Небольшая группа молодых людей расположилась на пригорке недалеко от храма.
— Знатно звонют! — восхищенно произнес один из них, перекрестившись с малым поклоном. — Аж-но за душу берет!
— Знатно, — поддержал его худой конопатый молодец, внезапно появившийся у него за спиной. Он резво тряхнул рыжими как огонь волосами. — Докладывай.
— Товарищ военком, у нас не получается нанять кузнецов на работу.
— Почему?
— Все мастера напуганы, попрятались по домам. По Туле ходят слухи, что разрешили Гришке Строганову, по царской грамоте, набрать в Кузнецкой слободе три десятка крепостных кузнецов с домочадцами. И отправить горемык в Прикамье, на постоянное жительство. Приказчики Строгонова с солдатами третьи сутки лютуют по городу, выбирают лучших. Недовольных, али кто сопротивляется тех на цепь, в колодки. Хватают прямо с семьями и в амбар, под замок. Сказывают, ни сегодня — завтра погонят горемычных на соляные промыслы.
— Сержант Ложкин, брось демагогию разводить. Ты, солдат или тряпка? Прекрасно знаешь — люди нужны на острове, нужны срочно, как воздух, ещё вчера. Особенно кузнецы и мастеровые. У тебя приказ, к вечеру нанять несколько человек. Так, что выполняй, а иначе я тебе обещаю, что в ближайший месяц вся твоя группа из нарядов не вылезет. А тебя, чтобы служба медом не казалась... я ещё и в звании понижу. Так, что, давай, вывихни мозги! Делай, что хочешь... Хоть рожай!!! Хоть воруй. Хоть в карты выигрывай. Но к вечеру умельцы должны быть. Всё, свободен! Иди и выполняй приказ.
— Есть! Выполнять приказ!
— Павел Александрович, — к Пехоте подошел один из бойцов разведывательно — диверсионной группы. — Разрешите обратиться.
— Ну, что ещё?
— Тут, такое дело... Ребята за Илюху Черкашина просят. Совсем парнишонка исстрадался. Изводит себя грусть тоскою, голубь наш сизокрылый. Помочь бы ему?
— В чём нужна помощь, этому лоботрясу? Напомни ка, давно ли он вышел из наряда?
— Любовь у него.
— Любовь, это хорошо. Хотя, лучше бы он уставы зубрил, и спать перестал в караулах. Так, что отставить любовь! Не положено! Мы на задании или где? Нам, сейчас, о найме кузнецов думать надо, а не о любви.
— Павел Александрович, — упрямая складка на лбу подчиненного пересекла лоб. — Ложкин с вашим приказом и без нас справиться. А пока, разрешите вытащить девчушку из неволи. Ведь пропадет красатуля почём зря.
— Подожди Подберезкин, мы в Туле всего ничего... — вторые сутки. Когда он успел?
— Эва, да вовчерась к вечеру зацепился "Черкаша" у какой-то калитки. Уж сильно ему приглянулась девонька: Стройна, пригожа, пышногруда, в глазах — жар. Всего-то часок посудачили у завалинки. А с утра пришли солдаты и похватали всю семью под белы рученьки, да под замок. Сказывают брат с отцом у неё дюже по кузнечному делу мастера. Собрались гнать их по царскому велению на соляные работы. Илья как узнал — места себе не находит. Цельный день ходит вареный как рак.
— Товарищ командир, прошу от всех ребят... Переживаем за него. У нас он заводила, балагур: Что железо ковать, что девку целовать — везде поспеет. А насчет дисциплины, так подтянет, после свадебки. Верно люди сказывают... Сытая курица и волка залягает.
— Бойцы, вы вообще соображаете, о чем говорите! — грозное рыжее начальство насупилось и собралось со всей армейской прямотой пропесочить нерадивых подчиненных. Открыло рот, набрало в грудь побольше воздуха и... вдруг на несколько секунд задумалось. (Примечание автора. Прямо с открытым ртом).
— Чтобы я, для своего "лучшего" бойца, — Пехота ткнул рукой в сторону виновника торжества. — Вот этого лопоухого "отличника боевой и строевой подготовки", зубрилы устава! Дал разрешение из-под замка, из амбара, окруженного дубовым частоколом, с крепкими запорами, засовами, с вооруженной до зубов охраной и кабелями волкодавами, выкрасть любимого, самого дорого на свете человека... Да не за, что!!!
— ....Так, орлы! Слушай мою команду. Первое, срочно вернуть ребят Ложкина. Его задание отменяется. Второе, через час собираемся всей группой в условленном месте. Третье, Черкашин, Ромео недоделанный — ко мне, быстро.
Раздав поручения бойцам, Пехота натянул на свое лицо облик обычного деревенского увальня и не торопясь, двинулся вдоль улицы, мурлыкая что-то смутно популярное из произведений Кати Лель ...
Муси-муси, пуси-пуси, — миленький мой,
Я горю, я вся во вкусе рядом с тобой...
Дорогу бравому майору перегородил большой лохматый пес. Он оценивающе осмотрел рыжего свистуна. По-собачьи прокачал способности и навыки избранника. Сделал выводы, после чего присел на передние лапы и, уткнувшись мордой в землю, начал жалобно скулить. Собака медленно поползла к человеку.
— Что, Лохматик? — Пашка не сдержался, сжалился над животиной. Подошел к кабелю и начал нежно трепать рукой по голове. Чесать за ушами. Поглаживать. — Злые хозяева? Выгнали сиротинушку из дома? Остался один? Ищешь друга? Есть хочешь, поди, чертяка?
— Слушай. Ну, прости. Был у меня хлеб. Да скормил я его ребятишкам.
Внезапно пес вскочил и стал метаться из стороны в сторону. Затем побежал в переулок, вернулся, снова несколько раз сбегал туда — обратно. Стал громко лаять, словно приглашая пойти за ним.
— То есть, ты хочешь, чтобы я пошел за тобою? — лохматенция довольная начала подпрыгивать на месте, подбежала к Пехоте, стала ластиться к ногам. Тянуть за штанину.
— Ага, вот сейчас все брошу, и пойду с тобой, неизвестно куда и неизвестно зачем. Прости друг, не могу. Есть такое ответственное слово — служба!
— Так, что, давай! Иди, Лохматик. Ищи других желающих, — Пашка произнес с деловым видом и продолжил путь по улице, не сворачивая ни в какие переулки. — У меня своя дорога, у тебя своя.
Пес догнал человека. Забежал вперед, грозно растопырил лапы, перегородил дорогу. Вмиг добрый четвероногий друг превратился в опасного, смертельного врага. Он грозно зарычал. Шерсть на собаке взъерошилась. Она обнажила крупные желтые клыки, приготовилась к прыжку. Глаза псины налились кровью.
— Хорошо, — произнёс Пашка. Он огляделся по сторонам. Ему не хотелось устраивать разборки с бешеной собакой на улице среди прохожих.
— Давай, "Белый Бим Чёрное ухо", веди, показывай, что, там у тебя.
Собака, поняв обращение человека, бросилась в сторону. Оборачивалась на ходу, она бежала зигзагами, изредка проверяя, идет ли за ней рыжий незнакомец.
Пройдя несколько домов странная пара, подросток с собакой, вышли на пустырь, посередине которого стоял эшафот с виселицей. Рядом с устройством пытки, сидя, опираясь на забор, мирно спал охранник. Недалеко от него, в яме засыпанной землёй, виднелась рыжая голова преступницы, наказанной за убийство мужа.
Пёс подбежала к несчастной, жалобно заскулил и начал аккуратно передними ногами откапывать женщину. Ухватил её зубами за воротник, стал тянуть из стороны в сторону.
— Водицы бы мне испить, колодезной, — женщина очнулась, застонала.
— А ну, цыц, отойди, скотиняка, — охранник проснулся, подошел к осужденной и ногой оттолкнул собаку. Лохматенция с визгом отлетела в лопухи с крапивой.
— Чего зенки раззявил, — он заметил худенького рыжего деревенского паренька. Замахнулся на него бердышам. — Кнута захотел петушина! А ну, пшёл вон, свиное рыло!... (Примечание автора. Давно с майором ВДВ так никто не разговаривал... — очень давно).
Через пятнадцать минут по одной из улиц Тулы шатаясь из стороны в сторону, "на бровях", шла странная пара: "Вусмерть" набравшись с утра, молодец практически на себе тащил пьяную, измазанную грязной землёй "развратную" женщину, с распущенными до пояса рыжими волосами. При этом он громко напевал один и тот же куплет:
Во поле береза стояла
Во поле кудрява стояла...
Люли люли стояла
Люли люли стояла...
Вокальную поддержку заднего плана или как говорят певцы партию бэк-вокала странной пары заполняла большая лохматая псина. Грозно лаявшая и метавшаяся по сторонам.
— Черти окаянные! — редкие зрители "собачей свадьбы" чертыхались и отводили глаза. — Ни свет ни заря! Срам-то какой!
— Почему мне всегда достаётся одно и тоже? — бравый майор недовольно роптал и почти волоком тащил смертницу, еле переставляющую ноги. Почему, я постоянно должен кого-то спасать, выручать, из всяких ям вытаскивать?
— И самое интересное... — он поудобнее перехватил "пьяную в дупель подружку". — Ни в прошлом, ни в будущем — ничего не меняется... — Всё время одно и тоже: — Пашка Пехота куда-то, кого-то тащит...
* * *
Снаружи покосившегося на одну сторону амбара было зябко, сыро от прошедшего накануне дождя. В душном воздухе спёртого тесного помещения пахло прелью, мхом, сырой кожей, человеческим потом, образуя смрадную, тяжелую атмосферу. Холодные капли всё еще продолжали сочится с потолка. Сквозь небольшие оконца заделанные бычьим пузырём тускло светил догорающий день. Подневольного народу внутри амбара набралось много.
— Ахти ты, горе горькое какое! Ах, беда — беда-лебеда кака! Матушка-владычица, богородица пресвятая, спаси и помилуй нас, — женщины роняли горькие слезы жалости, причитали, прощались с разорённым хозяйством, с родной сторонушкой. Мужики, скрипели зубами, сдерживались, сидели, словно каменные. Звякнула ржавая цепь. Кто-то от тоски, от тягот заныл унылую песню. Снаружи здания, вдоль стен, больше для отвода глаз, нежели для порядка, меся жидкую грязь, расхаживали два стражника с рогатинами.
Скрипучая дверь амбара противно захрипела, приоткрылась, и заключенные увидели лицо неизвестного ушастого парня. Заглянув, он долго пытался осмотреться в полумраке. Затем вошел внутрь негромко произнес... — Дуняша, сердце мое, свет очей моих! Ты же здесь?
— ... ответом ему была тишина. Народ решительно не понимал, каким образом, случайный прохожий по такой мерзкой погоде сумел незаметно подойти к амбару, пройти злую вооруженную с головы до ног охрану, открыть тяжелые входные ворота. И всё ради того чтобы узнать здесь ли его сердце — Дуняша. Люди молча переглядывались друг с другом.
— Любушка — голубушка, это я, Илюша, — чуть громче, напевнее повторил странный посетитель. Одет парень был в ярко красную рубаху и холщовые порты, заправленные в сапоги, на голове — суконный колпак из-под которого вились белые кудри.
— Мы с тобой вчерась вечерком познакомились. Солнышко ясное, выйди на минутку, пока охранников нет. Перекинемся парой словечек.
— Шел бы ты отседова паря, ради Христа, — внезапно грубый мужской голос ответил влюбленному. — Девоньке чичас не до свиданий. Не видишь, бяда у людей, в ссылку как скотиняку угоняют. А ты тут с глупостями лезешь, душу морочишь. Да и люба она другому. Жених у неё чай ужо есть.
— Эта кто же таков? — голос влюбленного вмиг изменился. В нем резко прорезался, метал и высокомерие. Заводила тряхнул белокурыми кудрями. Распрямил спину. Выпучил грудь колесом. Задрал подбородок. — А ну, покажись, кто такой смелый?
— А хотя бы я, — с земли поднялся здоровенный, весь обмотанный цепями парень.
— Ты, что, Вася? — Девушка наконец-то проявила себя. — И вовсе ты, мне, ноне не жених. Да и этого белобрысого, я толком не знаю.
— Как это не жоних? — С пола поднялись ещё два человека, явно стараясь поддержать друга. — Чегой-то всякое дубье стоеросовое, рыло неумытое на наших красных девок зарится будет? Шалишь парниша. Мы чужим добра не отдаем!
В открытую дверь амбара по одному стали просачиваться другие неизвестные люди. Они по-деловому располагались вдоль стен. Последним в смрадное помещение вошел молодой рыжий паренёк.
— Ложкин, что здесь происходит? — гаркнул он, сразу же обратившись к одному из незнакомцев.
— Павел Александрович. Кажется, местные собираются бить Черкашина.
— Очень интересно... А за, что будут бить этого непутевого лоботряса?
— Дык, сказывают, чужую невесту собрался увезти.
— Православные! А чего в темноте-то кулаками махать? А ну, давай, кто не трус! Выходим на улицу, а затем аккуратно проходим в овальный проход, и уже опосля разберёмся на кулачках кто чего стоит.
Народ нехотя стал выходить из амбара. Многие, особенно большей частью женщины, решили остаться на месте.
Парнишка видя, что не все торопятся покидать помещение, тут же дал указание своим людям ускорить процесс.
— Подберезкин, — майор начал отдавать последние команды в опустевшем амбаре. — Снимай охрану, выводи ребят. Кашкин, проверь, тут всё и вон, пацаненка, забившегося в угол, взять не забудь... А то потом нам с тобой какая-нибудь мамашка все мозги вынесет... — куда дели чадо мое чумазое?
Глава 19.
Карибское море.
Остров "Счастливый".
В двух верстах от строящегося поселка.
Розовое солнце почти полностью закатилось за бескрайнюю кромку океана. Сиянием золотых искр обозначилось огромное зеркало водной глади уходившей далеко за горизонт. Расцветка набегающих на белый песок волн, под светом последних лучей, менялась на глазах. Вот зеленоватые цвета стали золотисто-синими, а вот спустя несколько минут потемнели до пепельно-серого. Небольшие валы катились друг за другом, с ходу выползали на пологий берег, как живые существа мягко шипели и отступали обратно. Далеко от берега, казалось на самой середине моря, легко, как комья пены, длинной грядой кружили белоснежные чайки.
Вволю накупавшись после работы, вдоль небольшой пальмовой рощицы, живописно раскинувшейся на берегу, по теплому, не успевшему ещё остыть от дневного жара песку, в сторону поселка шли три девчушки и задорными, отчаянными голосами не просто пели, а весело голосили, длинно растягивая слога:
...Ко мне но-онче друг Ванюша приходил,
Три карма-на-а-а друг Ванюша приносил.
Барыня ты моя, сударыня ты моя...
Вечернее солнышко теплыми лучами приятно щекотало спины девчонок. Позади них между собой шептались кокосовые пальмы. Морской воздух был свеж и густо напоен ароматом тропических цветов, жасмина, ванили. Они полной грудью вдыхали в себя эти томные, сладкие запахи и словно опьянев, глядели на густо-синий дальний край моря. Вслед движению проказниц к берегу подбегали небольшие синеватые волны, прошипев себе что-то под нос, они недовольно убегала обратно. Вода, напоенная солнцем, была изумрудно-прозрачной, и порою казалось, что это изнутри, из самой волны, исходят свет, тепло и сияние прошедшего дня.
Бесстыдницы приплясывая и задорно хохоча в один голос выкрикнули оставшуюся часть припева:
А-а-я целоваться...
— Ах, подруженьки, ладно-то как! — медовые веснушки сладко заиграли на сахарных, румяных щеках одной из них. Она гордо тряхнула длинными да пушистыми косищами.
— Так бы всегда! Живи да радуйся!
— Верно, подмечено, — подхватила другая.
— Только мне все равно страшно.
— Осподи, боже! Это еще, почему же?
— Живем ведь на самом краешки Землицы. От этого жуть как страшно становиться. Бывает, выйдешь ночью на берег, глянешь на звезды, на их отражение в море. И сердце обмирает от такой страхоты. И, кажется, что ещё немного, ещё чуть-чуть — оторвет наш маленький островок и унесет прямо в Небесные Чертоги.
