытое пятно. Он постепенно начал формировать новую ужасную картину.
— Что это? Что происходит? — недоумевая, воскликнул Али-паша. — Он оттолкнул невольницу, судорожно начал осматривать каюту. Из темно-синей глубины окружающего пространства, в его сторону поползли, клубящиеся, кроваво грязные, извивающиеся ужасные щупальца — отростки. Они медленно набухали, заполняли пространство, переливались темными пятнами и грозно тянулись в его сторону. Сердце человека затрепетало от страха. Его начала колотить нервная дрожь.
Очередной громкий звук от взрыва заставил владельца галеры вздрогнуть и окончательно вернуться из мира грез. Палуба дрогнула, как будто судорога пробежала по шкуре громадного животного. Турка тряхнуло на подушках дивана. Его глаза открылись. Мир наполнился мрачными красками ночи и окружающими звуками, которые хлестали его словно безжалостной плеткой испуга...
Галера кричала навзрыд от боли сотнями голосов, стонала, ухала и звенела оружием. Со всех сторон доносились громкие вскрики, удары, характерное чавканье металла звучащее при попадании сабли в человеческое тело, звон железа, неясный говор, отчаянные вопли, иногда громкие выстрелы, и частые всплески воды от падавших в море тел.
— Ляиллях иль аллах Мухаммед, расул аллах! — красноречивая фраза вырвалась из груди паши. — Он всё ещё не мог прийти в себя, сообразить, что ему делать, как себя вести. У седого турка дрожали руки, кружилась голова, дыхание было порывистым. Наконец-то он принял осмысленное решение — сорвал со стены разукрашенный цветными каменьями клинок, и тяжело шатаясь из стороны в сторону, опираясь на него как на трость, с трудом вышел из каюты.
За занавесями его глазам открылась ужасное зрелище: вся палуба находилась в движении и была буквально забрызгана кровью, словно её обильно полило красным дождём. Весь корабль представлял собой единое поле боя янычар с проклятыми собаками гяурами.
— Проклятые рабы! — возмущение комом подкатило к горлу паши. Его небольшие темные глаза пылали злым огнем и в то же время холодно блестели, как у змеи. — Негодные дети шайтана! — Капитан галеры оскалился. Сплюнул собравшуюся слюну. — Да загадят собаки ваши могилы!
Невольники бились с безумной яростью и отчаяньем. Сперва показалось, что опытные, одетые в кольчугу воины аллаха с легкостью, как полевую траву покосят беззащитных, ослабших от побоев и издевательств неверных. Но, потом присмотревшись, седой турок понял, что это неверно. Натиск невольников, дравшихся всем, чем возможно усиливался и в какой-то момент стал настолько силен и страшен, что стражи галеры стали в нерешительности пятится в сторону носа корабля. Более того какая-то сила внезапно выбирала и убивала самых опытных бойцов на расстоянии. Словно кто-то стрелял из невидимого лука. В то же время почему-то не было видно лучников галеры. Более того из обеих кают воинов — охранников валил сильный дым. Там, внутри что-то сильно дымило, как будто неверные призвали себе в помощь огненного демона, и он сейчас выжигал внутренности корабля.
Али-паша нервно сглотнул слюну, отгоняя наваждение о потусторонних силах. Снова оглядел палубу. Прямо перед ним лежало и ещё шевелилось в агонии множество изрубленных, израненных тел, некоторые из которых всё ещё продолжали громко стонать. Другие корчась от боли, ползли по палубному настилу, оставляя за собой кровавый след, умоляющим жестом протягивая руки. В центре, почти у самой мачты, под грудой мертвых было видно окровавленное тело воина ислама в кольчуге. Лицо солдата было разорвано. Его широко раскрытые глаза подернулись тусклой пленкой, а изо рта стекала тонкая струйка крови. Казалось, будто его загрызли зубами. Али-паша взглянув на потерпевшего, вздрогнул. Он ужаснулся от мысли, что тому довелось испытать перед смертью.
Внезапно каторжники, словно по команде остановились и даже немного попятились, освобождая место воину в серебристой кольчуге. Это был охранник гостя, которого он сегодня привел на галеру.
— Подлый предатель, — пронеслось в голове Али-паши. Его ноги задрожали от возмущения. Он чуть было не упал. — Так, вот кто виновник всего этого безобразия! Проклятая шелудивая собака! Аллах покарает тебя!
Боец выдвинулся вперед. В том, как он вёл себя, как держал в руках клинки, чувствовался искусный поединщик. Зажатые в ладонях сабли легко крутанулась сначала в одну, потом в другую сторону. А затем он с ловкостью акробата начал быстро вращать оружием, рисуя в воздухе сплошные круги и восьмерки словно отыскивая, куда быстрее и вернее ужалить, чтобы располосовать острой сталью живую плоть. При этом, казалось, что у противника две пары рук.
Неверные перегруппировались за его спиной, подняли с пола мечи убитых охранников. Они сплотились возле него, образовав клин похожий на наконечник копья.
— За волю! — громко произнес воин и плавно, словно танцор, двинулся вперед.
— За волю! — яростно подхватила окровавленная толпа и с новой силой бросилась на оставшихся в живых янычар.
— "Алла!" — торжествующим ревом прозвучало в ответ. — Мы сильнее неверных собак! Аллах дарует победу своим сынам!
На корабле вновь завертелась круговерть мелькающих клинков, вертящихся цепей, колющих словно копьями обломков весел.
Серебристый воин, держа в руках по сабле, необыкновенно быстро рубился, двигался, делал неожиданные телодвижения, обманывающие противника. Бывшие рабы, заражаясь его энергией, все сильнее теснили янычар.
Молодая луна, совсем выбравшись из-за туч, обливала бледным светом эти полуголые, обмотанные рваными тряпками тела, эти косматые, нечесаные, но теперь высоко поднятые головы, эти худые, загорелые, изможденные, но теперь трепетавшие счастьем и энергией лица.
— Вперед, братцы! Круши нехристей!— не прекращались крики, вымещая в яростных ударах всю злость за каторжную работу на чужой, постылой галере.
— "Алла!", — эхом отвечали турки.
— Смерть поганым! — яростные вопли тонули в звуках боя.
С ноющим звоном сталь билась о сталь, тяжко и гулко сыпались удары друг об друга. Люди уже не орали, а рычали по-звериному. Свирепые удары клинков высекали снопы искр, как на точильном камне. А когда не хватало стали, в ход шли испачканные кровью безжалостные кулаки, сокрушающие челюсти и зубы. Вот русский меч, мелькнув словно молния, ударил начальника стражи прямо в лицо, прорубив чуть ниже глаз "второй рот". Изуродованная голова мотнулась назад, выпуская веер кровавых брызг. Серебристый воин, как ни в чем не бывало вырвал из раны врага дымящийся от крови клинок и резко махнув им вперед, продолжил кровавую сечу. С дола клинка сорвалась струйка крови и ударила в искаженное злобой лицо очередного противника. Тот не смутившись, и не заметив гибели товарища, хищно оскалил зубы и продолжил бешено наседать на воина. Другой, обливаясь кровью, внезапно согнулся, закрывая руками место, куда вонзился клинок. Он захрипел, словно силясь что-то сказать, но изо рта его вырывались лишь кровавые пузыри. Несчастный дернулся в последней попытке подняться и рухнул в беспамятстве, из которого ему не суждено было вернуться.
В другой стороне, у борта корабля один из янычар увернулся от летящей цепи, резко крутанулся, присел и сбоку вниз рубанул по ноге невольника. Чуть слышно чавкнуло и нога раба отлетела в сторону. Кровь несчастного фонтаном брызнула по палубе. Каторжник, безумно крича, стал кататься по доскам, стискивать руками кровоточащий обрубок.
Недалеко от паши, ещё один воин аллаха умело попал мечом в грязную, открытую, с огромным кадыком шею неверного. Голова проклятого гяура не слетела с плеч, а надломилась, как чертополох, подкошенный кнутом пастуха, и свесилась на остатках сухожилий, с удивлением осматривая поле боя.
Краем глаза турок заметил широкое лезвие топора, взметнувшееся над головой сражавшегося недалеко от него воина. Он ловко увернулся от сверкающей стали и вонзил свою саблю в тело неверного. Однако тут же оружие другого, в мгновение ока вспороло стражнику живот. С воплем и вывалившимися внутренностями он пополз по палубе, оставляя бордово-красный маслянистый след.
Страшная смерть настигла потурнака. Его лицо раздробили обломком весла. Надзиратель заорал сумасшедшим голосом, задергался, выпучил глаза, и рухнул на пол, держась руками за голову. Он просто не успел отклониться. Тут же несчастного буквально забили, закидали камнями, а затем растоптали ногами.
