Наверху глухо зарокотало. Все заволокло мелкой кирпичной пылью. Фонарь потерялся. Жорка долго плутал в темноте. Наконец, сквозь осевшую пыль вновь проглянуло солнце, четко высветив трещины, провалы и щели. Похоже, здесь реставрировать больше нечего!
Клочья железа на потрескавшемся асфальте еще дымились.
— Вандализм! — огорчился Устинов, — но Момоновцу бы это понравилось!
Запасная машина ждала его на соседней улице. Он вышел к ней подземным коридором, потом проходным двором. Двигатель был прогрет. Топливный бак залит под завязку. Ключ торчал в замке зажигания. Пора было выходить на контору, докладывать о неувязках, но радиотелефон первым напомнил о себе.
Звонить мог только Мушкетов. Кто, кроме него мог знать содержимое конверта и этот оперативный номер?
Мистика какая-то, — опешил Устинов, едва удержавшись, чтобы не произнести это вслух. — Неужели не удалось? Неужели он еще жив? Быть такого не может!
Он медленно поднял, ставшую вдруг тяжелой, телефонную трубку. Ни "алло", ни "здравствуйте", сразу:
— Спокойно! Ты под прицелом!
Голос был с легким акцентом. Он слышал его только раз, по аппарату с государственным гербом вместо наборного диска. В кабинете Мушкетова, который, судя по этому звонку, все-таки пострадал.
Блефует, — с облегчением понял Устинов. — Если снайпер сидит где-то здесь, что маловероятно, ему сейчас неуютно. Завывание милицейских сирен мало способствует нормальному пищеварению. На меня же нет ничего. Нет, и не может быть. Если Инка осталась в живых, на нее выйдут не скоро, а если и выйдут, то все ее показания замкнутся на этих покойниках из "шестерки".
Да, он их уничтожил. Но не сам по себе, а по личному распоряжению Мушкетова. Вот и конверт с инструкциями. Он его предусмотрительно сунул в нагрудный карман.
Значит, помимо взрыва в конторе произошло еще что-то. И это "что-то", скорее всего, напрямую не связано лично со мной. Например, очередное предательство. Но я в этом чист. Да, знал, что на Момоновца готовится покушение. Более того — досконально изучил личные дела каждого из предполагаемых исполнителей и мог бы назвать поименно всех, кто за этим стоит. Но многое знать это не преступление. В том и смысл его работы: знает он, — знает и государство. На девяносто процентов владел той же информацией и Мушкетов. Еще на девять — не мог не догадываться. А то, что осталось — это его, личное. Это судьба. И каверзные вопросы, "если знал, то почему не предупредил?" — коллизии из области дремучего права, где ничего не сказано о праве сильного на место под солнцем. Он только ускорил неизбежный процесс, сделал его необратимым, усовершенствовал сложную и потому не слишком надежную цепь взрывного устройства, замкнув ее на проверенный в деле простейший часовой механизм. А вот об этом нужно забыть. Забыть навсегда. Как там учил Антон?
Расслабленность, полная расслабленность тела и концентрация разума. Его необходимо выделить и вознести над собой: чистый, абсолютный разум. Теперь настраиваем на него все интероцепторы нервных волокон. На него и на физическую боль. (Господи, как жутко!) На него, а значит, — на физическую боль.
Теперь попробуем представить, потом увидеть со стороны: я — это записывающее устройство с выдвигающейся кассетой. В кассете находится нежелательная информация. Ее необходимо стереть, но это больно. Это невыносимо больно!
Итак, медленно, по миллиметру, превозмогая себя тащить... главное, не закричать: услышат! Неужели все получилось с первого раза? Проверим место обрыва:
— "К тому времени вы, майор, ознакомитесь..."
Нет, не так, еще немного подчистим:
— "К тому времени вы ознакомитесь..."
Все! Болевых ощущений нет. Теперь, находясь в здравом уме, он никому ничего не расскажет, а в случае психического воздействия — напрочь забудет весь эпизод.
— Господи, как хорошо! — искренне улыбнулся Устинов, и вытер вспотевший лоб.
— Что вы там говорите? — тут же отреагировал телефон.
— Хорошо, говорю, сидеть, ждать и ничего не делать, — усмехнулся Устинов. — Я узнал вас по голосу, хоть слышал его только раз. Поэтому, вынужден подчиниться. Вам также известен оперативный номер. Все это не позволяет мне усомниться в вашей компетентности. Не удивлюсь, если вы давно ознакомлены с полученными мною инструкциями. И если все это так, мне остается только вежливо удивиться.
— Чему?
— Хотя бы тому, что близлежащие кварталы до сих пор не оцеплены подразделениями милиции. Я прекрасно слышал еще один взрыв, когда убегал по тоннелю. Потом сопоставил его с вашим звонком. Что, неужели все плохо, и старика успели опередить? Другой на моем месте мог бы подумать, что это сделали вы.
— Почему?
— Потому, что насчет снайпера вы тоже блефуете. Ему здесь сейчас находиться намного опасней, чем мне.
— Причем тут снайпер? — осадил Устинова невидимый собеседник, — вы, голубчик, на мине сидите. На обычной, противопехотной. Так что в руках у этого человека не винторез с оптикой, а небольшая кнопка. В случае чего, он ее или выбросит, или... тоже выбросит, но сначала нажмет.
Устинов промолчал, но подумал, что шансы растут. С ним говорят, а это уже не так плохо.
— Молчите? Вот и хорошо! Учитывая ваше пожелание, разрешаем завести двигатель и медленно — слышите? — медленно, без ваших конторских фокусов, кратчайшим путем, двигаться в сторону Лосиного острова.
— Какие тут могут быть фокусы? Мне лучше других известно, что в случае чего, меня достанут везде. Я, кстати, тоже за то, чтобы меня допросили как можно скорей в вашей секретной лаборатории.
— Вот как, вы и об этом наслышаны? — флегматично спросил телефон. — Тогда скажите, наша беседа не очень вас отвлечет от управления автомобилем, готовым взорваться?
— Не отвлечет. Мы люди привычные.
— Тогда я хотел бы, чтоб вы изложили ваше видение ситуации в целом. Можно в подробностях. Время у нас есть.
Пришлось исповедаться. Рассказать почти все, что знал, о чем только догадывался, но не успел проверить. С фамилиями, фактами, должностями.
Его ни разу не перебили.
Устинов уже не сомневался в своей конечной победе. Его оппонент, так эффектно и сильно начавший свою партию, терял инициативу с каждой последующей фразой. Чего стоит один только бездарный переход с "ты" на "вы"!
Психологически я его задавил, — самодовольно подумал Жорка. — Если там, наверху, все такие сидят, чему удивляться? Мы имеем в нашей стране то, что имеем! Тоже мне, деятель, хотел расколоть по радиотелефону. Кого? — Меня?! А эта частая односложность? Она присуща одним только гениям да еще дилетантам, что нахватались верхушек.
Чтобы скрыть свое разочарование, он полностью сосредоточился на управлении автомобилем. Особенно обостренно следил за дорогой. В районе ВДНХ он уже твердо вычислил всех, кто вел его по этой дороге.
— Так что же произошло в Мурманске?
Вопрос прозвучал. Своей неожиданной неуместностью он вывел Устинова из хрупкого равновесия, что называется, прорвало:
— Да что еще, черт побери, могло там произойти?! Он ушел, как вода сквозь пальцы! Мушкетов сам, лично, лучших людей отбирал. Предупреждали их, инструктировали, просили быть особенно осторожными, а они?! Они выпивать с ним уселись за один стол: "Мы, мол, думали, таблетки подействуют!" "Мы, мол, ему амитал натрия внутривенно!" Думали, что они только профессионалы, а все остальные указательным пальцем деланные! А он, падла такая, халявную водку жрал, да посмеивался!
— Это все?
— Да что сегодня за день? Все играют словами, все говорят загадками! Если кто-то считает, что я виноват, отвечу за все лично, по полной программе. Да, мы с Антоном когда-то были друзьями и у вас есть хороший повод подозревать...
На другой стороне эфира что-то щелкнуло, запищало. Потом раздался другой голос, жесткий и властный, не терпящий возражений:
— Я вижу, майор, ты буквально во всем разбираешься. Ответь мне тогда, кто может быть вне подозрений, если за неполные сутки организация потеряла сразу пятерых человек? Причем, не рядовых исполнителей, а высший и средний руководящий состав.
Устинов резко свернул к тротуару, остановил машину.
— Кт... кт-то? — он начал давиться словами.
Машины сопровождения — инкассаторский броневик, фургон "Скорой помощи" и два японских микроавтобуса, смешались с автомобильным потоком и резко ушли в отрыв.
Устинову было уже все равно.
— Кто? — переспросил он хрипло и безнадежно, — неужели и там, в Мурманске? Но это же не Антон? Я не верю, что он это сделал, а значит...
— Договаривай уж, майор. Да, это предательство. Причем на самом верху. Жажда наживы, как ржавчина, разъедает и Центр, и страну. Я не успокоюсь, пока не развею "контору" на мелкие атомы и не пропущу их сквозь самый мельчайший фильтр. Тебя, майор, это тоже касается. Ложись на дно, по моим прикидкам, ты должен стать следующим. Можешь считать себя в долгосрочном отпуске. Денежное довольствие по резервному каналу. Вопросы есть?
— Разрешите командировку в Мурманск?
— Не разрешаю. В контору не суйся — все сделают без сопливых. Еще не отключился?
— Нет.
— То, что ты черкнул напоследок Мушкетову — это правда?
— Конечно, да.
Короткие гудки...
Несколько минут он сидел, сжимая в руке телефонную трубку. Потом бросил ее на пассажирское сиденье и вырулил на трассу. Дорога всегда успокаивает.
В то, что его, пусть даже на самое короткое время оставят в покое, он не верил. Как не поверил бы в это любой здравомыслящий человек, хоть немного знакомый с "системой". Слишком много "клубов по интересам" раздирали страну на жирные части. Даже такие столпы государственности, как Партия и Правительство, КГБ, ГРУ, МВД, Армия, на глазах распадались на группировки, каждая из которых отстаивала только свои корыстные интересы. А за любым интересом обычно стоят личности. Что уж тогда говорить об обществе в целом?
Ведущими аналитиками Центра подобная ситуация допускалась. Не так скоро, но с большой долею вероятности. Но то, что процесс разложения охватит и Центр Стратегического Планирования, представить не мог никто. А тем более он, Георгий Романович Устинов — потомственный профессиональный разведчик. Ведь для работы в "контору" отбирались самые проверенные, самые подготовленные специалисты, верные идеалам своих отцов — работников силовых структур и правоохранительных органов, погибших при исполнении служебного долга.
Когда же все началось? Понятно, что не вчера. И даже не в эпилоге безвременья, именуемого "застоем". Раньше, гораздо раньше, когда засидевшийся у "кормушки", четырежды герой самых едких в стране анекдотов, по причине прогрессирующей немощи и в силу природной лени, начал перекладывать на чужие плечи работу, которую должен был исполнять сам. С каждым годом все больше и больше! Власть уже не просто позволяли примерить, а давали "временно поносить".
Тогда только начали думать о том, что пока Союз не распался, неплохо бы было найти замену дряхлеющему вождю и даже не до конца определились с кандидатурой — последовала реакция: мгновенная, решительная и беспощадная. Петр Машеров, еще не успев перебраться в Москву, был уничтожен. Автомобильная катастрофа была подстроена так топорно, что впору хвататься за голову. Виновника и вещдоки уничтожили одновременно. А что, мол, копаться? — несчастный случай! Чтобы не сомневались, Юрия Андропова взяли под жесточайший контроль. А от конторы не оставили даже названия. Остался лишь международный отдел. Все остальные подразделения работали полулегально.
Внедрившегося в сердце конторы "крота", так тогда и не вычислили. Он ничего больше не предпринимал. Со временем посчитали, что "умер своей смертью". А "крот", как сейчас выяснилось, тихо рос по служебной лестнице, окружив себя свитой себе подобных.
К чему это привело, помнят все. Немощный маразматик и руководимые им члены Политбюро стремительно деградировали. Без притока свежей, молодой крови государственный мозг задыхался. Эти люди еще ходили, сверяясь с бумагой, озвучивали мысли многочисленных референтов. Но они уже были почти никем — минами без взрывателей, говорящими атрибутами чьей-то реальной власти. Им, старикам, оставили за ненадобностью историческую ответственность. А что дали взамен? — красивую сказку о всенародной любви. В угоду этой легенде, иногда отсекались головы тех, кто старался урвать побольше, напрочь забыв, что ворованым нужно делиться.
Реальная власть уходила из Москвы в регионы, пропитавшись там подлостью и холуйством, становилась она вседозволенностью и всевластием.
Страна зажила по законам курятника. Понятия "деньги" и "власть" становились синонимами. Одно перетекало в другое, в полном соответствии с дьявольским законом о сообщающихся сосудах. Но "контора" не умерла. Она копила силы и информацию. Ждала своего часа.
Глава 14
Заведение закрывалось, но Мордан все еще сидел за столом в окружении пивных кружек. Увидев меня, указал на свободное место рядом с собой. Витька с Валеркой уселись напротив.
— Ирина, — выкрикнул он и сделал рукой царственный жест, — три набора, три курицы и три шашлыка!
— Что, упырь, все кровь из родного пивбара сосешь? — столь же своеобразно поздоровался я, — очень бы удивился, не застав тебя здесь.
Витька с Валеркой притихли и следили за диалогом с широко раскрытыми глазами.
— Это не Кот, — пояснил я, — это человек, который знает Кота и поможет его найти.
— А что старика искать? — ухмыльнулся Мордан. — Он в это время всегда на дежурстве. Школу по ночам типа сторожит. Это там, под горой дураков. Вы к нему типа по делу, или долг принесли?
Я коротко изложил суть проблемы.
— Почерк знакомый, — задумался Сашка, — вполне может быть, что этих отморозков я знаю. Ну, а тебе, — он перевел глаза на меня, — Лепила, наверное, нужен?
— Откуда знаешь?
— Земля слухами полнится. Да и телевизор смотрю иногда. Жалко Векшина. А ты, насколько я понимаю, типа должен идти паровозом?
С Морданом меня познакомил отец. Не знаю, зачем. Разработка преступных авторитетов тоже входила в его компетенцию, но тут, по-моему, что-то другое. Какие-то давние ленинградские дела. Я этим особенно не интересовался и, честно сказать, никогда не задумывался, почему Сашка мне помогает и почему эту помощь я всегда принимаю, как должное. Я считал его агентом отца, внештатным сотрудником, осведомителем — кем угодно, только не другом. Как человек, он был мне глубоко симпатичен. Но симпатию эту я нес на задворках души, а при личном общении относился к нему с глубокой иронией. Он отвечал тем же.
— Что за слухи? — я кивнул на своих мужиков. — Не стесняйся, при них можно говорить откровенно.
— Фотографии твои. Они уже с вечера у нашей братвы на руках. Менты просят посодействовать в обмен на маленькие поблажки. Хочешь, покажу?
Информация никогда не бывает лишней.
— Покажи.
Снимок сделан в редакции "Правды Севера". Там работал знакомый — лучший фотограф в Архангельске. Я, крупно, в форме младшего комсостава, с только что зажженной сигаретой в зубах. Старый газетчик по давней привычке отпечатал только один экземпляр, а негатив по запарке сжег. Эта фотография стояла на столе у отца, в той самой квартире, где его застали врасплох. И тот, кто ее взял и размножил, теперь очень плотно меня обложил. Неужели контора вся уже ссучилась?
