С Теа все происходило по-другому. Эту женщину он, разумеется, желал со всей страстью, на которую был способен. Это факт. Но, прежде всего, Август ее любил — и это тоже факт — и оттого, быть может, он был крайне осторожен в своих "ухаживаниях", деликатен, чуток и обходителен. Нежность превалировала в его чувствах к Теа над страстью, что, учитывая репутацию Августа и весь его жизненный опыт темного колдуна, отнюдь не пустяк. Но от судьбы не уйдешь, — голос плоти не заглушить, — и, в конечном счете, все случилось, как случилось. Настала ночь. Та самая, единственная. И прошла, уступив место утру. И, воспрянув ото сна, Август был счастлив, как, впрочем, была счастлива и Теа. Во всяком случае, женщина после ночи любви разве что не светилась.

— Хочешь знать, какая я, на самом деле? — сладко потягиваясь со сна, спросила она. — Я имею в виду раньше, там... Ну, ты понимаешь...

— Я понимаю, — кивнул он. — Но мне казалось, что ты не хочешь говорить о своем прошлом.

Так и было. Не хотела. Но и он не настаивал. Никогда. Ни разу.

— Раньше не хотела, — легко призналась женщина. — А сейчас вот расхотела не хотеть.

— Тогда рассказывай! — предложил Август, боясь вспугнуть возникшее между ними настроение.

— Меня зовут Таня, — мягко улыбнулась Теа, и глаза ее засияли изумрудной зеленью. — Не Танья, Август, а Таня. Повтори!

— Таня, — это оказалось куда проще, чем ему показалось в первое мгновение.

— Таня, — кивнула Теа, — и я тебе наврала, Август, — шевельнула она верхней губой, — мне не двадцать один. Просто эта Теа, — ткнула она себя в грудь, — она такая роскошная, Август, такая большая, красивая и взрослая... Ну, ты понимаешь! Вот я и соврала. А на самом деле мне девятнадцать лет, и я студентка. Учусь на матмехе.

— Ну, то есть, училась, — поправила себя Теа и тут же внесла необходимые пояснения. — Матмех — это математическо-механический факультет университета. Девушки там редко учатся...

— Своя специфика! — пожала она роскошными плечами, как если бы оправдывалась. — Слишком много требуется мозгов ...

— То есть, надо быть очень умной? — привычно перевел Август слова женщины на общеупотребительный язык.

— Да, — кивнула она и поправила сползшую с плеча бретельку ночной сорочки. — Надо быть умной...

— Но ты и есть умная, — улыбнулся Август, поощряя Теа к продолжению рассказа.

— Умная, — едва ли не печально вздохнула Теа, но блеск глаз никуда не исчез. Она веселилась, на самом деле, или, возможно, издевалась. Знать бы еще над кем: над ним или над собой?

— Умная, — повторила так, словно пробовала это слово на вкус. — Все в голову ушло, а на остальное, наверное, ресурсов не хватило. Я, Август, по жизни мелкая. Метр пятьдесят шесть и живого веса во мне — сорок кило. Представляешь? И внешность — так себе. Серенькая мышка. Даже хуже! Мальчики про таких, как я, говорят "плоска, как доска, и на вывеске тоска".

Последнюю фразу она произнесла по-русски, и Август понял из нее только два слова: "доска" и "тоска". По-видимому, это была рифма, и, следовательно, фраза являлась строкой из стихотворения.

— Э... — сказал он в ответ, боясь задать прямой вопрос о содержании "стишка". Но Теа отнюдь не смутилась, что было более чем странно, учитывая то, как она ответила на невысказанный Августом вопрос.

— Ни задницы, ни сисек, да еще и в очках, — пояснила она. — Ботанка и очкарик, сечешь, Август, фишку?

Как это часто случалось с ним в последнее время, Август прозвучавший вопрос не понял, но смысл все-таки уловил. Впрочем, голова его сейчас была занята другим. Он пытался представить себе ту Таню, о которой рассказывала Теа. Маленькая и худенькая, похожая на мальчика, черноволосая — отчего-то он был уверен, что именно черноволосая, — в очках. Тонкая серебряная оправа, толстые линзы и голубые глаза. Образ этот совершенно не сочетался с тем характером, который успел узнать Август. Но, возможно, плоть накладывает отпечаток и на характер? Разве может оставаться неизменной душа, перешедшая из неказистого тела щуплой девушки-мальчика в роскошное тело Теа д'Агарис? Впрочем, вино не становится лучше или хуже от того, налито ли оно в серебро или в глину.

— Ничего не понял, — сказал Август вслух и тут же улыбнулся. — Ботанка? Фишка? Я не знаю этих слов, но зато я знаю нечто гораздо более важное: я тебя люблю!

— Не обольщайся! — беззлобно отмахнулась от него Теа. — Ты ее любишь, вот это все, — показала она рукой на высокую полную грудь, — а не меня. Но поскольку она теперь я...

"Зачем она мне все это рассказывает? — мимолетно задумался Август. — Кокетничает? Проявляет доверие? Или, возможно, сбивает со следа? Обманывает, запутывает, морочит голову... Но зачем?"

— Ты ошибаешься! — Август решительно отмел неуместные здесь и сейчас мысли, привлек женщину к себе и поцеловал в губы.

Получился очень хороший поцелуй. Долгий. В меру страстный и чрезвычайно нежный.

— Теа д'Агарис красивая, — объяснил он свою мысль, оторвавшись от губ женщины, и нежно коснувшись пальцами ее обнажившейся груди. — А люблю я все-таки тебя. Ту, которая спряталась внутри!

— Даже так... — прищурилась Теа, умеряя изумрудное сияние. — Не обманываешь?

— Богами клянусь!

— Ну, ладно тогда, Август. Пожалуй, я все-таки выйду за тебя замуж... Когда-нибудь... Позже!

* * *

Как и накануне, обедали в траттории "Сердце гондольера". Кухня здесь была просто изумительная и славилась на весь город. Так что в просторном общем зале в три часа пополудни заняты были практически все столики. Кое-где пировали большими компаниями, а кое-где "интимно" обедали вдвоем или втроем. Играла музыка, сновали между столами услужливые камерьере — все, как один мужчины, в отличие от "трактирных девушек", — витали запахи жареного мяса и острых приправ, стоял ровный негромкий гул от множества идущих одновременно разговоров.

Как ни странно, сегодня в "Сердце гондольера" оказалось довольно много знакомых, с интересом рассматривавших Августа и его спутницу. Очевидно, что слухи, — знать бы еще какие? — добрались сюда из Генуи гораздо раньше, чем Август и Теа приехали в Венецию. Трудно сказать, что именно стало известно "широкой публике", и как эти новости трактовались здесь и сейчас, но знакомцы, а это в основном были венецианские аристократы, негоцианты и артисты, Августа не игнорировали. Вежливо здоровались, обменивались с ним короткими, ни к чему не обязывающими репликами, куртуазно представлялись Теа и говорили ей витиеватые комплименты. Приглашали к столу, зазывали в гости. Но Август на все это практически не отвлекался. Отвечая всем встречным вежливо, но скорее машинально, чем осознанно. Его интересовала одна лишь Теа. На нее он и смотрел. С ней говорил. Ею восхищался. И все это оттого, что впервые в жизни испытывал нечто большее, чем обычное увлечение красивой женщиной. Теа он не просто хотел, ее он любил, и это было странно и ново для него, но у Августа даже не было возможности осмыслить свои переживания, настолько он был ими полностью захвачен.

Итак, расположившись за одним из столиков, скрытых в глубоких нишах задней стены, они заказали суп минестроне, сваренный по классическому венецианскому рецепту, то есть, "из семи типов овощей, семи типов мяса и семи видов приправ", жаркое из козленка — в Венеции его так и называют — капретто, то есть, "козленок", — ризотто с морскими гадами, миндальный торт и красное вино из Тревизо. Вот с этого вина все, собственно, и началось. Камерьере принес бутылку темного стекла, откупорил и налил немного в бокал Августа. Август взболтнул вино, поднес к носу — великолепный аромат — и совсем уже готов был продегустировать напиток, когда в игру вступила Теа.

— Не пей! — сказала она и нахмурилась. — Что-то не так... Ну, не знаю! — раздраженно бросила она. — Но я бы не рекомендовала брать это вино в рот. Оно...

"Яд?!"

Могло случиться, и так, но в связи с этим возникало, как минимум, два вопроса. Вернее, три. Кто? Почему? Как узнала об этом Теа?

Самое любопытное, что Август в словах женщины не усомнился. Сказала, значит, так и есть. Другое дело, как узнала, и что теперь с этим делать? И с тем, что Теа способна — если конечно, и в самом деле, способна, — на такое волшебство, и с тем, в первую очередь, что их пытаются отравить. Его или ее. Или, возможно, обоих?

— Нет, — сказал он вслух, все еще принюхиваясь к вину, покачал головой и холодно посмотрел на камерьере, — не нравится мне этот запах.

Вот только, на самом деле, никакого особого запаха он не уловил. Аромат был. Винный. Но и только.

— Ты уж извини, любезный, но пахнет как-то не так. Вот мне и дама пить не советует...

Август тянул время, пытаясь найти элегантный выход из отнюдь не тривиальной ситуации. Обычно ведь как? Или жертва глотает яд, или нет. Но в последнем случае, возможны варианты, большинство из которых сводится к обострению конфликта. Однако Августу крайне не хотелось "обострять", поскольку ничего хорошего в открытом вызове, брошенном неизвестному противнику, нет. Враг итак знает, кого и почему хочет убить, а ты — нет, и значит, любая публичность на руку злодею. Вот Август и пытался разрешить конфликт, не привлекая при этом внимания других посетителей траттории. Однако, как тут же выяснилось, зря старался: едва прозвучала его реплика, произнесенная тихим голосом и с вежливой улыбкой на губах, как худощавый камерьере "ударился в бега". Бросил бутылку и побежал к выходу из траттории.

Впрочем, далеко не убежал. Теа стремительно вскинула руку, словно хотела напутствовать убегавшего от нее мужчину, или прощалась с ним. Скорее, второе, поскольку метальный нож вошел камерьере под левую лопатку, и, споткнувшись набегу, беглец рухнул лицом вниз.

— Вот же засада! — Теа посмотрела на свою руку, перевела взгляд на упавшего камерьере, покачала головой и снова взглянула на руку. — Как-то я поторопилась, наверное...

Ну, поторопилась или нет — это еще как посмотреть. Другой вопрос, что теперь со всем этим делать, даже если допустить, что они в своем праве — покушались-то на них, а не наоборот. Однако нож в спину? И где? В знаменитой траттории, на глазах у "всех, всех, всех"? Выглядело неаппетитно, и это еще мягко сказано.

"Впрочем, что сделано, то сделано!" — решил Август, взглянув в изумрудные глаза Теа. Сердиться на нее, тем более, гневаться он не мог. Просто не получалось.

— Все нормально, — успокоил он женщину и, вспомнив одно из ее "особенных" выражений, добавил с улыбкой:

— Не бери в голову, дорогая! А бросок, к слову, вышел на славу!

— Как скажешь! — ответила неуверенной улыбкой Теа и, более не отвлекаясь, занялась делом.

— Ты ведь сможешь определить яд? — спросила она, вставая из-за стола.

Между тем, мгновение оцепенения прошло, и в обеденном зале заголосили женщины и закричали мужчины.

— Разумно! — кивнул Август, стремительно прокручивая в голове порядок действий. — Но нужны пробы.

Он огляделся в поисках какого-нибудь подходящего сосуда, но Теа в очередной раз умудрилась его удивить.

— Не бери в голову! — усмехнулась она и движением фокусника извлекла из-за кружевного обшлага на левом рукаве верхнего платья нечто вроде широкого кожаного браслета, в узкие нашитые сверху ячейки-карманы которого были вставлены крошечные серебряные цилиндрики, в которых Август безошибочно узнал флакончики для духов и нюхательной соли.

— Купила вчера, — объяснила Теа, вынимая первый из них. — А заполнить духами еще не успела.

— Отлично! — восхитился Август. — Тогда займись пробами, а я буду вести переговоры с властями.

Этим он и занимался следующие полчаса. Переговорил с хозяином траттории и несколькими обедавшими в ней господами, — слово тут, фраза там, но люди начали успокаиваться, — объяснился с лейтенантом городской стражи, и все, в общем-то. Случай не предполагал двух толкований. Поведение покойного камерьере недвусмысленно указывало на злой умысел, — и свидетелей едва ли не полная траттория, — а реакция графини Консуэнтской более чем естественна. Испугалась, затмение нашло, и результат налицо. Впрочем, никого судьба несостоявшегося убийцы всерьез не заинтересовала. Убит, и боги с ним. Исполнение же броска — "Браво, графиня! Безукоризненный бросок!" — никаких иных чувств, кроме восхищения, ни у кого не вызвало. На том и расстались. Однако оставаться в заведении "после всего этого кошмара" не захотелось ни ему, ни ей, и пообедали они, в результате, в каком-то маленьком и не слишком уютном кабачке, где еда была простой — традиционный рыбный суп "чиопино" и жаркое из баранины, — а вино — кислым. Но лучше такое, чем старое и дорогое, но приправленное ядом, не правда ли?

После обеда они нанял гондолу и отправились в дом к знаменитому венецианскому алхимику и давнему знакомцу Августа магистру Поэзи. Пьетро Алессандро Поэзи жил в старинном городском замке, с трех сторон окруженном водой. Август навещал магистра не впервые, и знал, чего следует ожидать, но и ему, и Теа дом понравился. Сыровато, конечно, но впечатляет любопытное сочетание былой роскоши и следов благородного старческого увядания! Весьма поэтично, однако Август приехал к мэтру Поэзи не затем, чтобы любоваться шедеврами ранней венецианской живописи, а для того, в первую очередь, чтобы воспользоваться одной из лучших в Венеции алхимических лабораторий. Впрочем, Пьетро Алессандро не обиделся на коллегу из Генуи. Напротив, он живо заинтересовался поставленной задачей, и вскоре все трое, включая и ее сиятельство графиню, уже колдовали над тиглями и ретортами. Дело небыстрое, но весьма интересное, особенно, если под разговор с умным человеком, да под отличное вино. Оказалось, что магистр Поэзи не только умница и знаток органических и минеральных ядов, но еще и гурман, а в его винном погребе есть несколько весьма редких сортов "ледяного вина". Вот этим сладким и душистым напитком они все трое и угощались, исследуя между делом пробы, взятые Теа из лужи пролитого вина.

Результат исследования подтвердил правоту Теа, в чем Август, собственно, и не сомневался. Женщина была права, когда не дала ему попробовать предложенное камерьере вино, как, впрочем, и тогда, когда метнула вслед отравителю свой спрятанный в рукаве нож. Травили их не какой-нибудь ерундой, а настоящим парацельсовым аурсеником, известным также, как реальгар Альберта Великого. Страшная штука, и симптомы неочевидные. А уж обнаружить следы мышьяка в организме отравленного человека и, вообще, задача практически неразрешимая. Другое дело, что, если бы травил по-настоящему образованный человек, — ну, вот хотя бы и сам Август, — мышьяком он пользоваться бы не стал. Есть немало других ядов, и некоторые из них не только впечатляюще смертоносны, но и практически не обнаружимы. Наука о ядах, и вообще, являлась одной из наиболее развитых областей алхимии и фармацеи темных волшебников, и это не странно. Проклятие или какую-нибудь другую смертельную волшбу обнаружить куда проще, чем проникший в человеческий организм яд. Такова жизнь, как говорят франки. И ведь правильно говорят!