Напряжение: том 4

Значит, совсем скоро кто-нибудь возьмет на себя ответственность и примет решение. И самое ужасное для меня и правильное для них, что он может сотворить на данный момент — это вежливо отменить мне встречу.

Как шулер, обнаруживший честную колоду вместо крапленой — так и здесь сошлются на срочные дела и внеплановое совещание, чтобы вывести лишнего игрока из здания и перераздать чуть позже на двоих.

Еще немного, и у них найдутся верные слова для Колобова. Еще чуть-чуть, и появится осознание, что просто деньги Фоминских — не так и плохо. Лучше, чем ничего.

Я замер возле стола секретаря и прикрыл левую ладонь телом и высокой столешницей. Гроздь ярко сияющих Звездочек стекла с пальцев вниз, охотно прилипая к кабелям связи и питания, скрываясь под пластиком и резиной изоляции.

Дрогнул и замерцал свет люстр над головой, неслышно погаснув. С щелчком отключился факс на столе и выдохнул вентиляторами принтер. Жалобно пиликнул звуковой сигнал источника бесперебойного питания за столом секретаря и тут же замолчал.

Даже если решение уже принято, пусть оно немного запоздает — на количество ступеней в лестничных маршах, что нас отделяет. На длину коридоров и огромных залов. В мире без электричества и связи, даже самой острой мысли предстоит пробежаться вниз или вверх по огромному зданию.

Мне же, в общем-то, не нужно много времени — сразу за местом секретаря уходил круто вправо коридор к княжескому кабинету. Мне, как говорят в таких случаях, всего лишь документы передать, да уточнить пару моментов.

Например, зачем Самойлов из мещан понадобился им в одном зале с упрямым Колобовым? Понадобился срочно, без типичных для таких аудиенций проверок и предварительного собеседования с чиновниками рангом ниже.

Обычному человеку этого не узнать — как не знает свою судьбу пешка, стоящая перед ладьей. И не узнает, пока не дойдет до последней клетки на шахматной доске.

Нам же такой долгий путь преодолевать не надо — вот она, массивная дверь из светлой породы дерева в конце пути, отчего-то подпертая бруском, чтобы не закрывалась. Странная деталь для обстановки одного из могущественнейших людей по эту сторону Уральских гор. По ту сторону гор, впрочем, у персон такого уровня тоже полно странностей. Это ж надо — отваживать от меня невест... Или пытаться меня сожрать... В общем, копеечный брусок и створка из целикового массива дерева-исполина — это еще вполне нормально.

По обе стороны от меня шел ярко освещенный коридор с мозаикой из мрамора на полу и окрашенными под известняк стенами. Ближе к центру справа находился проем персонального лифта, с погасшим по причине отсутствия электричества индикатором этажа. Проходя мимо, покосился на циферблат подаренных часов — можно. И здание заполошно вздохнуло подключенной энергией резервного источника питания — зашелестели кондиционеры, загудел лифт, отрабатывая противопожарный маневр и отправляясь на этаж подземной парковки. Перезагружались АТС, равнодушно относясь к проклятиям нервничающих людей, набирающих княжеский номер. Совсем скоро они дозвонятся, но до этого...

Я тихонько зашел внутрь кабинета. Добротное по размерам помещение в пятнадцать на двадцать метров украшалось самым дорогим, что есть в этом городе — видами на центр Москвы из двух панорамных окон, образующих угол стен справа и передо мной. Слева темное дерево облицовки закрывали карты шести континентов, выполненных в достаточном масштабе, чтобы Антарктика обоих полушарий Земли касалась паркета, а Арктика подпирала выбеленный потолок в шести метрах над головой. Где-то на карте даже красовались разноцветные флажки, отражая области интересов и клановую собственность, а возле углов стен кантом шли гербы подчиненных городов, коих было около двух десятков. Стена же справа и слева от входа в кабинет закрывалась рядом крупных телевизоров, призванных отражать презентации и отчеты для высшего руководства. Сверху все это освещалось десятком ламп дневного света.

Обычное, в общем-то, рабочее пространство для приема людей со стороны и собственных подчиненных. Ничего общего с личным кабинетом, вход в который наверняка располагается здесь же, под участком фальш-стены, но куда точно не приведут случайного человека с улицы. Вот там будут и стеллажи с документами и книгами, на форзацы которых будет любопытно взглянуть; найдется место для фотографий семьи и предков, памятных предметов и деталей, характеризующих хозяина. Тут же все было достаточно стерильно в плане влияния личности на обстановку. Обычный деловой кабинет, выполненный под стандартные нужды. Должен был быть.

Но сейчас вся мебель — все эти кресла за длинным столом для совещаний вместе с ним самим были сдвинуты вплотную к стене с картой. В ту же сторону был скатан мягкий ковер, а пол вместо него покрывала уложенная внахлест черная пленка — точно такая, как в пакетах для мусора. Единственное, что оставалось на своем месте в кабинете по логике вещей — это отдельный стол руководителя возле панорамного окна напротив. Только вместо документов, которые все равно накапливаются так или иначе, на нем был разложен хирургический набор из медицинской нержавейки — приборов на тридцать, закрепленных каждый в персональном кармашке специально предназначенного для такого черного чемоданчика.

Интересно.

За тем же столом обнаружился и сам хозяин кабинета, он же князь Панкратов — нестарый на вид мужчина с высоким лбом, седым ершиком волос и волевым подбородком. На плечах его была армейская рубашка с камуфляжем песочной расцветки, с нашивкой в виде княжеского герба над сердцем.

Михаил Викентьевич был занят тем, что пытался навязать свою княжескую волю компьютеру, который не хотел нормально работать несмотря на титулы и высокий боевой ранг хозяина.

— Да включайся ты, железка, — чертыхался он, пытаясь легкими постукиваниями по корпусу и нажатиями по кнопке включения призвать электронику к благоразумию.

Электроника уходила в бесконечную перезагрузку.

— Час дня, — сверившись по часам, озвучил я информацию, стоя у самого порога и не наступая на черный полиэтилен.

— Ну надо же, заработало, — удовлетворенно хмыкнул князь, не отводя взгляда от экрана. — Час уже? Заводите этого.

— Этот уже здесь, — мягко ответил я.

— Сам явился. — Цепко посмотрел он на меня — вернее, в пространство за приоткрытой дверью. — Григорий Андреевич где?

— Снаружи, — ответил я правду, откинул брусок дерева в сторону носком ботинка и плотно закрыл дверь. — Отговорился делами клана.

— Дверь не нужно было закрывать, молодой человек, — попенял мне князь, выражая тоном угрозу и недовольство, от которых невольно потянуло вернуть все, как было. — Не следует распоряжаться в чужом доме.

— Прошу простить, — произнёс я без особой искренности, не тронув дверь, и сделал несколько шагов в сторону княжеского стола. — Смею думать, позже вы одобрите мое самоуправство.

Под ногами хрустнула складка пластика.

— Быть может, — поднявшись из-за стола, встал он от него сбоку и задумчиво тронул пальцами длинный хирургический ланцет. — Все может быть. Вряд ли вас порадует мое одобрение... Итак, Самойлов Максим, верно? — Заглянул он в листочек на своем столе.

— Абсолютно. Изволите ознакомиться с бумагами? — Взял я папку обоими ладонями и обозначил движение в его сторону.

— Вы знаете, Максим, — не отреагировал он, вновь переключившись на созерцание хирургического инструмента. — По своей первой профессии я — военный врач. Полевой хирург. Спас, смею думать, сотни и сотни жизней. И еще столько же непременно спасу, — остро посмотрел Панкратов на меня. — Вы знаете, что самое неприятное в этой профессии? Даже не гибель пациента, Максим. Самое неприятное, когда тебя отвлекают по пустякам.

Если и были ранее тени вариантов, то сейчас судьба пешки проявилась четко и без альтернатив. Я же медленно зашагал в сторону князя.

— Смотря что считать пустяком. — Мягко возразил я. — Является ли им жизнь человека?

— Человека, что считает свою жизнь потерянной из-за финансовых споров? — С гневом фыркнул Михаил Викентьевич. — Я дам вам сравнить ваши эмоции с отрезанной рукой и потерянным глазом, с оторванной ногой и кишками, вываленными из живота! У нас, молодой человек, идет война. Из-за вас, из-за потерянного на вас времени умрут десятки моих людей. Я хочу, чтобы вы ответили за их смерть. — Достал он из крепления нехороший на вид нож.

Резко зазвенел телефон на столе. Легкое движение ножа — и провод телефона, расположенный в полуметре от его руки, распадается надвое.

— Думаю, для вас жизнь этого человека — не пустяк, — был я по-прежнему доброжелателен и сделал пару шагов ему на встречу. — Предлагаю посмотреть на бумаги.

— Я видел ваши бумаги, Максим. Но вы продолжайте подходить.

— Вы видели повод для аудиенции, — не согласился я. — Некоторые вещи лучше передавать лично. Я бы не доверил их даже бумаге, но словам вы бы вряд ли поверили.

— Ваши жалкие попытки выгадать себе пару секунд жизни, — с неодобрением покачал Михаил Викентьевич головой. — Чего вы хотите? Выпрыгнуть в окно? Так они бронированы, и я вас успею перехватить еще раньше.

Тело вдруг жестко обняли незримые путы, особенно сильно сжавшись вокруг шеи.

Я потянулся Силой к пуговице на детали нижнего белья, менять которую тут не посчитали нужным, и удушье моментально прекратилось, как и чужое воздействие. Все-таки, правильно посчитали сестры — этот предмет одежды я точно не потеряю и не забуду, хотя сказать кому — смешно...

— Интересно, — хмыкнул князь Панкратов, опуская руку с ножом.

И на защиту навалилось нечто в сто крат более мощное, чем раньше — даже воздух пошел радужными разводами в местах соприкосновения сил. Но дышать, продолжать двигаться и говорить я мог.

— Я бы хотел, чтобы вы заглянули в документы. — Был я по-прежнему спокоен. — Раз вы все контролируете, то что изменится от секунды вашего внимания?

— Я могу посмотреть их после вашей смерти, — радужная расцветка обняла практически все пространство вокруг меня.

— Верно. Но кто ответит на ваши вопросы? — Протянул я ему папку, находясь в метре от стола.

— Хорошо. — Поразмыслив, Михаил Викентьевич отменил сковывающую технику и перехватил документы.

Было ли тому причиной мое упорство, или наличие артефактов, или же проблеск рассудка, который обязан был подсказать стоимость вещей, способных на время удержать 'виртуоза', но князь убрал нож в сторону, облокотился на стол, дернул за тканевую завязку и распахнул картонную папку. Пробежался глазами. Резко остановился и начал читать с самого начала — на этот раз медленно и очень внимательно. Взгляд его на секунду метнулся к углу листа сверху — туда, где к первой странице была прицеплена фотография.

— Откуда это у вас? — Спросил он жестко, сверля глазами.

— Из архива ИСБ. — Не стал я увиливать. — Некоторое количество бумаг отправилось за пределы их территории вместе с мусорщиками.

И пусть понимает это, как хочет.

— Вы хоть понимаете, что у меня под рукой все нужное, чтобы вытащить из вас всю информацию? — Демонстративно покосился он на хирургический набор.

— Вся информация и без того есть в бумагах. Город и адрес, карта, фото. — Скупо ответил я.

Зазвонил личный сотовый князя, лежащий на столе. Михаил Викентьевич не глядя потянулся к нему, чтобы выключить. Затем обогнул стол и сел за него, чуть подрагивающей рукой перелистнув страницу.

А в облике жестокого господина, готового резать незнакомого ему человека, чтобы запугать несговорчивого банкира, впервые мелькнула человечность.

— Что вы за это хотите? — Прикрыв глаза, коротко выдохнул он.

— Ничего, — качнул я плечом.

— Если вы посмеете этим шантажировать, — посмотрел он жестко. — Ваша смерть будет даже хуже той, что я планировал. Я даже поблагодарю вас за закрытую дверь, потому что крики боли, которые вы будете издавать...

— Ни у кого нет копии. Никому не будет разослана, если я не выйду из здания.

Не представляло ни малейшей сложности спокойно смотреть ему в глаза. И оттого чувство глубокого недоумения, мелькнувшее на жестоком лице, заметить было вовсе не трудно.

— Так не бывает. — Выразил он честно свои эмоции.

— Понимаете, я пристально следил за тем турниром, в котором участвовал ваш сын. Это как раз тот период времени.

А о том, что участвовал — лучше умолчать. Турнир, как известно, не состоялся, а значит победителей в нем не было, как и чествования в газетах и на телевидении.

— Что с того? — Буркнул Панкратов, переворачивая на новую страницу — на этот раз не черно-белую, а полную цветных фотографий.

Фотографий мальчишки, очень похожего на его сына.

— Он хороший парень. Удалось посмотреть на него вблизи. И команда — очень хорошая. Я думаю, ваш сын очень хотел победить на том турнире, чтобы на радостях победы сказать вам о своей возлюбленной.

Возлюбленной, которой не было в евгенической программе клана. От которой у него должен был быть сын — что вряд ли удержало бы влиятельного отца от гнева. Потому что девушка — пусть из небедной, но не аристократической семьи, и ставить ее первой женой, означает оскорбить семьи тех высокородных, с кем давно подписаны брачные договоры.

На турнире были высоковозрастные ребята — собственно, большинство из них перешли в одиннадцатый класс, и по всем стандартам считались взрослыми. А иные и сами считали себя взрослыми до конца, полагая вправе любить и быть любимыми без оглядки на родителей. И Вячеслав Михайлович Панкратов был одним из них.

— Это домыслы, — буркнул дед. — Интрижка с продолжением. Алкоголь, ошибка молодости, охотница на высокую кровь.

Но голос — он подрагивает накатывающими эмоциями. Нет у Панкратова наследников первой линии. Несмотря на возможность завести новую жену взамен некогда сгоревшей в войне — с этим он не торопился. Есть такие люди, которым второй брак — как измена погибшей супруге. Слишком сильны чувства. А без любви дети рождаются слабыми — о чем, собственно, и прослеживается тревога в голосе князя.

— Страница четыре, сведения об открытых счетах. — Подсказал я. — Первые два года девушка и ребенок брали деньги из фонда, открытого вашим сыном. Потом деньги кончились. Страница пять, там фотографии в хронологическом порядке.

Последовательность жизни девушки Ольги, которую выгнали из собственной семьи. Родила в семнадцать. Не захотела брать фиктивного мужа, чтобы избежать позора. Не пожелала назвать отца малыша. Не пожелала сдать сына в детдом и уйти в монастырь — для семьи градоначальника немаленького подмосковного города, зубами держащегося за должность, вывод простой — за порог, и пусть одумается, когда есть станет нечего. А до той поры — нет и не было такого горя в его идеально чистой и незапятнанной семье и карьере, вырезано из соборных книг и никогда не рождалось. Знакомым и родне привиделось, а если станут шептать — так чин городского головы позволит быстро придушить болтунов.

Девушка переехала в другой регион, сняла квартиру и воспитывала сына на те деньги, которые у нее были. Потом на то, что смогла продать из вещей — пусть и дешевле реальной цены. На пятый год, купив для сына место в детском садике, стала работать там, где принимали людей с неоконченным средним образованием. Кассиры, посудомойки, уборщицы, официантки — и на некогда молодом и прекрасном лице начали появляться морщинки в уголках глаз и темные следы вокруг век, а улыбалась она только с малышом на руках.