Он всегда был баловнем судьбы. Красавец, умница, признанный талант, не говоря уже о прочем, но ведь и это "прочее" не сбросишь со счетов! Являясь старшим сыном одного из самых знатных и богатых людей в королевстве, Август получил великолепное воспитание и образование. Он никогда не нуждался в деньгах. Не праздновал труса на войне. Был награжден и обласкан королевским двором. Повеса и бретер, любимец женщин, он стал магистром трансцендентальных искусств в двадцать пять лет и защитил докторскую диссертацию по высшей магии в двадцать восемь. Он знал всех, и все знали его. Старый король благоволил ему, как никому другому. И, хотя молодой король не мог забыть Августу "разбитое сердце" Тоски де Вентис, Максимиллиан III "продолжил традицию", по-прежнему, принимая Августа при дворе.

Так все и обстояло. Во всяком случае, до вчерашнего дня. Ведь все проходит, не так ли?

Август стоял, упершись ладонями в широкий подоконник открытого в ночь окна. Волчья луна заливала близкий лес зловещим серебром. Где-то поблизости ухала сова. Легкий ветерок дул прямо в лицо, но, хотя к ночи сильно похолодало, даже ночные заморозки оказались бессильны остудить пылавший в Августе огонь. Ничто, казалось, уже не могло быть, как прежде. Впрочем, не казалось. Так и обстояли дела. Весь его мир рухнул, похоронив под обломками того человека, каким он был еще накануне.

"Эти люди! Эти треклятые двуличные подлецы! В пекло их всех!" — Август отвернулся от окна, подошел к столу и налил себе в серебряную чарку новую порцию бренди. Алкоголь должен был, по крайней мере, утишить его боль!

6. Трактир "Межевой камень", полдень прошедшего дня

Посольство Российской империи располагалось в просторном особняке на улице Добрых душ, и в распоряжении графа Новосильцева, посла великого гиперборейского царства, имелся целый штат слуг. Был у него, разумеется, и свой повар, и, говорят, весьма неплохой. Тем не менее, по давно заведенному обычаю, завтракал посол в расположенном неподалеку от особняка трактире "Межевой камень". Еще одной странностью графа было то, что утреннюю трапезу он вкушал в одиночестве. Гости появлялись за его столом во всех прочих случаях, но не в "Межевом камне". Не странно поэтому, что едва Август вознамерился приблизиться к читавшему газету графу Новосильцеву, как дорогу ему заступил один из слуг посла.

— Прошу прощения, сударь! — вежливо остановил Августа здоровенный детина, больше похожий на кабацкого вышибалу, чем на камердинера или комнатного лакея. По-французски он говорил почти без акцента. Одним словом, безупречный нукер.

— Василий Петрович! — окликнул Август посла. — Знаю, что не вовремя, но нужда велит!

— Ну, раз велит, — оторвал взгляд от газеты Новосильцев, — присоединяйтесь, Август! Прохор, пропусти!

Слуга посторонился, и Август подошел к столу.

— Dobrogo dnia! — сказал он по-русски и присел на стул напротив посла.

— И Вам не хворать! — усмехнулся в ответ собеседник. — Вы, Август, к слову, единственный в этой стране, кто не кличет меня Базилем, и по русскому обычаю поминаете при обращении моего батюшку. Закусите со мной?

— Благодарю, — покачал головой Август, — но я сыт.

— Даже не выпьете?

— Пожалуй, откажусь, — снова покачал головой Август. — Я и так уже с раннего утра ne prosyxaiu.

Этим, собственно, исчерпывались познания Август в великорусском наречии, поэтому говорили они с русским послом по-французски.

— Я настаиваю! — в глазах Новосильцева появилось какое-то странное выражение, которое Август никак не мог ухватить.

Что это было? Сожаление? Сочувствие? С чего вдруг? Но, как на грех, думалось ему сейчас плохо, так что возникшую, было, мысль Август благополучно упустил. Слишком был занят своими чувствами, а зря.

— Граф, мне нужна въездная виза, — сразу взял он быка за рога. — Я...

— Увы, Август, — граф смотрел едва ли не с жалостью, но уж точно, что не был равнодушен, — но я не могу вам помочь.

— Что?! — опешил Август, ни разу в жизни не встретивший отказа в такой безделице. — Я...

— Извините, Август, — тяжело вздохнул Новосильцев. — Мне действительно неловко вам отказывать, но въезд в Российскую империю вам запрещен.

— Ничего не понимаю... — Август был обескуражен. Такого не могло быть, потому что не могло быть никогда. И тем не менее...

— Это просьба его величества Максимилиана, — с явной неохотой объяснил посол. — Как вы понимаете, Август, я не могу ему отказать. Ее императорское величество, к слову, тоже не сможет.

"Максимилиан? — удивился Август. — Но как он мог узнать, что я захочу поехать в Петербург?!"

Состояние Августа в тот момент было таково, что он был совершенно дезориентирован. Как говорится, затмение нашло. Иначе такую тупость не объяснить. Ведь обычно мысли его не "текли", а "стремительно летели". Логика была холодна и безупречна. При том, что интуиция тоже не дремала. И все-таки, он справился. Пусть и с опозданием и только отчасти, но, в конце концов, натура взяла верх, и Август начал соображать.

— Когда это случилось? — спросил Август.

— Вчера, — лаконично ответил Новосильцев.

— Вот так-так! — Август действительно не знал, что и думать. Что такого могло произойти вчера, что король решил вмешаться в его личные дела? В его планы, о которых вчера не знал и сам Август? Однако, очевидно, одно. Король знал еще вчера, что барон ван Коттен уезжает в Петербург, и тогда же приказал Агате ехать вместе с мужем. Разумеется, это более чем странно, но хотя бы объяснимо. Однако запрет на въезд в Российскую империю — это совсем другое дело. В этом случае, Максимилиан должен был знать не только о том, что баронесса является любовницей Августа, но и о том, какого рода отношения связывают этих двоих.

"Но это невозможно! — возразил себе Август, пытаясь осмыслить случившееся. — Он не мог этого знать! Я сам не знал..."

Получалась какая-то форменная бессмыслица, поскольку в основе действий Максимилиана лежали два совершенно невозможных обстоятельства. Во-первых, должно было случиться нечто настолько из ряда вон выходящее, что король вообще смог и захотел — или скорее наоборот, захотел и смог, — столь грубо, если не сказать оскорбительно вмешаться в личные дела графа де Ламара. А, во-вторых, откуда ему вообще было знать, что Август вознамерится ехать в Россию вслед за своей любовницей? Притом знать об этом заранее и наверняка!

"Чепуха какая-то!"

И в самом деле, чепуха. Такое не утаить. Уж кто-нибудь из приближенных Максимилиана, наверняка, шепнул бы Августу на ушко, что затевается в палаццо Феарина и почему. Но нет. Все было тихо и мирно. Вот разве что Агата... Но Агатой, скорее всего, двигала одна лишь любовь. Она хотела проститься с Августом в их обычной манере, и ей это удалось. Ночь любви, краткое прощание, и все, собственно. Занавес опускается.

— Август... — прервавший его размышления Новосильцев, словно бы колебался, сказать Августу нечто или нет, но, в конце концов, решил, по-видимому, озвучить это таинственное "нечто", которое по-прежнему вызывало у него сомнения.

— Не скрою, я заинтригован, — сказал он наконец. — Не знаю, что и думать, но полагаю, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Вы, как мне кажется, об этом деле так же не осведомлены, что заставляет думать о странном...

Новосильцев помолчал, внимательно глядя Августу в глаза, и продолжил все тем же ровным голосом, каким стал бы рассказывать о рутинных делах.

— Мне, Август, отчего-то представилась забавная картина. Будто бы вы едете в Прагу к гросгерцогу Рудольфу. И в руках у вас подорожная, выписанная моим старым другом бароном Дризеном... Каково?

— Думаете? — нахмурился Август.

— Даже и не знаю, что сказать... Да, и вот еще что, но строго между нами. Позавчера баронесса ван Коттен посещала палаццо Феарина, но подробностей я, разумеется, не знаю.

"Позавчера? — удивился Август. — Отчего же я узнаю об этом только сегодня и не от нее самой, а от третьего лица?"

Ситуация представлялась Августу настолько абсурдной, что он даже рассмеялся...

7. Вилла Аури, здесь и сейчас

Алкоголь не брал. Не туманил мозг. Не глушил боль. Голова оставалась ясной, хотя лучше бы ему впасть в забвение, потому что то, что испытывал в эти мгновения Август было попросту нестерпимо. Боль, гнев, ощущение бессилия и одновременно кристальная прозрачность мысли, нежданно-негаданно вернувшаяся к нему в самый неподходящий момент.

Сейчас, стоя с очередной чаркой бренди перед открытым в ночь окном, Август видел прошедший день совсем не так, как воспринимал его, находясь в живом потоке времени. Детали — вот в чем кроется присутствие божества. Иногда подробности кажутся лишними, но это ошибочное мнение. Частности способны дополнить приблизительное знание до полного, незавершенное до целого. Раскрыть подлинный смысл происходящего, связав его с прошлым и проследив в еще не наступившем будущем.

"Я всего лишь хотел видеть ее той женщиной, которая достойна любви! — признал очевидное Август. — Глупец!"

Что ж, любовь великая обманщица, и ложь ее слишком часто любезна сердцу. Другой вопрос, всегда ли нам нужна правда? И если да, то, когда, где, при каких обстоятельствах?

"Я видел лишь то, что она готова была мне показать, или то, что готов был увидеть я сам!" — Август выпил бренди, даже не почувствовав его вкус, и отвернулся от окна.

Он хотел вернуться к столу за новой порцией кальвадоса. Однако, по случаю, взгляд его упал на противоположную стену. Там на темных дубовых панелях висели его дипломы, вставленные в застекленные позолоченные рамки. Патенты лиценциата алхимии и магистра трансцендентных наук, диплом доктора высшей магии и, наконец, патент профессора Королевского университета в Генуе.

"Тщета человеческая, — горько усмехнулся Август, переводя взгляд с одного документа на другой. — Свидетельства тщеславия и дешевой фанаберии..."

8. Университет Генуи, три часа пополудни прошедшего дня

После разговора с русским послом настроения идти в университет не было вообще. Тем не менее, положение обязывает: Август как никак профессор и член Коллегиум Гросса, а Большое Собрание Магистров происходит от силы пару раз в году, и никогда по пустякам. Так что причин занять свое место в круглом зале Коллегиума было более, чем достаточно. Однако на этот раз обстоятельства не просто обязывали Августа присутствовать на заседании, они этого настоятельно требовали. По единодушному мнению лиц, прикосновенным к подспудным политическим течениям, избрание Августа Гроссмейстером являлось делом решенным. Но, чтобы быть избранным, следовало для начала принять участие в процедуре, поскольку выборы Гроссмейстера могут быть только очными, и, следовательно, его присутствие в зале Коллегиума в момент голосования попросту обязательно. Поэтому Август — как бы ни был он расстроен и обескуражен — надел черную докторскую мантию, водрузил на голову академическую шапочку и ровно в три часа пополудни появился в зале Коллегиума, чтобы занять там свое именное кресло...

Избрание Гроссмейстером должно было стать апофеозом его академической карьеры. А на стене с дипломами в его кабинете появился бы еще один документ — выписка из протокола выборов главы Коллегиум Гросса. Так должно было произойти, но, увы, этого не случилось. Что-то — о чем Август по-прежнему ничего не знал — случилось накануне и перевесило на чаше весов все его достижения, репутацию, силу личных связей, наконец. В такого рода делах ведь достаточно потерять всего два-три голоса, и жезл Первого Среди Равных окажется в руках другого. Это, собственно, с Августом и произошло: кто-то воздействовал на колеблющихся магистров, и в результате статистика оказалась не на его стороне. Вроде бы, не трагедия. Максимум — драма. Но для Августа, ценившего внешние признаки величия ничуть не меньше сущности самого величия, это оказалось ударом невероятной силы. Он был попросту раздавлен, и падение его в пропасть саморазрушения оказалось настолько решительным, что после окончания собрания он перехватил своего давнего недруга — оппонента, соперника и недоброжелателя — магистра д'Альбре и задал главе партии Нумерологов прямой вопрос:

— Могу я узнать, что здесь произошло на самом деле?

— Можете, — вежливо, едва ли не дружески улыбнулся собеседник, — но лучше бы вам, профессор, прежде переговорить с вашим батюшкой, графом де Ламаром. А уж после, я буду счастлив дать вам любые разъяснения...

9. Палаццо Риоро, шесть часа вечера прошедшего дня

В обычные дни и в такое время — то есть, около шести вечера — найти старого графа можно было только дома. Если, разумеется, он находился в городе, а не в одном из своих многочисленных имений. Однако, поскольку сегодня позже вечером должен был состояться большой королевский прием, Альбер де Ламар определенно никуда не уезжал. Тем не менее, Огастин — старший камердинер отца утверждал обратное.

— Его сиятельство уехал еще с утра, — объявил он Августу, но в глаза при этом не смотрел, хотя раньше никогда от этой привилегии не отказывался.

"Уехал?" — Верилось с трудом.

— Куда? — хмуро поинтересовался Август, раздумывая над тем, что это значит, и значит ли что-то вообще.

— Его сиятельство не сказал. — Коротко и сухо. Почти грубо, если иметь в виду разницу в положении.

"С чего бы вдруг?"

— Сказал, когда вернется?

Вопрос уместный, разве нет?

— Никак нет, не изволил сообщить.

"Нет, — подумал тогда Август, пытаясь подавить вспышку неконтролируемого бешенства, — не проведешь, старый хрыч! Знаешь, но не скажешь! Но почему? Почему, демоны тебя забери?!"

— А тебя, Огастин, отчего же не взял? — спросил вслух, не слишком надеясь, впрочем, на вразумительный ответ. — Ты же с ним всегда ездишь, разве нет?

— Не могу знать, — все так же отводя взгляд ответил старик-камердинер. — Не взял.

— Ну-ну... — кивнул Август и пошел к матери.

"Что за притча? — думал он, подходя к дверям в ее апартаменты. — Определенно случилось что-то скверное, или это просто совпадение?"

Но, похоже, в городе и в мире, и в самом деле, произошло нечто чрезвычайное, из ряда вон выходящее, способное разом обрушить весь его мир, вот только Август отчего-то ничего об этом событии не знал.

А в дверях в апартаменты графини-матери его уже поджидала Джинайна — любимая камеристка Терезы де Ламар.

— Уехала? — спросил Август и посмотрел в глаза женщине, которая, что любопытно, глаз не отвела.

— Слегла, — коротко ответила женщина, хотя склонности к лаконичной речи никогда прежде не выказывала.

— Надеюсь, она не умирает! — Август нашел в себе силы саркастически усмехнуться и, не задерживаясь ни одной лишней секунды, пошел прочь.

Однако далеко уйти не удалось. В Ореховой гостиной его перехватил Ренар. Кавалер де Безом сидел в кресле, поставленном так, чтобы ни в коем случае не пропустить Августа, куда бы или откуда бы он ни шел. Выбор места, отметил Август, подходя к младшему брату, был безукоризнен. Впрочем, держать Ренара за дурака — себе дороже. Не гений, разумеется, но отнюдь не глуп и не прост, и ко всему отъявленный хитрец. Возможно, поэтому про себя Август называл его обычно Рейнике, как звали сказочного хитреца лиса, но вслух этого прозвища не произносил никогда.