На верху холма, откуда открывался панорамный вид на строительство "великого" объекта, находилась группа из нескольких человек. Старшим в группе была высокая девушка, одетая в простое белое платье с голубыми цветами — разводами, меховой накидке, кокошнике.
Твердость характера руководительницы подчеркивалось выразительностью тёмных и дерзких глаз под низко опущенными веками с длинными ресницами и линией надменно сжатых ярко-алых губ.
(Примечание автора. Выглядела описанная особа примерно так: https://i.pinimg.com/736x/96/20/2e/96202e4f9abae472a2f615a30d0c7685 — russian-style-headdress.jpg)
— Радио Селезневу, — мелодичным голосом, подобно автомату, она продолжала, не останавливаясь, раздавать указания своим подчинённым. — Скажите, этому торопыге, что стою высоко, гляжу далеко, и уже со вчерашнего вечера, не вижу нормальной работы. Значит так! Либо он и его рабочие начинает копать как надо: На два локтя шире (Примечание автора. Старорусская мера длинны — 48 сантиметров) и на две пяди глубже (Примечание автора. Старорусская мера длинны — 17,75 см.) или через час он будет закапывать всё, что накопал за неделю. А если не поймёт моих указаний, то вечером, всей бригадой, перед сном, его ожидает добавка, в виде часовой пробежки вдоль дальнего леса. Мне здесь не нужна скорость и показуха. Я хочу видеть качественную работу. И умение правильно выполнять мои задания. А если у него проблемы с глазами или с ушами, значит, будем лечить их с помощью оздоровительного бега.
— Далее, — она повернулась в сторону, где шло строительство жилого посёлка. — Передайте бригадирам Федорову, Игнатьеву и деду Василию, что они молодцы. Я довольна ими и сегодня на ужин их ждёт сладкое угощение — пироги с ягодой.
На вершину "командного пункта", задыхаясь от бега, можно сказать ползком, из последних сил, поднялись три человека.
Девушка обратила внимание на замыленных "в пене" людей.
— Итак, уважаемые советчики, которых ко мне прислал мой любимый Па-паа, (Произнесено с француским акцентом). — Специально для вас я повторяю: "Как и во что будем обувать работников стройки?".
Тяжелый, неподьемный вопрос лёг камнем на души страдальцев.
— Нет, не знаю, — загнанно дыша, хватая воздух ртом, произнес самый полный из троицы, похожий на пивной бочонок. Сверху бочонка торчала облысевшая седая голова с провалившимися висками и сбитой на сторону бородой. — Каюсь, но я ничего не придумал.
— А, что, хороший ответ, — проказница улыбнулась. Игриво показала белые зубки. Красиво вытянула руку в сторону леса. — Сосну видишь, примерно в двухстах саженях отсюда.
— Да, госпожа.
— Бегом, марш.
— Следующий! — молодая хулинанка обратилась ко второму умнику, худому, вытянутому, похожему на колодезного журавля. Волосы на макушке советчика от бега стояли дыбом, руки подрагивали.
— Матушка — боярыня! — журавль раздумчиво затрес смоляной бородой. — Чтобы всех мужиков обуть, надо срочно что-то продать! А на полученные от продажи деньги купить сапоги всем работягам.
— Афанасий, чувствуется, ты близок к правильному ответу. Давай, быстренько "дуй" за Петром, в туже сторонку, к той же сосёнке. И думай по дороге, кумекай, шевели мозгами!
— Иван, советник младший. Твоя попытка. Или сразу побежишь?
— Софья Борисовна, — подопытный кролик погрузил все десять пальцев в свои густые, волнистые волосы и стал изо всей силы ерошить их, словно притягивать умные мысли.
— Я тутача покумекал, — через минуту выдал он. — И вот какая мыслишка пришла ко мне в голову: А давай-ко обуем мужиков в лапти!
— Во, что?! — соболиная бровь военачальницы вопросительно изогнулась.
— Кормилица! На стройке, много крестьян. Почти все умеют вязать лапти. Соберём толковых людишек, нарежем лыка и пусть себе вяжут. Через неделю все будут обуты.
— Какая прелесть! — слушательница выдавила из себя. — Просто восхитительно.
В её глазах запрыгали веселые чертики. "Полагаю, я вас недооценила. Надо, надо вас больше гонять!".
— Слушай мой приказ, младший советник! — покровительственным тоном сообщила она. — Назначаю тебя... — старшим. Итак, мой новый старший советник, скоренько беги за своими друзьями. И быстро организовываете бригаду по плетению лаптей. После обеда подойдёшь ко мне со списком необходимого инструмента. Всё! Почему стоим? Кого ждём? Бегом, быстро, марш!
— Продолжим... — военачальница "передернула затвор", "повернула воронёный ствол" и посмотрела в сторону, где дымили полевые кухни. Она удлинила свои глаза, сузив их, как бы прицеливаясь. Хотя уже давно попала в цель.
— Радио Дарье! Пусть увеличит количество сборщиков ягод, грибов. Пройтись по ближним селам, деревням. Привлечь людей. Оплату за собранный урожай поднять в полтора раза... Нет, в два! В два раза.
— Как же так, кормилица! — воскликнул один из мужиков, стоящих за её спиной. — Мы же разоримся? Где это видано платить за какие-то грибы, да ещё из своей казны.
— А ты, не считай мои деньги! Скоро осень, а там и зима не загорами. Кормить такую прорву народа, чем будем? А грибы сейчас самый ходовой товар. Их и продать можно.
— Матушка, кто же их купит? Накой они нужны?
— Кому надо, тот и купит! — "отрезала" боярыня, показывая, что разговор закончен. Она вспоминила, что этот... кому надо, давно сделал предоплату. А ещё ему кроме ягод и грибов нужны лекарственные травы, цветы, корни и много того, что не относится к стройке.
"Я, тут, между прочим, — недовольно подумала она. — Корабли строю!, а не занимаюсь заготовкой продуктов и трав для его деревни".
— Бонжур! Бонжур, мадам Софиа, — на холм спешно поднимался персональный учитель боярыни по политесу, танцам и просто хорошим манерам в высшем обществе. Он тащил за руку какого-то упирающегося худасочного мужика. — Пардон, мадам Софиа. Один минут вашего внимания для Поль дю Реварди!
— О, шарман! — он поднялся на холм и голантно склонился в поклоне. — Я нашел в этой большой куча людей настоящий бон трубадур. Вот, он. Его зовут Федька Топо-лин.
— Мадам, послушайте, послушайте его. Как он поэтично и красиво про всё говорить! Это есть талант. Большой талант! Все, в округе, говорят как простой мужик — коноваль. А он! Как... певец... менестрель... и так поэтично! А ну, Федька, сюкин сынь! Айе ла бонтэ дё. Тавай, каналь, не молчать, кажи нибудь, что.
— А чего казать-то? — народный рифмоплёт от страха присел, сдернул колпак, после чего склонился в поклоне.
— Говорить, как рошлый раз... — француз замахнулся на мужика. — Про солнышь-ко, про радость, про сердечь-ко. Ну, тавай, а не то я тебя ударять...
Федька на миг растерялся, закрутил головой, но затем быстро пришел в себя и проговорил длинно и учтиво:
Пусть в небе солнышко сияет,
В сердечке радость расцветает,
Пусть хватит сил для добрых дел,
Чтоб лучик счастья радостью звенел!
— О, бьян! Ви слышать, София Борисовна! Ту дё сюит. Это же есть колосаль! Манифик! Трэ бьен! Чтобь лючик радостью звенель! — дю Реварди повторял последние строчки, словно пробуя сладости на вкус. Затем вскинул руки к небу и радостно запрыгал на своих башмаках. — Какой, это есть, красивый словё — словно музика! Ооо, это очень, очень поэтично! Поверте, я понимать, в этих делах. Я уже даже подумывать перевести его слова па франсэ!
— Знаме я этого детинушку, — произнес один из сопровождающих Софьи. — Пригнали с последней партией каторжан. Он с первого дня чудачит. Всяко где-то прячется, отлынивает от работы. Прикидывается блаженным. Лодырь, один словом.
— Тополин? — поинтересовалась Софья. Глаза её сузились, стали строгими. — Что скажешь в свое оправдание? Почему не хочешь работать?
Рифмаплёт недовольно скосился, бухнулся на колени и начал оправдываться...
Немощен и слаб здоровьем,
Уродился такой я,
Покумекал я немного:
Мне работать же нельзя!
Ну, а если не работать?
Что же делать? Как же быть?
И решил я на досуге:
Пусть работает, кто может —
Я работать, не можу...
— Ву-ля-ля! — француз снова был восхищен своим новым другом. — Нет, ви это-о слышать? Ву мё компрёнэ? Да он не просто колосаль поэт, трувер — он ещё и филёсоф! Как красиво казать...
...Пусть работать, кто может -
...Я работать не можу...
— Ишь ты поганец какой!, — кто-то едва слышно произнёс за спиной боярыни, перебивая яркую стихотворную речь француза.
— За такие слова плетей мало, тут стоит быстро мешок сверху и вешать на березе или снимать голову с плеч.
— Матушка — боярыня, — неизвестный ближе подошел к руководительнице стройки. — Всё ясно, он пустомеля, заводила, бунтарь. Надо бы его казнить по-тихому. А то простые мужики наслушаются словов крамольных, и начнут повторять почём зря, а там и до бунта не далече.
— Что же? — начальница посмотрела на скисшего мужика. Задумчиво прикусила губу. — Значит, предлагаете удавить или повешать?
— Лучше отрубить голову, — авторитетно добавили из-за спины. — Так будет и ему спокойнее и нам.
Поль дю Реварди понял, что вскоре он потеряет свое вдохновение, своего нового "друга" если не попытается срочно что-нибудь предпринять.
— Ах, мой милый мон ами, айе ла бонтэ дё.... — внезапно гламурный почитатель поэзии громко обратился к поникшему колоднику. — Тебя теперь всё равно будут вешать или отрубать голова. Поэтому ничего не бойся. Скоро ты умрешь. Лучше кажи ещё шта-нибудь... На прощанье! Такое же поэтичное — про смерть, про боль, про страдания душа. Давай, не молчи! Мы все запомним твой последний слова.
"Приговоренный" упал на колени, вскинул руки, размашисто перекрестился и начал причитать...
Какая смерть! Простите, боже,
Я обещаю, я клянусь,
Я собираюсь измениться,
И я, поверьте, изменюсь!
— О, да! Это колосаль! — почитатель прекрасного вытащил из рукава батистовый платок и мягко смахнул слезу с глаз. — Какой биль талант. Он погибать молодой в этой варварской страна. Жаль, жаль. Но! Нитчего нельзя поделать. О, жестокий нравы! О, злой люди! Иди, мой друг, високо поднять голова и прими смерть красиво, так как ты читать эти великий строка! Прощай!!!
— Отставить, казнить, — Софья наконец-то приняла решение.
— Епифан!
— Да, матушка,— писарь подошел ближе.
— С сегодняшнего дня и цельную неделю ходишь по пятам за этим горе рифмаплётом.
— За кем, кормилица?
— За ним... — она ткнула пальцем в распластавшегося на коленях страдальца. — И всё, до последнего слова записываешь.
— Всё писать? Даже если он начнёт ругаться срамными словами?
— Всё пиши, Особенно если в стихах. Потом принесешь мне. А я на досуге покажу его болтовню кое-кому. И если эта билеберда действительно заслуживает внимания, то придётся перевести его на более лёгкую работу, а если нет, тогда...
— Выпорем, — перебил Епифан.
— Хорошо,— согласилась княгиня. — Выдерем как сидорову козу.
— Тавай, холоп, благодари боярыню! — француз радостно толкнул мужика.
Федька полз на коленях в сторону "святой" начальницы...
О, боярыня, красна, спасибо! Спасибо...
Жизнь свою я безмерно люблю
А за счастье и благо живое
Неустанно спасибо, тебе говорю.
— Не тараторь, — чернильная душа сразу взялся за дело. — Повтори ещё раз последние слова.
— Неустанно спасибо, тебе говорю, — недовольно оглядываясь, произнес стихотворец.
— Молодец, не останавливайся. — Епифан записал концовку четверостишья и сразу начал командывать дальше. — А теперь кажи что-нибудь красивое, про стройку, про корабли...
* * *
Корабельных дел мастер из Голландии Карштен Брандт, стоял на свежесрубленной наблюдательной вышке рядом со своим новым другом Полем де Мюрай дю Реварди.
Коллеги "по несчастному проживанию в России" любовались заходом солнца.
— Ах, какой закат? Какой закат! — стараясь сохранять невозмутимый вид, глубоко вдыхая сладкий запах вечернего леса, пропела возвышенная особа из Франции. — Дит сильвупле, мон ами! Манифик! Бьян! Колосаль! Шедэврэ!
Земля сверху была плоской, залитая разноцветием красок, наглядно опровергая учение Джордано Бруно о шарообразности планеты.
— Да, закат отчень красивый! — Брандт перевёл взгляд с обворожительной картины на пёстрые квадраты людей, выстроившихся на вечернюю поверку на недавно построенном плацу.
— Поль, давно хочу у вас спросить, — довольно вкрадчиво спросил Брандт у своего товарища, попыхивая трубкой. — Что вы думаете о новой государевой потехе? О местных мужиках — плотниках?
— Мон ами, потеха как потеха! Местный мужик — рыть ямы как крот, копать рвы, строить ужасный укреплений. Фи... — скукота и безнадёг! Никакой романтик.
На долгие две минуты над площадкой повисла тишина, нарушаемая только легким шумом сосен, раскачиваемых ветром бродягой.
Собеседники молчали, по их задумчивым, бесстрастным лицам совершенно нельзя было понять, о чем они думают.
— Поль, я пораскинул умом и вот, что скажу, — корабел снова попытался завязать беседу. Он в полном смятении переводил взгляд с одной группы рабочих на другую. — Сдаётся мне, крестьяне с каждым днём всё больше и больше становятся похожи на солдат?
— Оу, экскюзэ муа, на солдать? — француз, изобразив на лице крайнюю степень удивления, посмотрел на собеседника.
— Ви это на полный серьёз? Русский мужикь — коноваль, трупень... Тут, тут и там из гумна и навоза — походить на солдать? Ви так думать? Ви не заболеть?
— Богом пресвятым клянусь, именно, на солдат!
— Экскюзэ муа? Кё вузарив тиль? — недоверчиво застрекотал дю Реварди. — Отчего ви так неверно порешать?
— Потому, что им дают знания люди отчень похожие на военских. В их работе всё больше видны порядок, дисциплина и строгий надзор. Тем более я знаю, я видел, как обучают солдат в Европе. Здесь, на это похоже.
— О-ву-у-у... — его поддержал ветер, также повидавший много стран.
— А постоянное использование военных слов, приказов, команд? Организация мест проживания, охрана, оснащение, питание? Разве вы не замечаете этого?
— Экскюзэ муа, Карштен. Ви ошибаться во всём! Я знать, откуда ваши сомнения: Мадам Софи, быть трудным ребёнком в детстве. Тяжелый воспитание в варварский страна. Этот комнатный прелесть цветок перенес много бед и страданий. Она быть совсем мало, на свежей воздухе. Девочка совсем хиреть, скучать, обижать строгий родители, не играть со своими ровесник в подвижные игры. А теперь она вырваться из отчего дома на воля и наверстывать упущенное. Расти. Развлекаться. Взрослеть! Хорошеть. Правда, она шарман!!!
— Комнатный цветок? — невольно вырвалось у седовласого мастера. — Не наигралась? И это вы называете, не наигралась? Да оглянитесь, посмотрите вокруг!
— Жё нэ па? — француз удивлённо захлопал ресницами и огляделся по сторонам.
— Это не просто забава, — голландец резко вытянул руку в сторону застывших людей. — Постоянный контроль, четкое руководство! И... обучение, обучение, обучение!
