Зеркало надежды

— Это кто?

Историю Матильда знала неплохо, хотя и достаточно однобоко. Но на Малену ее рассказ произвел впечатление. Особенно про Мату Хари. Но и про гетер тоже...

— И что я должна делать? Я же не смогу обнажаться...

— Не надо. Ни обнажаться, ни спать с кем попало... ты должна стать уникальной.

— А как?

— Стихи, к примеру. Этого добра я достаточно знаю.

— Некрасиво выдавать чужое — за свое.

— А ты не выдаешь, это иначе называется.

— Как?

— Набери в поисковике 'Баллада о любви', Высоцкого.

Мария-Элена послушалась. И через минуту внимала хрипловатому голосу, вслушивалась в стихи...

— Как красиво... Как невероятно красиво...

— Неужели ваш мир не заслуживает того, чтобы узнать их?

— Заслуживает. Но под его именем, иначе это нечестно и жестоко...

— Мы не сможем рассказать, откуда взялись прекрасные стихи. Но мы можем подарить их вашему миру. Разве этого мало?

— Очень много...

— Тогда стихи — первое. Музыкальный инструмент...

— Я умею играть на клавикордах.

— Покажешь...

У Матильды в анамнезе было фортепиано, но играть она не любила.

Тем не менее.

Музыка, стихи, танцы, острый ум и характер. Что еще нужно, чтобы блистать в высшем свете?

Девушки не знали, но готовиться начали.

Аллодия, крепость Ланрон.

— Господин стражник...

Мальчишка был изрядно запылен и измучен. Конь у него тоже был пыльным и усталым. Сейчас он стоял, опустив голову и поводил боками. Устал, бедолага, явно устал...

Дарн Варат, стоявший в этот момент у ворот крепости Ланрон на часах, неодобрительно посмотрел на крестьянского сопляка.

И чего ему тут нужно?

Крепость была — из пограничных. То есть — не подразумевала рядом деревенек и сильного прирастания народом. Овальная, вытянутая вдоль реки, стоящая на холме, с высокими стенами, из которых на врага выдвигались башни с остроконечными крышами.

Сама крепость окопана рвом, через него переброшен подъемный мост.

Массивный донжон, хозяйственные постройки, скотный двор.

Постоялый двор для проезжающих, вынесенный за стену. Ибо — нечего. Вдруг ты не мирный купец, а вражеский лазутчик, посланный, чтобы сосчитать численность гарнизона или подсыпать в вино снотворное? Вот и не шляйся по крепости.

Для того и часовые стояли у ворот... сейчас — один Дарн. Напарника его сегодня разбил жестокий понос, и у ворот он стоял весьма условно, то и дело отбегая в кусты.

Двести человек гарнизона, примерно столько же обслуги, не сами ж воины будут навоз выгребать, за скотиной следить и прочее... надобное.

— Чего тебе, малец?

Мальчишка мяться или стесняться и не подумал. И благоговеть от того, что к нему стражник обращается — тоже. Вот ведь нахаленок!

— Мне бы к коменданту, господин староста грамотку дал...

— Ага, будет комендант ваши писульки читать...

Мальчишка пошатнулся, оперся на бок коня. Шатались они теперь на пару, что одного что второго плохо держали ноги, но сдаваться гонец не собирался.

— Степняки же!

Дарн насторожился, но нее сильно.

— Рядом с границей живем, чего тут удивительного. А ну, пошел, не то копьем огрею!

Мальчишка стиснул зубы.

Староста Бурим действительно был мудрым человеком. Послав гонцов к соседям, он решил не ограничиваться полумерами.

Пока степняки встали лагерем у Натаньиной заводи. Надолго они там останутся?

Конечно, нет. Пойдут вниз по течению реки. Что у нас вниз по течению?

Городок Равель. Только до него два дня верхом.

Что поблизости?

Крепость Ланрон. А там наверняка есть почтовые голуби. И одно дело, когда прилетит голубь из крепости, другое, когда крестьянин попытается бегать по городу и орать, что степняки идут. Ничего ему там не достанется, кроме плетей, и слушать никто не станет.

Сам пропадет, и людей не спасет.

Значит, надо послать кого-то в крепости. В Ланрон, в том числе. И во вторую — Доран. Но во вторую ехать дольше. Доран ближе к Саларину, кто знает, может, и там уже степняки...

Остается Ланрон.

Кого посылать?

Тоже вопрос мудреный. Гонец не должен быть совсем мальчишкой, ему не поверят, не должен быть взрослым — ему лошадь гнать, тут каждый грамм веса значение имеет, но высказаться он все же должен. Естественным образом, выбор старосты пал на его среднего сына. Карима.

Мальчишка?

Двенадцать лет ему уже есть. В этом возрасте и замуж выдают, если девочек. Бойкий, неглупый, добиться своего сумеет... что еще надо?

Письмо Бурим ему сам написал, и запечатал своей бляхой. Служил ведь, вот солдатскую бляху и прихватил с собой, с гербом полка.

Рысью...

Так многие делали, все ж — память.

Бурим строго наказал сыну хоть сдохнуть перед воротами, но чтобы комендант услышал. И Карим отца понял.

А сейчас...

— Дядя, пропусти! Степняков тысяч двадцать, не меньше!

Дарн и не подумал верить.

— Из Инкора не сообщали.

— Инкор захвачен.

— Ты чего несешь? А ну, брысь отсюда, дрянь малолетняя! Я тебя щас...

Дарн всерьез разозлился. Это ж надо — такое ляпнуть! Инкор захвачен и сюда идет двадцать тысяч степняков! Убивать за такие шуточки надо! Уж точно — пороть, чтобы мясо с задницы слезло! Ишь, гаденыш!

А если не шуточки?

Тем более — убивать! Гонца, принесшего дурные вести, как известно, карают первым.

Карима покарать не успели.

Отчетливо поняв, что сейчас ему влетит копьем куда придется, и хорошо, если хоть древком развернут, мальчишка отпрыгнул в сторону — куда и усталость девалась? А потом огляделся по сторонам, и...

Орать под стенами можно долго. А как привлечь к себе внимание?

Бурим подсказал сыну способ. Рискованный, серьезный, после которого его могли действительно убить на месте, но...

Достать свое 'секретное оружие' Карим не успел. Из кустов выбрался напарник Дарна — Ригей Вилор. И обратил свой взор на мальчишку.

— А это что такое?

Карим церемониться не стал.

— Степняки идут! Инкор взяли! Меня предупредить послали! Пустите, дяденьки, к коменданту!

Ригей был постарше Дарна лет на десять. И повоевать успел, Дарн-то и четверть века еще не минула. Так что...

— Ты ополоумел, что ли, малец?

Карим понял, что если разговаривают, то бить не будут, и чуть успокоился.

— Дяденька стражник, как Брат весть — Инкор захвачен. Ребята наши на ночную ловлю пошли — чуть на степняков не наткнулись, потом охотники проверили. Говорят, их тысяч двадцать...

— Да бред! И никто...

— Мне к коменданту нужно, — выдохнул Карим. — Пусть выслушает... хотите — на колени встану! Люди же! Родные мои там!

И столько отчаяния было на лице мальчишки, что Ригей засомневался.

— Может, и правда его...

— А потом нам от коменданта так влетит, — Дарн не собирался прощать мелкому паршивцу дурных вестей. Со страху не мог...

Это же...

Степняки.

Война, смерть, может, и его, Дарна, кровь, боль, ужас... Кому хочется в такое верить?

Дарну не хотелось. Точка.

Ригей покачал головой.

— Это верно. Нам потом так достанется... ты вот что, малец, присядь, отдохни. Мы с караула сменимся, может, чего и получится сказать. Постараюсь я шепнуть словечко коменданту, а там уж как получится, сам понимаешь....

Бурим действительно был умным человеком.

То, что в крепость пропустят крестьянского мальчишку... ну... как повезет. И что он дойдет до коменданта — тоже. А потому...

— Нет у нас времени! — выдохнул Карим. — Когда вы сменитесь?

— На закате.

До заката еще было больше половины дня. И как тут быть? Ждать?

А ведь степняки ждать не будут, у них все преимущество в скорости. И Карим решился.

Достал из седельной сумки бережно врученный ему отцом предмет и развернул.

Рог.

Медный, закрученный... отец его сберег, когда со службы уходил... ну, почти сберег. Немножечко унес без ведома командира. На долгую и добрую память, и ведь пригодилось же! И детям Бурим свой рог показывал, и сигналы их подавать научил. Так что Карим спрятался за боком лошади, поднес инструмент к губам — и грянуло.

— ПОЖАР!!! ВРАГИ!!! ВРАГИ, ВСТАВАЙ, ВРАГИ!!!

ВСТАВАЙ, ВРАГИ! ГОРИМ! ПОЖАР! ГОРИМ!

Старинный сигнал разносился над крепостью. Звонко, чисто, пронзительно и очень, очень громко.

Привлечь внимание у Карима получилось просто отлично. Дарн переглянулся с Ригеем — и рванулся, было, отлупить наглого мальца, но напарник его придержал.

— Ты с ума сошел? Куда ты лезешь?

— А чего он...

— Молчи! Мы его не пропустили, все правильно. С нас спроса нет, а что он нашел способ... комендант сейчас точно выйдет. Хоть людей пошлет...

— Ты в степняков, что ли, веришь?

— Лучше в них поверить и обмануться, чем не поверить и подохнуть. Это такие, брат, твари...

Дарн все равно навешал бы мальчишке люлей, хотя бы попытался, но в этот миг на стене появился комендант Ланрона.

Достопочтенный Шарельф Лоусель, барон Лоусель, был мало того, что неглуп — он еще был воякой до мозга костей. А потому днем обходил крепость. И за нерадивость мог так взгреть...

Ничего удивительного в этом не было.

Ланрон входил в стражевой пояс замков на границе со Степью, и был непосредственно подчинен маркизу Торнейскому, незаконному брату короля. А маркиз у себя на службе дураков и лентяев не одобрял.

Не у себя, у короны, но вы жалуйтесь, господа, не стесняйтесь. Король, конечно же, поддержит окраинного барона или графа, а не единокровного брата, правда?

Да и не требовал ничего особенного Торнейский.

Держать свежие запасы и в достаточном количестве, держать гарнизон в готовности, хороших коней и фураж...

Раньше, при старом короле, на границе главным был герцог Ренский, вот, с ним проще было. Выпивал он, что ни день, а спьяну что хочешь увидишь. Хоть коней, хоть войска...

Все об этой слабости знали, все ее учитывали и пользовались. Но всему приходит срок, допился Ренский до синих белочек, и вместо него король поставил бастарда старика Арреля.

Маркиз Торнейский быстро навел порядок. Года не прошло.

Жестоко уморил с десяток интендантов, заставив их сожрать плохие продукты, которые они поставляли в войска. Имущество ворюг по его приказу было конфисковано и на эти деньги закупалась нормальная провизия.

Поставщиков плохих коней конями и разорвали. Или они всерьез надеялись, что маркиз примет престарелого одра за резвую трехлетку?

Да, прелое сено тоже поставщикам жрать пришлось.

А в драных сапогах бежать от маркиза, который прогнал негодяя-купца по полям хлыстом.

Жестоко?

Зато теперь в каждой крепости был запас провизии и воды на случай осады, и нормальное обмундирование, и кони, и оружие...

За небрежение оружием маркиз своих шуточек не устраивал. Просто вешал на воротах крепости.

Постепенно, за десять лет Ридова самоуправства на границе, ушли в историю вороватые интенданты (и рады бы, да жить охота, а тут риск большой...), сейчас если чего и тащили, то по мелочи. Исчезли престарелые коменданты — верные собутыльники Ренского, и их сменили вояки. Вот, как барон.

Повоевал он двадцать лет, на благо Аллодии, в одной из последних стычек был ранен, лишился ноги, но тот же Торнейский не бросил незнатного дворянчика.

Шарельфа вызвали ко двору, пожаловали бароном, женили, дали неплохое приданое за супругой и отправили в крепость, комендантом. Конечно, за маркиза Шарельф был готов и в огонь, и в воду, но пока, вроде как не требовалось.

А вот сигнал тревоги заставил старого вояку прищуриться.

— Это что такое?

Бойницы — штука не только для стрелков удобная. Еще высунуться и гаркнуть, этак вот, грозно...

Мальчишка не растерялся.

Сплюнул в пыль и заорал что есть силы:

— Дяденька, мне к коменданту надо! Набег! Большой! Степняков аж двадцать тысяч!

Шарельф долго не раздумывал. Взгреть сопляка он всегда успеет, сначала расспросить надо. Потом уж, если не подтвердится...

— Пропустить!

Дарн скривился, но проход освободил.

— Иди. Повезло тебе, щенок!

Ригей пнул напарника, чтобы тот глупостей не наделал.

— Пошли, малец, провожу. Коня оставь...

— Вот еще! — огрызнулся Карим. — Серко нашей семье не один год служит... его расседлать надо, выводить, напоить...

Вот теперь Ригей посмотрел на сопляка с уважением.

Если человек заботится не столько о себе, сколько о лошади... ведь тоже и устал, и пить хочет, вон как слюну сглатывает. А молчит.

Зато за коня готов биться. Это заслуживает уважения.

Ригей кивнул конюху, подождал, пока тот заберет коня, а мальчишка проводит их испытующим взглядом, и отцепил от пояса флягу.

— Глотни.

— Это что?

Мальчишка подозрительно принюхался.

— Квас это. На сухарях... моя делала.

Карим осторожно сделал глоток. Второй... и не остановился, пока фляга не опустела, а сам мальчишка не стал выглядеть куда как живее и бодрее. Еще бы пыль с него смыть.... или отколупать, что ли...

— Спасибо, господин стражник.

— Не за что... — Ригей подвесил флягу на пояс — и вытянулся перед комендантом.

— Господин комендант, по вашему приказанию...

Шарельф махнул рукой. Но тут уж не сплоховал мальчишка.

— Дозвольте говорить, господин комендант?

А вытянулся-то, вытянулся, хоть сейчас в строй ставь...

— Дозволяю, — более одобрительно кивнул барон.

Такие вензеля мальчишка мог крутить, только если научил кто-то из старших. Имел, значит, дело с вояками, уже неплохо.

— Мой отец — бывший десятник 'Рысей'. Бурим Сарей.

Взгляд коменданта окончательно смягчился.

— Рыси, говоришь... Эх, ведь было время. Сколько ж ему сейчас?

— Полвека недавно справили, господин комендант.

— Время, время...

— Господин комендант. Этой ночью двое наших ребят наткнулись на степняков. Отец проверил рассказ, послав охотников. Говорят, отряд больше двадцати тысяч человек. Отец отправил меня к вам. Вот письмо.

Упасть на одно колено — и протянуть свиток, запечатанный солдатской бляхой.

Десятничьей.

У солдат бляхи круглые, у десятников квадратные, у сотников — треугольные. Но рысь на них одна и та же, распластавшаяся в прыжке...

Шарельф Лоусель вовсе уж одобрительно взглянул, кивнул и только плохонький сургуч под сильными пальцами хрупнул...

Карим знал, что именно написал отец, и не удивился, когда ему начали задавать вопросы.

Кто плавал, куда, где заводь, сколько дней пути оттуда, отсюда...

Тропинки и дорожки, деревни и люди...

Карим все это отлично знал, чай, сын старосты, не скотника. И далеко не дурак.

Шарельф слушал и мрачнел. А потом отдал приказание Ригею.

— Мальчишку на кухню, накормить, приставить к делу. Из крепости не выпускать, куда его пока!

И развернулся, чтобы позвать людей. Не обращая больше внимания на Карима.

Ригей усмехнулся. Положил тому руку на плечо.

— Молодец, сынок. Все ты правильно сделал, пошли, поешь.

— Почему мне домой нельзя?

— Сам понять не можешь? А если на степняков наткнешься? Ты ж не знаешь, где они. Лучше пересиди в крепости, целее будешь.