Ижорский гамбит Византийца

— Ты видел, Ульрих?! Они использовали санки, чтобы доставить пехоту к месту боя и быстрого отхода. — Хайнрик наблюдал за происходящим со стороны холма, очищенного от леса лесорубами крепости. — Это надо взять на вооружение. Говоришь, воеводы нет в крепости? Ты уверен?

— Я думаю, — ответил секретарь, — мы сможем повторить этот трюк, только купцы будут переодетые мечники, тогда и Чиполло не потребуется.

Ульрих побрёл в командирскую палатку, остальное было не интересно. Кнехты позвенели оружием, покричали обидные слова в сторону защитников крепости, услышали похабщину в ответ и после звонкого собачьего лая отошли в лагерь.

Полкана почесали за ухом и решили приглашать на стены, для ответственного момента, когда любители подрать глотки соревнуются между собой в оскорблениях. Этот обязательный атрибут осады, был сродни изобретению крепостей. В этот момент наступало перемирие, каким образом, оскорбляющие друг дружку воины понимали сказанное противником — оставалось загадкой. На спектакли собирались зрители, и чем витиеватей было высказывание, тем большего одобрения оно получало. Русские читали свои частушки:

Фриц ловил на кошке блох, говорил им: 'Хенде хох!

Блохи, руки мыть, цурюк! Кошку кушайт с чистых рук!'

Немцы в ответ свои.

Ганс руссишку ел и, вдруг, прошептал: 'Майн готт, каюк!'

Мне капут! Возможно, я кушал бешеный свинья!

Тех, кто учавствовал в словестной перепалке — отмечали, и при возможности старались пощадить. Не каждый штурм заканчивается взятием оборонительных сооружений, а развлечений на войне и так мало. Были, конечно, и нецензурные выражения. За подобное могли и наказать. Поэтому похабники стояли всегда на почтительном расстоянии:

— Schisshase, Russ! fick-fick machen, Jaah, fick-fick deine Gebärmutter, komm russ feigling mich auf! (Обосравшиеся зайцы, русских будем фик-фик, Да, фик-фик твою матку, русский трусишка, выходи ко мне!) — Кричал тощий гадёныш, сопровождая выражения движениями тела.

— Иш как блядословит пёс смердячий! — пробормотал квартирмейстер.

Яков знал немецкий, чай столько лет в торговле, приподнял арбалет прицеливаясь, но на скобу не нажал. Сквернослов настолько вошёл в раж, что поскользнулся на льду и упал. Падение вызвало гогот не только со стороны гарнизона крепости, но и среди осаждающих. Больше неудачника не видели.

* * *

Где-то в это время, в трёх днях пути от Орешка, я вместе с Бренко вышел из предоставленного корелами для нас жилища, где проходили переговоры, и подошёл к саням. Старейшины согласились отправить своего представителя в крепость, что формально означало заключения союза, мы же в свою очередь пообещали защиту корелам всеми имеющимися у нас силами. Вопросов религии не касались, чем и расположили к себе местных жителей. Бренко почти решил задачу по доставке камней, мяса, рыбы, пушнины и воска, но форма оплаты бартером стала камнем преткновения. Требовался перерыв, и моё предложение почаёвничать было принято единогласно. Пока я с помощью Бренко перетряхивал сумки, в поисках заварки, глаза уловили слабое мерцание лампочки приёмника. Сигнал маячка сработал. Это означало только одно — нападение.

— Людвиг, срочно возвращаемся, в крепости что-то случилось.

— Но мы ещё не договорились об оплате, Вяйнямёйнен прибудет только завтра, если уедем — будет обида.

На следующий день был назначен большой совет и отчасти, Людвиг был прав. Вот только к чему все эти договорённости, если одна из сторон ликвидируется? Наконец-то я отыскал пачку заварки, попутно придумав, что надо сказать.

— Придётся объяснить. Время дорого.

Мы жили в доме главы общины, так что идти, далеко не пришлось. Пожилой корел выслушал версию о внезапном предупреждении охранявших нас духах, покачал головой и к моему удивлению предложил заменить наших лошадей на своих, местных. О корелских лошадках ходили легенды. Возле реки Вуоксы, бродили стада полудиких скакунов, напоминающих тарпанов. Местные жители при необходимости приручали их, и часто продавали соседям. Более выносливой породы для севера — было не сыскать. Оставив кольчугу в качестве ответного дара и получив в провожатого четырнадцатилетнего родственника вождя, мы поспешили на Ореховый остров. Пятьдесят вёрст отмахали без остановок. Мальчонка всю дорогу учил русский язык, изредка подстёгивая мохнатых лошадок. За день, проведённый в санках, я мог произнести не менее пятидесяти слов, корел же, в отличие от меня, уже вовсю тараторил, путая падежи, но понять его было можно. Оказалось, что отец отправил его учиться. Ибо всякий, кто обошёл дом вокруг — знает больше, чем тот, кто остался внутри.

— Я могу научить тебя писать, читать и считать. Хочешь? — спросил я, пока мы грелись у костра, смотря, как в котелке закипала вода.

— Хочу! — Валит, так звали подростка, гордо вздёрнул подбородок. — Но этого мало. Мне нужно изучить ремесло, которое не знакомо нам.

'Чему бы тебя обучить, что смогло бы пригодиться в твоей жизни? Парень-то явно дружит с головой', — подумал я.

— А сколько времени учился ты? Отец сказал, что у тебя много чудесных вещей, и только ты знаешь, как ими пользоваться. — Валит держал во рту кусочек шоколада и вопрос прозвучал очень смешно.

— Семнадцать лет. А вообще, люди учатся всю свою жизнь. В одной далёкой стране, один мудрец сказал: — Я знаю, что ничего не знаю. А кто-то потом добавил: — Но другие, знают и того меньше. Так что, пока остановимся на обучении грамоте.

В кипящую воду котелка к разваренной оленине посыпалась крупа, а вскоре мы окружили казанок, вооружившись длинными деревянными ложками. После ужина Валита отправили спать в санки. Малец немного поупрямился, сказав, что уже взрослый, но стоило ему улечься, укрывшись меховым одеялом, как моментально уснул. Мы с Бренко караулили всю ночь, будя, друг дружку по очереди. Отоспаться можно было и днём. До крепости оставалось семьдесят вёрст.

* * *

Яков на правах воеводы прогуливался по стенам, обозревая окрестности в подзорную трубу вместе со своим помошнником. Сынишка следовал за ним, отмечая на фанерке количество стрел и болтов у защитников. Учёт в первую очередь — таково наставление отца. Кольчуга на мальчишке была тяжела и немного великовата, но батька записал его в разрядный лист гарнизона, а значит и одет, он должен быть подобающе. Дойдя до Флажной башни, парочка остановилась. На льду показались немцы, не менее сотни. Большие деревянные щиты, поставленные на ошкуренные брёвна, скользили впереди. За ними следовало шесть лошадей, запряжённых в какую-то странную конструкцию.

— Андрюшка, ну ка глянь, на что похоже? — Яков протянул сыну подзорную трубу и юноша, посмотрев в оптику, достал из перекинутой через плечо сумки, справочник по осадной технике в картинках.

Спустя несколько секунд был слышен шелест лишь перелистываемых страниц и напряжённое, не иначе, как от черезмерного старания посапывание.

— Так... вот на это. Требушет. Ой, батя, тут красным помечено. Это означает повышенное внимание.

— Бегом к колоколу! Тревога! — Прокричал Яков.

Под непрерывный звон колокола люди побежали на стены. Все интересовались, что случилось, лишь только пруссы оставались невозмутимы. Полибол уже заряжен, и теперь 'велосипедист' ждал команды второго номера, когда мишень окажется в зоне поражения.

Перед выкатыванием требуше, Чиполло проверил толщину льда, получалось рискованно, но снимать колёса с конструкции не стал, опасаясь за амортизацию на льду. После выстрела требуше подпрыгивает, а колёсики смягчают вибрацию. Щиты остановились приблизительно в двухстах шагах от крепости. Лошадок стали распрягать. Наёмник достал угольник, что-то посчитал в уме, сверяя расстояние до цели и, закрепил палку с маленьким флажком, показывающим направление ветра. Впереди него, с ростовыми щитами стояли два телохранителя. Позади осёдланная лошадь. На войне всякое бывает, лучше перебдеть. В случае вылазки гарнизона, требушетник покинет поле боя, оставив разбираться специалистов меча и секиры. Механизм можно построить новый, а вот вторую голову приделать нельзя. Помимо этого, в местах напряжения, деревянная конструкция была усилина железом, там, где требовалось, смазана маслом, а кое-где им и вовсе пропитана. Так что данный требушет являлся апофеозом осадной техники, как минимум на территории всей Балтики. Вскоре в противовес стали закладывать свинцовые плиты. Это было самое дорогое во всей конструкции. В те времена, ошибочно считалось, что фунт свинца, если его уронить, долетит до земли быстрее, чем фунт песка. Полторы сотни пудов тяжёлого металла занимали объём меньше кубического метра, что давало возможность падать отвесу вертикально, высвобождая чуть большую энергию, чем, если б он был приделан намертво к мачте с петелькой на конце и описывал дугу. Соотношение противовеса к заряду измерялось как один к ста. Ремесленник из Нортумберленда как раз выточил ядра на полтора пуда весом. Дорого брал, зараза, но делал качественно, хоть весы проверяй.

— Паолло, сонная ты макрель, проверь сетку, а то будет, как в прошлый раз.

Толстенький итальянец, уроженец Фаэцо, побежал к возку, где лежала петля.

— Всё в порядке, маэстро. В эти ячейки я бы положил и своего сына, клянусь Девой Марией.

— Если порвётся, то вслед за ядром полетишь ты. — Усмехнулся Чиполло.

— Что рты разявили? — Заорал Паолло на низкорослых, но с черезчур развитыми икрами ног помошников. — За работу лентяи!

В команде требушетника силовую работу выполняли 'белки'. Сходства с пушистыми зверьками, не было ни какого, разве что чуть-чуть. Передними зубами, да просто, орехи очень любили, и в колесе бегали, как лесные создания в неволе, готовя орудие к выстрелу. Когда всё было готово, бегуны оказались на своих рабочих местах. В этот момент раздался свист.

Второй номер полибола отвёл руку с пятидесятисантиметровой бечевкой на линейке от своих глаз, прикусывая свободный конец зубами. Ещё раз сверил с нарисованным человечком на шкале и кивнул головой.

— Гландо, сыночек, ты уж постарайся. — Дивон отошёл к запасным стрелам и стал молиться, призывая своих богов отомстить завоевателям.

Прусс закрутил педали. Щелчок и звон высвобождающейся тетивы. Шелчок и звон, щелчок и звон. Стрелы полетели к огромному монстру, растопырившие свои деревянные ноги на льду.

Ааа! — 'Белка' в левом колесе упала на решётку. Длинная стрела, развалив доску на щепы, торчала из груди, утонув в теле почти на всю длину. Правое колесо замерло, противовес остановился посередине.

— Что за х... но как? — Пробормотал Чиполло. — Ни один, известный ему арбалет не стрелял на такое расстояние.

Ещё одна стрела вонзилась в бревенчатый щит, сдвинув его назад на полметра, другая упала на лёд и разломилась, брызнув фунтовым наконечником с огрызком древка. Телохранителя сдуло, словно воробья.

— Назад! Все назад! — Чиполло побежал к лошади, но, не успев вдеть ногу в стремя — свалился вместе с конём. Из расколотой головы бедного животного фонтаном брызнула кровь. — Паолло, помоги.

Куда там, пухлый Паолло бежал одним из первых, бросив поднос с ядром, как только увидел телохранителя, прибитого к щиту огромной стрелой. На такую войну он не подписывался. Кровь, боль, стоны и страдания должны быть только там, по ту сторону стены. Требушетников оберегали и лелеяли. Зачастую, именно от них зависела судьба осады. Один только вид их инженерного монстра сеял страх в рядах защитников крепостей и замков по всей Европе. Но что-то пошло не так, не по обычному сценарию. Внезапные действия со стороны руссов не просто ошеломили прислугу, они переломили стержень безнаказанности, высвобождая наружу страх за свою жизнь. Началась паника. Тяжела доля поражения, вдвойне она тяжелее, когда тебя переиграли на собственном поле. Чиполло вытащил застрявшую под конём ногу. Дикая боль в сломанной ступне заставила взвыть. Из глаз брызнули слёзы.

— Паолло! Ты сукин сын. Помогите! Помо...

Очередная стрела сбила с головы Чиполло бархотный берет с пером, и требушетник потерял сознание. Знаменитый клок волос, напоминающий прорастающие перья лука с куском кожи остался на снегу, а вместе с ним и удача.

Посмотреть на первый выстрел собрались многие зрители среди орденского лагеря. Стояли вдалеке, ибо бывали случаи, когда снаряд срывался с пращи и летел в противоположную сторону. Вот только увеселительное зрелище превратилось в драму.

— Ульрих, руссы наверняка попытаются уничтожить требуше, готовь отряд. Постараемся ворваться в крепость. — Хайнрик сплюнул от досады. — Подберите этого несчастного ломбардца, возможно, он ещё жив.

На стенах крепости воцарилось молчание. Ратники своими глазами увидели, как стрелы пронзали людей, опрокидывали их на лёд, а одна, наиболее удачно пущенная, убила сразу двоих. Вот только ни одного ядрышка, так ловко разбивавшего деревянные конструкции мишений, не вылетело, а значит и надежда на разрушение страшного механизма улетучилась как дым из трубы.

— Эх, спалить бы эту заразу! — Яков обернулся к сыну, — Андрюша, сбегай к Снорьке, выпроси греческого огня, что в Воротной башне стоит. Не то туго нам придётся.

— Я ща, мигом. — Юноша побежал к лестнице, примыкающей к стене, и уже спускаясь, спросил: — Бать, а если не даст?

Яков об этом как-то не подумал. Бывшему приказчику пришла в голову мысль, установить на санки 'Змея горыноча', подъехать к требуше и обдать огнём монстра, как давече, на Неве, когда жгли свеев. То, что Лексей запретил доставать огнемёт из башни — новгородец позабыл.

— Тоды покличь Снорьку сюда, посоветоваться надо. — Яков приставил подзорную трубу к глазу и стал осматривать окрестный лес.

Тем временем в лагере орденцев наводили порядок. Сбежавших заставили вернуться обратно палками, а те с опаской поглядывая на башню, жались как можно ближе к деревьям. Наконец Виде собрал ломбардцев возле себя. Шестьдесят три наёмника, понурив головы, выглядели жалко.

— Кто может произвести выстрел? — Спросил Хайнрик, обводя толпу взглядом.

— Я могу, но за точность не ручаюсь. Маэстро Чиполло вёл все расчёты. — Ответил за всех толстячок из Фаэнца.

— Сделать дополнительные щиты. Закройте требуше и развалите эту проклятую стену. Живее! Рубите эти деревья.

Ломбардцы побежали к обозу за топорами. Через два часа, прикрытый наспех сколоченными щитами камнемёт сделал первый выстрел. Ядро, описав дугу, шмякнулось в двадцати аршинах от стены, пробило лёд и утонуло. Пять стрел, выпущенных из башни, никакого вреда не причинили, украсив срубленные брёвна своими древками. Началась пристрелка.

Каждый выстрел сопровождался страшным грохотом. Орудие подпрыгивало, грозясь проломить под собой лёд, и готово было развалиться, но крепкая конструкция держалась, как и стены крепости. Лишь одно ядро достигло цели, проделав узкую брешь. Бревно из стены просто выбило, соседние с ним стали врастопырку, развалив часть настила. Плотники сделали подпорку, всё держалось на честном слове, но держалось. Вдруг наступило затишье, после дюжины выстрелов, ломбардцы отправились на обед. Это был тактический ход. В лесу, замаскировавшись еловыми лапами, прятался отряд тевтонцев, готовых отбить вылазку. Новгородцы не поддались на уловку, и всё благодаря Снорьке. Огнемёт перенесли на санки, закрепили и поставили возле Флажной башни. Напротив бреши, в ста шагах расположился отряд арбалетчиков, по бокам, за санями нагруженными дровами прятались мечники и секирщики. Когда очередное ядро выбило подпорки, обвалив ещё три бревна, немцы возликовали. В стене зияла дыра шириной в шесть аршин, не меньше.