Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Соизволите ли объяснить?
— Только если пообещаете снять их, — посмотрел он на меня отчего-то с грустью. — Я бы не хотел, чтобы перед моим визитом пролилась кровь. Она, знаете ли, этих зверей в людском обличии очень... Бодрит.
Я взглядом показал, что нас запросто могут слушать.
— Ой, да забудьте. Я их уже не боюсь. — Грустно улыбнулся Колобов. — За моей спиной тот самый угол, дальше которого пятиться уже некуда.
— Так что с перстнями не так? — Полюбопытствовал, глядя на свои руки. — Я обещаю их снять.
— Вам посоветовали их надеть или вы решились на это сами?
— Вообще, посоветовали привезти, — ограничился я частью правды.
— В них все не так, юноша. Долгорукие ненавидят Шуйских, Шуйские ненавидят Юсуповых, Борецких вырезали девятнадцать лет назад, Тенишевых вырезали Юсуповы пять лет назад, Де Лара вассальный род Юсуповых, а вы посмели где-то найти перстень главной семьи без вассального герба, а уж перстень нашего правящего дома — это просто запредельно невероятная наглость! Остается клеймо Самойловых, за которое вам ничего не скажут, но вы бы знали насколько эта семья мстительна сама по себе!
— Да что вы говорите...
— Не ерничайте, я просто желаю вам добра. Вам бы ценить помощь старого человека, но разве дождешься от вашего поколения?
— Извините. Я просто был изрядно... Удивлен.
Но перстни снимать не спешил, с интересом поглядывая на них. Действительно, необычный набор подобрался.
— Еще эта форма исполнения... Максим, верно?
— Да.
— Максим, перстни бывают нескольких видов — семейные, нарекающие, наделяющие и признающие. Вам непонятно, быть может, но нет никакой сложности. Семейные — это те, что даются по крови. Нарекающие — дарятся при вводе в семью или признанием части семьи, наделяющие — отдаются губернаторам провинций и городов, с правом действовать от имени рода, признающие — как признание услуги, их можно обменять на ответную, вернув перстень. Обратите внимание на вид закрепки и качество исполнения... Впрочем, это не важно, — отмахнулся Колобов, не желая вдаваться в подробности. — Ваши подделки весьма искусны, и будь они только признающими, да если бы вы смогли объяснить, какого демона вас наградили и Юсуповы, и Тенишевы одновременно... Но тут целый цирк! Одно признающее, одно наделяющее, два нарекающих и целых четыре родовых, к тому же среди них с полосой бастарда! Мастер изрядно посмеялся, — недовольно покачал головой старик.
— А ваш перстень, где он? — Поинтересовался я, глядя на белый след на его пальце, примеченный ранее.
Колобов тут же сжал ладонь в кулак, прижав его к обивке дивана.
— Простите за мою бестактность, — тут же сдал я назад.
— Нет, ничего, — словно сделав над собой усилие, Колобов открыл ладонь и поднес к лицу. — Вы правы, перстень был. Наделяющий. Теперь его нет, — глухо, словно текст приговора, произнес Аркадий Алексеевич.
— А что случилось? — Вновь осторожно спросил я.
Но, видимо, вновь совершил лютую бестактность. Хотя все равно не ясно, отчего бы ему, сбросить очки на диван, уронить лицо на ладони и приняться его ожесточенно тереть.
— В этом-то вся и проблема, — с горечью простонал он, не отнимая ладоней от лица. — В том, что вы тут, в Москве, ни черта не знаете! Не знаете, что прямо сейчас в вашей стране идет война! Умирают люди! Я смотрел телевизор — хоть одна, хоть одна новость! Хоть где-нибудь. — Прорычал он, будучи в явном отчаянии.
— Аркадий Алексеевич, вы уж простите... — Неловко начал я, оставаясь в непонимании причин.
— Ничего, ничего, — убрал он ладони и протер лицо платком. — Это вы мне простите эту вспышку. В самом деле, какая вам разница.
— Возможно, разница есть. Пока не узнаю, не скажу, — признался я.
— Хотя бы честно. Хотя бы без фальшивого сочувствия, — быть может, просто нашел он в моем ответе то, что хотел услышать сам.
Война идет в стране круглосуточно. Мелкая, затяжная, стычками и в полную силу — кланы имеют собственные земли, свободу, практическую неподсудность и право не платить налоги. Странно было бы переживать за то, что сосед решил отрезать от соседа клочок земли и за это получил по зубам. Простых людей, конечно, жаль.
— Так как бы вы рассказали эту историю по телевизору, если бы могли?
— Бросьте, — буркнул он, словно стесняясь своих эмоций, снова нацепил очки и прижал портфель к груди.
— Но вы ведь хотели, чтобы хоть кто-то обо всем узнал?
— Уже поздно. Уже все случилось.
— История — это ведь про то, что случилось, — пожал я плечами. — Рано или поздно об этом расскажут.
— Так, как хотят победители.
— Вот именно, — поддакнул я.
Не то, чтобы я его уговаривал и вызывал на откровенность — попросту ожидать было скучно, а беседа коротала время. Но последний довод все же возымел действие.
— Есть такой... Был такой клан на юге страны. Фоминские, может, слышали.
— Слышал, — кивнул я, с удивлением примеряя к живому, в общем-то, аграрному клану слово 'был'.
— Шестьсот лет назад тоже был. Хороший, крепкий род. Боевой. За службу на границе быстро прирос землей, получил право основать клан. Много доблести, славы и почета. Появились вассальные семьи. Слуги с родословной, которые получили свой герб. Война с османами, новые земли... Более полутысячи лет, это немало, юноша — сложно все рассказать.
Я же не торопил. Где-то есть начало конца этой истории, и ему лучше знать, как все так получилось.
— Максим, вы ведь не думаете, что все и всегда было хорошо? — Чуть повернулся он ко мне.
— Сомневаюсь в этом.
— Мы, бывшие слуги, лучше всех это знаем. Иногда приходит хороший правитель. Иногда мот и транжир, воспитанный мотом и транжиром. Но присяга есть присяга, оттого служишь каждому верой и правдой, отчаянно надеясь, что со следующим правителем все наладится. Надо только надеяться и ждать. В этот раз не дождались, — мотнул Колобов головой, и очки чуть сбились на его носу.
— Как так получилось? — Подтолкнул я его словом, устав от задумчивой паузы.
— Как обычно, — поправил он оправу. — Отец искренне думал, что наследники толковые и послушные. Умер, а те стали прожигать его капиталы. Вы не подумайте, род Фоминских достаточно богат, чтобы его капиталы не сожгла и сотня таких наследников. Тем более, что сыновья у них росли на диво толковые. — Аркадий Алексеевич чуть повернулся ко мне. — Самое важное, их родителям на них было наплевать! А это, я вам скажу, великолепно — потому что мы могли обучить их всему, что понадобится настоящему правителю! И мы учили! Оставалось-то — немного подождать! Пятьдесят, шестьдесят лет, чтобы нынешние померли и на их место взошли толковые и умные! И клан бы жил! И слуги бы — тоже жили!
— Но теперь вы здесь, и без перстня.
— Да, — понурился Колобов. — Князь и его брат умудрились оскорбить высокородную деву. Она от них вместе со всей свитой и пепла не оставила.
— Одна? — Впечатлился я.
— Высокородная дева, Максим, не оставит даже от этой башни камня на камне, — терпеливо произнес он. — Вы даже не представляете, какая Сила течет в крови древних семейств!
Почему — очень даже... Только я, наверное, князя с братом, да свитой... Хотя...
— А какой ранг у князя был?
— Мастера, — гордо приподнял он подбородок.
— Не, ну этих можно, — задумчиво пробормотал я.
— Вы о чем, юноша? — Переспросил Колобов.
— Так, теоретические размышления. Площадь накрытия, сила удара... Одна — ладно, пусть. А что остальной клан?
— У высокородных дев — высокородная семья, — закрыл он глаза и сцепил ладони на портфеле. — Они пришли и сожгли столицу княжества. Встали на окраине и сделали то же самое, что та девчонка. Сделали, не входя даже на улицы, не подходя к защитникам и ополчению. Так мы лишились всех Фоминских за одну ночь. А эти... Они ушли. Благородно решили не продолжать избиение, — уже потряхивало его от ненависти.
— Что за семья? — Поинтересовался я.
— Стародубские.
Ага, те же Рюриковичи, только в профиль.
— Но раз ушли, то... — Не совсем понял я.
— То за ними пришел князь Панкратов, — продолжил он с прежним ожесточением. — И развесил везде свои гербы. Вместе с несогласными.
Ловко...
— Все на это просто так смотрели, я понимаю?
— Главной семьи нет, вассалы сбиты с толку, союзники не ведут дела с вассалами, — уже успокоившись ответил Колобов. — А с Панкратовым у нас никто не ровня по Силе. Да и... Если не он, то кто-то другой прибрал бы к рукам бесхозное. Я надеялся, что это будет император, — все же добавилось в его голосе горечи.
— Позвольте поинтересоваться, но что вы делаете здесь? — Осторожно поинтересовался я.
Судя по поведению и словам, его совершенно не вдохновляет князь Панкратов в качестве господина. Он не выглядит его новым вассалом — более того, за речи, им сказанные про князя, можно на виселицу загреметь в первых рядах. Куда понятнее было бы восхваление, пусть и насквозь лживое...
— Я, в некотором роде, потомственный казначей Фоминских, — облизал губы Колобов. — В некотором роде, потому что клана уже нет. Кланового банка, впрочем, тоже нет. Есть только бумажки, — похлопал он по портфелю. — Захочу я — вместо бумажек вернутся все клановые деньги. Не захочу — в могилу их утащу за собой.
— Ваше желание зависит от встречи с князем?
— Именно так. Именно так. — подвигал он пальцами на портфеле. — Но то, что вы обо мне подумали — неверно.
— Я о вас пока ничего не подумал. — Честно признался я. — Мне больше интересно, почему князь держит обладателя таких капиталов в приемной.
— Потому что он знает, что мы не договоримся, — поджал он губы.
— Тем не менее, вы ждете встречи.
— Я попытаюсь его убедить. Он хочет деньги, и я готов их отдать, слышите? — Поднял он голос, словно был уверен, что нас слушают. — Но только деньги Фоминских! Ни грошом больше! Но они хотят все! Хотят даже больше, чем все! Больше, чем деньги! Но так нельзя!
— Аркадий Алексеевич, больше, чем деньги — это как? — Спокойно, с уже привычной хмуростью выслушал я его возгласы.
— Это просто, Максим. Это очень просто. У нас на счетах кланового банка — деньги всех компаний, которые работают на нашей земле по льготным условиям. Если Панкратов их заберет, они все разорятся. Но нет, нет-нет! Он хочет сделать хитрее. Все они, князья, сделают хитрее. Ведь что деньги? Если они просто лежат, от них толком нет прибыли. Поэтому князь хочет перенести все их счета в свой банк. Мой они закроют. Все те же самые счета, тех же владельцев. Вы не понимаете?
— За доступ к деньгам что-то попросят?
— Присягу, — растянул Колобов губы в неестественной улыбке. — Свободу. Просто поклянись, и все деньги снова будут у тебя. Ты больше не будешь банкротом, и даже сможешь работать на прежних условиях.
— Это как-то отличается от условий у Фоминских?
— Отличается. Мы не кабалили людей. Только налоги, никакого участия в их бизнесе, никаких приказов. Но сейчас Фоминских нет, я осознаю. Все эти люди — они разорены, потому что разорено княжество. Никто и никогда не вернет им эти деньги просто так, и не важно, кто бы подмял под себя земли — Панкратов ли, или Стародубские! Но я хочу убедить князя поступить иначе — отдать деньги владельцам, а себе забрать только капиталы Фоминских.
— Не поймите превратно, вопрос будет не про деньги. Зачем это вам лично? — Поинтересовался я.
— Я бы очень хотел, — произносил Колобов, словно через боль. — Чтобы мертвый род не стали ненавидеть в веках. Чтобы не говорили, будто из-за нас они разорены или попали в рабство. Ведь честь и слава клана, как и ненависть к нему — делится на всех слуг.
— То есть, если бы нашелся человек, заинтересованный в исполнении вашего плана, вы отдали бы ему капиталы? Вот просто так?
— Юноша, ни один честный человек сейчас не возьмет эти капиталы и не притронется к этим бумагам, — поделился горечью Колобов. — А другие князья просто заберут все деньги себе. Панкратов — он хоть заинтересован в сохранении предприятий на уже своей земле. Остальным на чужих людей наплевать.
— И все же, если бы нашелся, — продолжил я настаивать.
— Вы не себя ли имеете ввиду? — С грустной усмешкой произнес он. — Знаете, юноша. У меня есть чутье на людей, и быть может — вы бы не оступились на этой хрупкой дороге честности и долга. Но вас сомнут и растопчут. Даже меня почти растоптали. Я еле спас семью...
— И все же, я бы хотел услышать ответ.
— Я бы сказал вам да, если бы хотя бы три ваших перстня оказались бы подлинными, — словно закрывая тему, качнул он ладонью. — А до того — это все пустая дрожь воздуха, разминка для ума... Как бы было, если бы...
— Аркадий Алексеевич, а как проверить, подлинные или нет перстни? Вернее, как их проверяют?
— Если бы вы были одаренным, достаточно подать Силу, — откинулся он на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Вот как. — Заинтересовался я. — Интересно.
Подал Силу в перстень Самойловых — и кольцо черного дыма крутанулось вокруг руки, на мгновение образовав передо мной силуэт сгорбленного чудовища, закрытого туманным плащом.
Блин, и Федор молчал!
Перстень Юсуповых — вспышка искр, тут же сформировавшихся в силуэт дракона, под треск электричества деловито усевшегося на руке и распахнувшего крылья.
Перстень Борецких — и аквамарин в перстне пошел волнами, а в ушах зашумел звук необоримой волны, уже разогнавшейся на просторах океана.
Перстень Долгоруких — дымка холодного тумана, обволакивающая ладонь.
Перстень Тенишевых — и с идеально чистого потолка вдруг падает известка, а под ногами ощущение дрогнувшей земли.
Перстень Шуйских — холод весеннего леса, и его свежесть, бьющая в лицо.
Перстень Де Лара — раскаленный жар солнца, лучом пронзивший панорамное окно и прожектором озолотивший руку.
Перстень Рюриковичей — немедленно образовавшееся зеркало, из которого с удивлением посмотрел цесаревич Сергей.
— Извините, ошиблись номером, — чуть нервно улыбнулся я и стянул перстень.
Окошко пропало. Фух...
Что-то тихо как-то. Будто не хватает чего-то. Или кого-то.
Глянул направо. Увидел шокированное и ошарашенное лицо Колобова.
— Восемь, это ведь больше трех? — Поинтересовался я у него, стягивая остальные перстни.
— Д-да, — только и мог он произнести.
— Тогда пойду поздороваюсь с князем. Час уже, — покосился я на часы. — Нечего нам тут сидеть, дел полно.
— Юноша.. Максим... Господин, наденьте перстни обратно, умоляю! Панкратов — страшный человек! Но их он убоится! — Отчего-то кинулся к моей руке Колобов.
— Бояться надо не перстней, — все же завершил я дело и положил их рядом с ним на диван, подхватив папку с распечатками. — Бояться надо меня.
К счастью, в мире это пока мало кто понимает. Даже будущая жена — и та не в курсе.
Глава 8
Время собиралось из вязких секунд чужих решений и выводов, сокрытых за этажами княжеской высотки. Ощущение одиночества в прохладе кондиционированного зала не могло ввести в заблуждение. Нас видели, нас слышали, нас пытались просчитать еще до встречи, но аттракцион с перстнями обязан был внести коррективы в их замыслы и планы.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |