К возвращению канцлера, Колин увлеченно линовал бумагу.
— Держите, записывать, — подал он лист. — Я кладу монеты на доску, а вы отмечайте ходы. Будет вам памятка. Заодно, потом проверите. Вдруг покажется и на этот раз вас обманули.
— Начинай, — проявил нетерпение канцлер. Уже в третий раз он капитулировал перед юнцом.
— Обязательно из угла... раз, два..., — укладывал Колин нобли на красные и желтые клетки доски. Одновременно следил, успевает ли перо Латгарда за ним. — Три... четыре...
Пять минут и канцлер обладатель секрета, а Колин богаче на шестьдесят четыре золотых монеты. О моральном удовлетворении говорить преждевременно. Морально он удовлетворится, когда перевернет в покоях канцлера все вверх дном и ознакомится с каждой строчкой летописи минувшего.
— Так просто! — изумился Латгард, перепроверив записи.
— Когда знаешь ответ, — поправил Колин, складывая выигрыш.
Все монеты, выложенные на доску, новехоньки и вряд ли успели покочевать по рукам. Что же касается самого кошеля, на нем напрочь отсутствовала гербовая вышивка. Владелец, скрывал или не озаботился обозначить свое имущество. Ни канцлер, ни тот, кому кошель мог принадлежать. Возможно, Латгард получил причитающиеся выплаты из казны. Но насколько известно, расчеты золотом велись королевским казначейством только с военными и только на войну, ввиду значительности сумм и не подверженности желтого металла обесцениванию. Серебряный штивер мог позволить себе слабеть и позволял. Золотой никогда! Это уже прямой бунт. Как говорится, всегда должно быть что-нибудь святое и неизменное. Верующим — вера, государству — нобль!
— Не желаешь партию? — предложил канцлер, ощущая невообразимый душевный подъем.
— С вашего позволения в другой раз, — отказался Колин. — И примите мою благодарность за хлопоты относительно баронессы Аранко.
— Все-таки мне не совсем понятны мотивы твоего участия в ней.
— Самое простое, чаще всего не самое очевидное, — увильнул от честного ответа Колин. Честность лучше держать, как можно дальше, и от других и от себя.
ˮНамек на широту и благородство собственной души? — готов иронизировать Латгард, но не во всеуслышание. — Брось мальчик. Этого не при одном дворе не продашь. После того, как попы принялись торговать индульгенциями, отпуская грехи и грешки оптом и в розницу, отпала всякая надобность стесняться в истинности намерений.ˮ
— С этим трудно спорить, — любовно сложил канцлер бумагу и помахав словно волшебным пером, вспомнил. — Вам известно, эсм Аранко приглашена на сегодняшний Совет?
— Меня предупредили, — подтвердил Колин осведомленность.
— Имеешь полное право присутствовать, — спрятал Латгард заветную бумагу. Не в стол, не в папки, в один из карманов.
Последняя часть напоминания, показалось Колину несколько странной. Его нахождение, так же как и отсутствие, где-либо, с недавнего времени регламентировалось волей баронессы, но никак не пожеланиями или прямыми приказами гранды или кого-то еще.
ˮИз чего следует, мое присутствие желательно. Или даже обязательно,ˮ — сообразил, но не подал вида унгриец. — ˮЗакончили доставать с чаем, будут отвлекать очередной ерундой. Что на этот раз придумали?ˮ
— Мне еще рано манкировать обязанности, — намекнул Колин о своем присутствии на Совете.
— Но будете? — уточнил для себя Латгард. Бравада разочаровала бы в новике. Безоговорочное подчинение, пожалуй, тоже.
— Со временем, определенно.
Искушенные в политике шутят, называя подобные вопросы-ответы лизанием змей. Из-за мерзкого ,,послевкусияˮ.
— На обсуждении, из важного, принимать или отказать просьбе инфанта Даана о погашении его долга. Полном или частичном, — посчитал обязательным пояснить канцлер. — Сумма не маленькая, а Серебряный Двор все-таки не монетный двор. Ограничен в материальных и людских ресурсах куда больше, чем Крак или Золотое Подворье.
— Инфант просил об отсрочке. Или я ошибаюсь?
— Смотря, как просить, кого и когда, и что последует за отказом. Не сейчас, но позже. По собственному опыту скажу, врагам отказывать несравненно легче, чем родственникам или друзьям. Продадут соратнички. Собственно продадут в любом случае, но при отказе значительно быстрее. И не так дорого как выжимали из вас.
ˮНе в Даане дело,ˮ — добавлен унгрийцем новый штрих к ненавязчивому приглашению, быть.
— Большие короны никогда не просят без веской на то причины. Тем более не просят публично, — намекнул Колин на недоверие к причинам Совету собраться. Должно быть еще что-то?
— Им не пристало, — расхохотался канцлер. Новик тысячу раз прав. Лучше и не скажешь.
— Вопрос не в деньгах. В гранде. С нее выжимают добровольное согласие на брак с Гусмаром-младшим? Строить воздушные замки невозбранно, но и жить в них невозможно. В отличие от Даана, в Краке ей не поселиться, и вполне возможно в штатгальтеры не попасть. Так ведь?
— Не следует забывать, во всех случаях, последнее слово все-таки за нашим королем, — отказался Латгард обсуждать генеалогические перипетии с участием младшей династической короны. — Совет представляют: ваш незадачливый оппонент по игре, камер-юнгфер Кирх, камер-медхин Гё, ваша юная баронесса Аранко, фрей Арлем, Кэйталин аф Илльз, саины Гаус и Лоу, Габор аф Гусмар и альмосунартий Брайт. Виффер Ллей в качестве блюстителя правопорядка, но без права голоса. Его работа пресечение всевозможнейших конфликтов.
ˮИ нынче намечаются?ˮ — повеселел Колин. — ˮЛюбопытно, кого с кем?ˮ Его предположение, вызванное словами Латгарда по поводу эксцессов в Совете, выглядело крайне несуразно, но кто подпишется, что миром едино правит здравомыслие?
Канцлер заметил озорной блеск глаз юного приятеля.
— Ободрали старика на шестьдесят четыре нобля и прибываете в прекрасном расположении?
— Вовсе нет, — отмел Колин безосновательное обвинение, и сходу отыграл одну из давно припасенных эскапад. — На карте Анхальта... Озеро Гарурэ. Если не ошибаюсь, в переводе, урильник.
Сказал унгриец, а голову ломать канцлеру. И не над повесткой грядущего совета. Совет что? Обычность. Всяк тянет в свою сторону. Сейчас из ничего, возник совершенно другой вопрос. Кто же такой Колин аф Поллак? В действительности. Соленное озеро Гарурэ надо умудриться отыскать на просторах Анхальта. Для этого не подойдет любая карта, а подробная, такая как у него на стене. Где паршивец ознакомился с нею? Следующий момент, название. Перевел правильно. Со старого эгле. Мало знать забытый язык, надо владеть им в объеме большем, чем разговорный.
ˮЧто прикажите думать? О чем фантазировать? И что из фантазий окажется справедливым?ˮ — мучился в догадках Латгард. И догадки множились несчетно. — ˮИли он отменный интриган,ˮ — заподозрил канцлер новика. — ˮИли отлично натаскан. Кем? И ЗАЧЕМ?ˮ
О своей выходке Колин давно забыл, целиком посвятив себя работе. Бумага, клей и кройка, вот занятие до самого вечера. В конструкцию второго летуна предстояло внести необходимые изменения. Не кардинальные, но значимые. В этот раз свирепый воздухоплаватель поднимет пробный груз.
ˮНе спалить бы дворец,ˮ — предостерегал Колин соблюдать предельную внимательность и дотошность, просушивая склеенные швы над огнем. Обошлось, но потребовало лишних часов корпения и пота.
По готовности основной работы, устало опустился на шаткий табурет. Рубаха на спине и груди взмокла. Колин быстро заморгал, дать отдохнуть глазам. Сцепил пальцы в замок, вывернул ладонями от себя. Хрустнули суставы.
ˮЭто тебе не в Ведьму дурачков по шинкам раздевать.ˮ
Подмигнул угольной гранде. Почти член шайки.
— Эсм, мы что-нибудь придумаем выручить друг друга, — пообещал унгриец рисунку.
С грузом для летуна мудрил дольше. Известные пропорции смеси селитры, ольхового угля и серы, смешал и ссыпал в тугой кожаный мешочек. Накрутил и начинил тубы петард и хлопушек. Вживил хвостики масляных запалов. С нафтом — уж больно вонючая жидкость, решил возиться прямо на месте. Светящийся воск Джилдаки приберег. Не все сразу. Да и ядовит, зараза.
Чем хороша нудная и монотонная работа, руки заняты, а голова свободна. Можно посвятить себя различным вещам. И конечно, многозаходно просчитывать вариантности событий, участие в них, сообразно выстраивать последовательность собственных действий. Отчего-то и отказаться, что-то пересмотреть, иное принять к осуществлению на ближайшие дни, а то и часы. Словом, нескучно, похвально и продуктивно. Особенно заманчивой показалась одна из задумок. Риска — мизер, исполнение — ничего сверхъестественного, а вот дивиденды при воплощении.... Все равно что для вора свеча из жира, повешенного татя*. Как не сообразил раньше? Простата и эффективность наше все!
Для выхода в свет Колин расстарался приодеться. Резанную рожу увы, не сменить. Но остальное.... Новый пурпуэн, новые шоссы, новые сапоги. Нумия оценила его пытливым женским взглядом, все ли ладно? Поправила шнуровку и воротник, закрепила гербовый эполет на левом плече*, наложила троеперстие напутствовать на успех.
— С богом, саин.
Минутка-другая перемолвиться с девочкой о важном. Успокоить, настроить, подучить.
— А так обязательно говорить? — спросила Янамари со вздохом, когда Колин закончил наставления.
— Только если подам знак, — предупредил он.
Различия в возрасте и росте не позволяли им быть блистательной парой. Но выглядели они отлично. Унгриец франт и выжига, девочка само совершенство. Поспевая за новиком, Янамари плыла, приподымая край платья над остроносыми туфельками и опираясь на подставленный локоть. Ровно держала спину и, величественно поворачивала голову. Девочка очень старалась. Очень. Даже не стеснялась выреза на груди. Там еще нечему тесниться и нечего стесняться.
— Мы как жених и невеста, — подзадорил её унгриец, отчего бедняжка залилась краской в самый неподходящий момент. Перед ними распахнули двери в Малый Совещательный Покой.
— Баронесса Янамари аф Аранко в сопровождении.
Будь у него титул, его имя прозвучало бы первым. А так, согласно этикету, он только сопровождение. Безликое нечто, приставленное к титулованной особе.
Их встретили оценивающие взгляды. Даже гранда изменила привычке смотреть унгрийцу за спину. Причем каждый из присутствующих, и эсм Сатеник не исключение, старался увидеть больше, чем позволительно приличиями. Усмотреть, уловить, почувствовать пусть не аромат порока, но легкий муар порочности. Союз, или дружба, мужчины и женщины не исключает её. Исключается, как раз обратное. К тому же знать о человеке тайное, доставляет ни с чем несравнимое удовольствие. Все равно, что ведьме заполучить имя или волос жертвы, обрести полноценную власть над несчастной.
На Совет никто не опоздал. В половину седьмого, слуга, гремя ключами и клацая замком, запер двери снаружи. Дань глубокой старине. Когда к согласию принуждали. Многие принципы взаимоотношений строятся на личной корысти или личной неприязни. Очень редко, на умении просчитывать будущее. Но чтобы не служило поводом в спорах твердолобо стоять на своем, голод и жажда легко укажут путь к компромиссу. Иные вопросы, учитывая острые расхождения сторон, можно разбирать годами. А так, будьте любезны, уложиться до того времени, когда захотите жрать. Кормежка-то не предусмотрена. Сервированы — чернильницы и бумага, и в простых глиняных кружках вода, смочить горло в жарких дебатах.
Круглый стол, свободно, не локоть в локоть, вместил всех. За исключением Колина. Ему предстояло находиться за спинкой стула Янамари. Девочка беспокойно вертелась, опасаясь в трудный момент не обнаружить унгрийца рядом.
По левую руку от восхитительной гранды Сатеник сидели несравненные: фрей Арлем, камер-юнгфер Лисэль аф Кирх, камер-медхин Аннет аф Гё, Кайталин аф Илльз, баронесса Аранко.
По правую, купаж доблести, опыта и умов: Гасс аф Гаус, Иен аф Лоу, Габор аф Гусмар, канцлер Латгард, альмосунартий Брайт.
С альбиносом, по мнению Колин, не все так однозначно. Вырядился в черное, и со стороны казалось за столом присутствует одежда, но не хозяин. Ведь белое не цвет. Отсутствие цвета. Уже за это Гусмар достоин похвалы. Столь оригинально намекать, что является пустым местом. Не пешкой нацеленной на атаку, а клеткой для атаки за пешкой зарезервированной.
— Определенно, пребывание при дворе пошло вам на пользу, — не оставила Лисэль без внимания добрые перемены в унгрийце.
— Вы тоже это заметили? — одернул он новый пурпуэн и покрутил верхнюю пуговицу.
— Кто-то опередил меня, оценить ваше достоинство и таланты?
Как всегда двусмысленность. Как всегда ядовитая улыбочка. Ну, же расстарайся.
— По утверждению фрей Арлем, из-за них меня перестанут пускать в церковь.
— И вы с ней согласны?
— Полностью. Церковь не спальня. В ней голым только один.
Лисэль осталась довольна, но замахал ручкой — замолчи! И все же не удержалась рассмеяться. Строгий взгляд Сатеник не сразу унял её несвоевременное и неуместное веселье. Впрочем, Лисэль осуждали все. Время ли забавам?
Фривольная шутка над церковью и самим Всевышним повергла Арлем сперва в оторопь, потом в молчаливое негодование. Но так же, как Гусмару не личил его черный наряд, так и избыток эмоций не красил фрей. Возможно потому, что она их сдерживала, не позволяя выплеснуться.
ˮ Ей хочется швырнуть в меня кружкой или прилюдно выпороть?ˮ — маялся унгриец постичь неведомое в затянувшейся паузе начала совета.
Традиционные пять минут, проверить бумагу, опробовать перо, собраться с мыслями, настроиться убеждать других и не поддаваться чужому влиянию, выкручиваться и загонять в угол, предавать остракизму и изображать невинность, и скучать, скучать, скучать....
Сатеник бросила лихой хвостатый росчерк. Полная готовность к серьезному разговору. Лисэль вывела легкомысленную завитушку, Аннет и Кэйталин — одинаковые молнии. Единство задач и сходство решений. Вторая следовала за первой во всем. Арлем доверительно начертала тонкой рукой тонкую вязь — ,,О грешных душах плачет ветер...ˮ. Примечательно, с ошибкой.
ˮХоть что-то,ˮ — смягчился Колин над исповедницей. Идеальное болезненно недосягаемо, а потому непонятно и не востребовано. Не зря же наиболее почитаемые святые в прошлом немалые и, еще какие, греховодники.
Янамари перестаралась, поставила точку и влепила кляксу. Гаус тыкал, вытягивая многоточие. Лоу осчастливил чистый лист колонкой цифр. Канцлер оставил бумагу непорочной. Мудрый крючкотвор, трепетно относился к написанию любых знаков и символов. Куда деваться — старая школа! В выражении ˮКазнить нельзя помиловатьˮ запятую не поставят, а не жеманясь сократят, безапелляционно приговорив — вешать! экономя время и чернила. Брайт выбрал два листа, и не один не измарал. Гусмар в легкой манере непревзойденного каллиграфа провел изящную легкую волну. Определенно, она украсила бы страницу, но перо не помакнули в чернильницу.
— А когда мы уйдем? — тряслась от переживаний Янамари.
