Ижорский гамбит Византийца

Ильич в сердцах махнул рукой и направился к сундукам пересчитывать марки. Спустя час, после доклада Бренко он уже представлял весь объём добычи и мог послать гонца к боярам. Сумма впечатляла даже привыкшего за последний год к большим цифрам Ильича. Тут то и охватила купца настоящая печаль. Вызвав к себе командира своей дружины, Пахом поделился с ним мнением, что неплохо бы организовать маленький, но весьма надёжный и самое главное, преданный отряд. Богатство и беда если и не братья, то очень близкие родственники. Не дай бог, кому-нибудь стукнет в голову подлая мыслишка, — горе начнётся; вот и должны в этот момент отобранные люди, пагубные для всего коллектива идеи пресечь. Бренко задумался, а потом назвал с десяток имён, причём несколько из них были не из его старой шайки. С ними уже занимался я. Немного убеждений, немного угроз, немного обещаний, приправленных религиозными идеями и пара фокусов. В общем, этот десяток теперь находился в непосредственной близости к сундукам.

Протяжный троекратный рёв рога возвестил об окончании бойни на реке Ижорка, впоследствии названной Невской битвой. Новгородское войско отошло к своему лагерю, приблизительно, где сейчас находится Усть-Ижорское кладбище, выставив боевое охранение, которое каждый час докладывало, что творят недавние противники. Пора было подводить итоги. Убитыми было потеряно двадцать три дружинника боярского ополчения, почти половина из примкнувших ладожан, и с дюжину ижорских охотников. Оставшиеся в живых все через одного пестрят окровавленными повязками. Сколько из них переживут эту ночь, не брался сказать ни один лекарь. Хорошо, если выживет треть. На полянке, все места, где давали тень деревья, были устланы самодельными носилками с перевязанными горожанами, вокруг которых бродили несколько стариков с молодыми помощниками. Местных колдунов привёл ижорский вождь и те оказывали примитивную медицинскую помощь, в основном специализированными болеутоляющими препаратами. Княжья дружина не досчиталась сорока человек, ранен был каждый пятый и огромные потери среди лошадей, настолько, что заводных коней не осталось вовсе.

Гаврила Алексич сидел в палатке Якуновича, схватившись за голову. Поход за казной вышел кровавым.

— Что я дома скажу?

— Новгород отстояли! Честь нам и слава за это. А серебро, Гаврюша, оно приходящее. — Сбыслав успокаивал друга.

— К вам тут гонец от Пахома Ильича. — В палатку заглянул караульный, увидел опечаленных бояр и тут же скрылся, закрыв за собой полог.

— Зови скорее! — Раздалось из шатра.

Пелгуй вошёл, перекрестился на складень, сделал паузу и на одном дыхании выпалил: — Пахом Ильич просил передать, казна захвачена, четыре сотни марок.

— Я же говорил, что всё получится, Сбыслав, а ты мне не верил. — Гаврила Алексич так обрадовался услышанному, что опрокинул кубок с медовухой.

— Эээ... Пахом Ильич больше ничего не просил передать? — Якунович воровато посмотрел по сторонам, вытирая капли со своих сапог.

— Четыреста марок, это Ваша доля. Через пять дней Пахом Ильич будет рад встречи в своём тереме, в Новгороде. — Пелгуй поклонился и вышел.

Не слишком радостное настроение отмечалось и в противоположном лагере. Фаси вновь оказался в доме убитого ижорца и ходил мрачнее тучи. Поход, который должен был принести богатство и славу, обернулся с точностью наоборот. Занятые под безбожный процент марки накрылись медным тазом, армия разгромлена, крепость не выстроена. Одно утешение, личный отряд относительно сохранён и Гунгнир всё ещё в этом мире. Еле живой, он смог продержаться на воде, ухватившись за какую-то корягу и выплыть к берегу. Рассказ о вероломстве сосватанного в поход Томасом, наёмника Рагнара, вообще не входил ни в какие рамки. Вызванный священник что-то мямлил, опустив голову.

— Твой епископ сознательно навязал своего прихвостня. Я б ни за что не взял бы его с собой. — Ульф смочил тряпку в воде и приложил её к голове израненного друга.

— Сам в недоумении, но на то, воля Господа. Всё за грехи. — Священник сложил ладошки лодочкой и стал читать молитву, слова которой ярл не понимал.

— Я забуду об этом, если Томас возместит ущерб, так и передай ему, я ничего не должен и вообще ничего не было! Никаких упоминаний! Позор скроет это проклятая земля, ноги моей здесь больше не будет.

— Передам, вот только обрадуется ли епископ этому? Тем более что потерян Лоренцо, — пытался напомнить священник, — он очень важен.

— Ах вы твари! Шелудивая свора! Лоренцо потерян (передразнивая), а девять рыцарей изрубленные на куски? А брат Гунгнира? Вон отсюда! — Ульф вскочил в бешенстве.

— Побойся Бо... — Священник выскочил за дверь, спасая свою шкуру.

Отложив шишку, которую он собирался запустить в церковника, Ульф склонился над Гунгиром. Тот раскрыл рот, силясь что-то сказать, и собрав всю волю в кулак, переборол боль. Ярлу показалось, что он произнёс: 'Слушай'.

— Там, на шнеке, где Гуннар хранил свои инструменты, за доской с руной я спрятал тысячу марок. Рагнар не нашёл, скорее, Ульф, спаси хоть это. — Гунгнир снова потерял сознание.

Ждан ошибся, шнека не дотянула до утра. Вода уже покрывала палубу и прогнившие, обгоревшие борта судна Гюнтера не выдержали, лопнули, отпуская в последнее плаванье мёртвый корабль. Лодка, направленная на спасение остатка казны замерла в ста саженях от места трагедии. Нева сомкнула свои воды, окончательно похоронив надежду Фаси. Это была последняя точка. Четыреста двадцать свеев и почти столько же раненых возвращались восвояси, оставив за собой братскую могилу и горящий дом ижорского кузнеца.

3. Боярин Пахом Ильич.

Александр Ярославович свернул свой лагерь, как только последняя шнека скрылась из вида. Пошёл дождь. Казалось, природа хочет поскорее очистить свою землю от людского безобразия и требовала не мешать ей на этом поприще. Полтора часа периодически затухающего и вновь набирающего силу ливня превратили землю в вязкую кашу. Ижорка вспучилась и некогда прозрачная вода покрылась всевозможным намытым мусором, утекающем в необъятную Неву. Но стоило пройти пяток вёрст на восток, как о дожде уже ничего не напоминало. Князь был в приподнятом настроении и загадочно улыбался. То, что когда-то про свои божественные откровения поведал оруженосец Пелгуй, а затем новгородский купец Пахом Ильич настолько увязывалось с признанием Лоренцо, что можно было провести прекрасную комбинацию, рассчитанную на несколько лет вперёд. 'Надо посоветоваться с отцом, он более умудрён в подобных делах', — думал про себя Александр. Дружина возвращалась в Городец и с ехавшим по правую руку Яковом они немного вырвались вперёд от основного войска.

— Зря ты отпустил этого монаха, новгородские бояре не поверят. — Прервал размышления князя Яков Полочанин.

— Поверят. Как падёт Псков, сразу поверят. А пока, действуем по плану. Торжественный въезд в Новгород, ну а через пару месяцев, позорное бегство. — Ярославович рассмеялся.

— Хихикаешь, а ведь псковчане почти наши люди. Ведь можем спасти же? — Яков нахмурился.

— Что должно быть — то случится. Таков ход событий. Если не сейчас, то через десять лет. Только вместо Твердилы, там будет Пердило. Вольный город князю не нужен, только покорённый или освобождённый. Не это меня беспокоит. Какой интересный человек, этот Пахом Ильич. Всё у него одно за другим идёт, как верёвочкой связанно и из одного следующее вытекает. Яков! Наперегонки, вон до той сосны, пошла! — Князь пришпорил коня стараясь отвлечься от мыслей, которые рисовали грядущее.

Одна из перспектив, туманно обрисованная Ильичом — пророчила голодную зиму. Зависимый от поставок продовольствия Новгород вновь оказывался один на один со своим извечным врагом — бескормицей. Выручавшего хлеба с юга можно было не ждать, и это оказалась не проводимая часто соседними княжествами торговая война, всё было гораздо хуже. На разорённую нашествием землю свалился недород, что означало сокращение транзитного хлеба. Но и это не являлось большой проблемой, кабы не торговые контракты новгородских предпринимателей с Северной Европой. Исповедуя принцип: — доить пока доится, торгаши вымели бы амбары подчистую. Теоретически, защитой от этого являлась повышение пошлины на вывоз, но хлебное лобби Новгорода было настолько сильным, что ни один посадник так и не рискнул её осуществить. Оставался единственный верный способ — это самому возглавить весь процесс. Пахом предлагал централизованную закупку, которая обрубит хвосты многим новгородским спекулянтам, переправляющим зерно свеям. Озимая рожь и яровая пшеница, с огромным трудом выращенные на подвластных территориях, должны были быть скуплены на корню, то есть, до сбора урожая. Пахом Ильич мог прокрутить операцию и сам, но у него не хватало людского резерва, которым обладал князь. Семь пудов серебра, десять сотен серпов, пятьдесят железных плугов и столько же борон, выставлял купец со своей стороны. От Александра требовался административный ресурс, не бесплатно, конечно. Пройдёт время, пока недовольные бояре, лишившись своей прибыли, соберут вече. Главное, успеть за эти два месяца, заполнить амбары. Ну а потом, за вырученные гривны, можно утроить дружину, а там, глядишь и Великий князь Александр — правитель Руси. Но то — в будущем, а в настоящем, не имея сильного войска, нельзя вести своей игры без оглядки на отца. Встанет Ярослав не с той ноги, и уже братец верховодит в Новгороде, а Александр у него на побегушках. То, что Орденцы вскоре подойдут к Изборску, князя ни чуточку не волновало. Юный властитель уже мыслил другими масштабами, может именно тогда, у него зародилась идея использовать монгольскую конницу в своих планах. Проще отдать часть собираемых налогов Орде, и всегда иметь про запас угрозу вторжения кочевников на западные земли, чем положить остатки дружины в оборонительных боях. Кабы все разом, как говорил Пахом, в прошлом году, под единым командованием, и чтоб за неисполнение приказа — смерть, независимо от родовитости провинившегося, тогда, можно было и без Орды. А сейчас, время упущено, не в том положении Северная Русь.

— Слышишь, Яков! Дела великие нас ожидают. — Александр хлопнул своего ловчего по плечу, который сознательно придержал лошадь, давая князю выиграть короткую гонку.

— У тебя каждый день так начинается, спустись на землю. В поход сходили, половина дружины изранена, без числа душ положили и в два раза больше по дороге схороним, заметь, отменных воев. Коней загубили, а за что?

Яков Полочанин знал Александра с отрочества, и мог открыто говорить на неприятные для слуха темы. В отличие от князя он не разделял военную и экономическую составляющую любой войны. Для него она была едина. И то, что сейчас обошлись малыми, несопоставимыми с возможными будущими потерями, он тоже понимал, но червячок сомнений свербил.

— Всё ты выгоду ищешь, а слава? Вон свею под зад как дали, улепётывал, аж пятки сверкали. — Рассмеялся Ярославович.

— А толку? Ни пленника знатного, ни серебра звонкого. Так и дружину потерять не долго, разбегутся. Савве, вот, гривну пообещал, а где возьмёшь? — Яков бурчал под нос, но больше для порядка, победа — она всегда в радость для воина.

— Будет тебе полон знатный, но не сейчас, чуть позже. А что до гривен, так ты не переживай, как в Новгород прибудем, пир закатим, никого не забуду. Слово даю. — Александр хотел было перекреститься, но передумал, не тот случай.

Пахом Ильич опередил новгородскую рать на целые сутки, мог бы и раньше прибыть, расчет с ушкуйниками задержал на Неве. Остановившись на Ореховом острове, когда-то служившим речным разбойникам и считавшийся надёжным укрытием, до той поры, пока ладожане не сожги их острог до тла лет десять назад, начали делить добычу. К слову, не все хорошие начинания удовлетворяют участников в полном объёме, да и сложности стали появляться с той стороны, откуда их и не стоило ожидать. В арсенале ладей не оказалось самых банальных весов, без которых ни один уважающий себя купец, и шагу ступить не может. И если с золотыми монетами всё было предельно понятно, после пересчёта Пахом обещал их компенсировать, то с серебром всё затянулось. Естесственно, ни о каком 'гамбургском счёте' речи не велось. Доли отмеряли почти на глазок, используя обыкновенную доску, положенную на выпуклый камень. В сундуке оказалась новгородская гривна, её положили на одну оконечность доски, а на другую клали монетки и кусочки серебра. Попадались и давно негодные незатейливые украшения, и перстни с камнями и даже позолоченная проволока, пока вес не уравнивался. После этого, в холстину завязывали серебро, общим весом на десять гривен, и процедура повторялась. Таким образом, и узнали размер добычи. В завершении подсчёта Ильич достал блокнот, где были записаны расходы на обмундирование отряда. Все помнили, что за каждым закреплён долг, но берёшь же чужое, а отдавать приходиться своё. Даже с учётом богатой добычи доимка не покрывалась полностью. Рассчитывавшие в момент озолотиться новгородцы подняли хай, и стали по привычке требовать справедливого дележа, подтрунивая остальных. Несостоявшееся вече завершилось в несколько секунд. По команде Пахома, Бренко выдернул крикливого зачинщика, и вольница лишилась одного бойца, по крайней мере, на полчаса. В итоге, всем достались лишь доспехи, мелкий скарб и оружие, снятое с наёмников, доля в продаже пленников, да по полгривны на брата немедленно. Обратно отдавать кольчуги, каски, секиры и мечи, выданные перед походом, никто не стал, даже пришедший в себя от нокаута Злобко. Напротив, все наперебой интересовались своей дальнейшей судьбой.

— Хотите и дальше мне служить? Нет проблем, только теперь, служба за оклад. — Пахом Ильич выступил перед строем ушкуйников, как только стало заметно тише.

— Это как? — Поинтересовался Ждан.

— Каждый месяц будете получать по десять кун, независимо от того, сидели вы по домам, или ходили в поход. — Начал объяснять Пахом.

— А если поранят, или не дай бог убьют? — Сеня почесал живот, оглядывая стоявших рядом воинов, находя поддержку в своём вопросе.

— Боевые — выплачиваются отдельно. По пять ногат за сражение. За увечье — гривну киевскую, ну, а если не повезёт, то гривну отдадут семье или родичам.

В строю начался гул, люди стали обсуждать предложение. Настал важный момент. Конечно, заниматься торговлей или ремеслом было гораздо выгоднее, нежели разбойничать, да и ганзейских купцов запрещалось грабить; свои, новгородские могли наказать. Вот только не у каждого к торговле способности. До этого, ушкуйники нанимались за долю в добыче, и не всегда, авантюрные мероприятия приносили доход. Бывало, ходоков за зипунами, более не видели, чаще возвращались с жалкими трофеями, и лишь единицы, могли позвенеть серебром в кошелях перед своими соседями, после удачного похода. Однако было одно но. В таких вылазках даже единичное сражение являлось редкостью, а тут месяца не прошло, как дважды приходилось рисковать жизнью.

— Тихо! Это не всё. С каждым будет заключён договор, сиречь контракт. — Ильич достал из сумки лист бумаги, где был написан простенький договор о найме.