Ижорский гамбит Византийца

— Это правильное решение, многие мне доверяют. Я за гривнами постоянный догляд веду. Вообще-то... сплю на них. Хе-хе. — Олигарх незаметно для себя выдал тайну. — Насколько велика сумма?

— Я бы сказал, небольшая, — поскромничал рыцарь. — Два векселя генуэзца Симона Росси на тридцать три тысячи четыреста венецианских полновесных денариев, с возможностью погашения в Падуе и соответственно копией авизо его брату Вильгельму, да кошелёк с сотней безантов.

— Да уж, сумма более чем скромная, — округлив глаза, прошептал Строган. — Обычно я беру шестнадцатую часть, но учитывая 'скромную' сумму и от кого вы прибыли, думаю, вполовину меньше будет в самый раз.

— Я так и предполагал, — согласился ливонский рыцарь, — когда я приеду на будущий год за своими сбережениями, из кошеля с безантами заберёшь свою долю.

На этом деловая часть встречи была завершена. Строган принял пенал с пергаментами, просмотрел содержимое, и зафиксировал десять стопочек золотых, тут же ссыпанных со стола в кошель. После чего подождал, пока рыцарь накапает воск на шнурок и приложит свой перстень. Теперь всё это можно было отнести в скотницу и обмыть удачную сделку. Приедет ли рыцарь через год — бабушка надвое сказала. А если учесть род деятельности немца, то шансы увидеть его снова весьма малы. Вот и решил жадный олигарх отпраздновать по полной программе.

Снотворное было всыпано в очередной кубок, девки — изгнаны, а сам рыцарь, демонстративно зевая, отправился в свою комнату в сопровождении освещающего дорогу конюха, чтобы в час ночи предстать перед дверью скотницы. Гостю потребовалось полчаса, дабы вычислить местоположение потайного чулана. Секретная комнатка находилась как раз, под покоями Строгана, имела дубовую дверь, 'музыкальную доску', соединённую с колокольчиком, звенящим при нажатии и два люка: первый на потолке, сообщаясь с опочивальней боярина, а второй прикрывал отверстие лаза, ведущий в подземный ход. В самом подземелье была вырыта волчья яма, которая закрывалась специальным мостиком со стороны лючка и если б не многолетний опыт мошенников, проверяющих каждый метр пути щупом, то затея закончилась бы плачевно. С замками ливонский рыцарь дружил, особенно, с немецкими. Имея в наличии набор великолепных отмычек, запоры поддалась за считанные секунды, а наличие фонарика позволило определить спрятанную ловушку. Остальное был тяжкий физический труд. Награбленное имущество перекладывалось в мешки и скидывалось в подземелье, где подельник перетаскивал их к телеге.

Начало светать, когда Снорька закрепил пятую крышку гроба. Скорбный поезд тронулся в сторону городского кладбища, везя гробы, за которыми шли два убитых горем человека.

— Ты крест забрал?

— Конечно, ещё когда за столом сидели. — Якоб погладил внутренний карман овчинного полушубка, где помимо креста лежал золотой самородок, весом не менее фунта. — Знаешь, Карл, служить колдуну не так и плохо. Жаль, что из города уезжаем. Тут много всего интересного, а люди такие доверчивые.

— Люди везде одинаковы, брат. А по поводу креста, если не спросят, отдавать не будем. Пусть на память лежит. — Карл немного сбавил шаг, дабы возничий не слышал их разговора.

— Скажи, брат, когда ты успел так наловчиться с переодеванием? Сначала ты был моим оруженосцем, затем тайным посетителем, а потом и не совсем?

— Парик, Якоб. Парик и разных расцветок шоссы. Вспомни, как колдун учил нас использовать эти вещи. Люди обращают внимание на яркие предметы и приметы. У твоего последнего посетителя тряслась правая рука, а предпоследний и вовсе был горбун.

— Эй! Что вы там бормочете? — Снорька обернулся, потянул на себя вожжи, и практически остановил кобылу.

— Молимся святому Христофору. Мы что, уже на месте? — Карл с удивлением посмотрел на свея, ответа не услышал, и троица снова двинулась в путь.

Телега, миновав поворот, ведущий на кладбище, с каждой минутой приближалась к причалам. Нисим был тут как тут. Ранее утро, самое время для отхода. Вскоре Волхов покроется льдом, и мытарь будет считать дни, когда возобновится навигация, а значит, вновь пойдут поступления в казну.

'Бедные яблоньки, как вы переживёте зиму без своего удобрения? — Мысли мытаря прервал стук лошадиных копыт. — Странно, телега совсем не скрипит'.

Снорька намотал поводья на оглоблю и, взяв кобылку под уздцы, направился к ладье, где его уже ожидали Лексей с Ефремом. Шапка-ушанка на голове свея была с опущенными отложными ушами. Это был знак, что всё прошло успешно. Телега не стала въезжать на мостки, а остановилась рядом, возле причала.

— Что везём? — Нисим встал между Снорькой и Ефремом.

— Сходи, да сам посмотри. — Приказчик Ильича, всегда весёлый и радостный, был на этот раз мрачнее тучи. — Не до тебя сейчас, Нисим. Горе у нас, в Юрьевский монастырь отправляемся.

— Посмотрю, работа у меня такая. Ой, прости Господи. — Мытарь замер, попытался было перекреститься, да в правой руке дощечка восковая. — Это ж сколько людей Богу душу отдало?

— Считай, за это тоже мыто положено? — Ефрем посмотрел на Нисима взглядом полным ненависти.

'Тут лучше до греха не доводить, мало ли от чего народ помер, мож зараза какая'? — Решил чиновник, но руки так и чесались открыть крышку гроба, когда ящик проносили мимо его.

— Постойте! А здесь что? — не вытерпел Несим, когда на плече Снорри появился мешок.

— Свечи, одежда переодеть. Ты что, не в курсе, что для таких случаев с собой берут?

— Слава Богу, все живы и здоровы. — Самоуверенный Нисим как-то сник. Смерть проходила рядом с ним, было неуютно и немного страшно.

— На, помяни. — Ефрем протянул мытарю кувшин с узким вытянутым горлышком, а кого помянуть так и не сказал.

— Вот так, жил человек — и нету. — Нисим щедро глотнул из глиняной бутыли, провожая взглядом, уходившую набойную ладью, а затем обернулся назад, собираясь расспросить возничего. Но, поздно. Сынишка смотрителя кладбища, отъехал уже далеко. — С драной овцы — хоть шерсти клок, — произнёс мытарь, булькнув оставшимся вином.

Добыча была знатная, особенно свечи. Строган прятал золотые монеты в воске. Кому придёт в голову проверять свечки? Изготовить недолго и везти безопасно. Якоб ещё в скотнице обратил внимание на необычайно тяжёлые изделия, и каким-то шестым чувством понял — надо брать. Следующими по ценности шли меха: чёрный соболь с голубой подпушкой это не хухры-мухры. Он что в моём времени под тысячу евро стоит, что в тринадцатом столетии двенадцать гривен за шкурку. Остальное же не имело такой ценности, тем не менее, по стоимости было сопоставимо с небольшим замком.

Вечером, в преступном мире Новгорода обсуждался лишь один вопрос. Кто обчистил закрома хлебного олигарха? Судачили много, и пришли к мысли, что справилась с этим не иначе, как нечистая сила. Строган побоялся вести официальное расследование. Из богатейшего боярина города он превратился в нищего. За польский хлеб платить было нечем. Торговая империя — рухнула. Попытка выяснить у местных татей судьбу похищенного имущества — ни к чему не привела. Рыцарь исчез, оставив всю свою одежду вместе с мечом, словно черти похитили. Проследив, каким образом преступники проникли в усадьбу, боярин окончательно растерялся. Возле неприметного лаза обнаружились следы телеги, а в самой галерее подземного хода никаких. А ведь, если бы зажигали факелы, то спалили б паутину на потолке, да и гнилая солома на волчьей яме не тронута.

'Господи, за что? — И тут Строган призадумался. В чудеса он не верил, значит, кто-то из своих, тот, кто мог двигаться по подземелью чуть ли не на ощупь, знал про ловушку и про золото в свечах. — Неужели жена? Убью тварь'!

* * *

В монастыре всё шло своим чередом. Военное положение введено не было, однако всё чаще можно было заметить вооружённых воинов, присланных состоятельными людьми для оберегания сокровищ, свозимых в обитель как в банк. Официально, процентов за 'депозитные ячейки' не требовали, так, скромное пожертвование, соизмеримое с вкладом. Зато и гарантия давалась весомая — защита свыше, и что не маловажно, крепкие каменные стены. Не каждый предводитель враждебной армии рискнёт грабить храм Господень, тать — так и подавно. Но, в данный момент, вероисповедание противника не препятствовало разбойным действиям. В приграничных областях, православные священники договаривались с католиками о нейтралитете некоторых церквей. Например, как в Пскове. Неофициально, конечно, что давало возможность не только сохранить произведения зодчества, но и скромные накопления властей предержащих. Всё изменилось с момента создания банков. Ростовщики, ссужавшие деньги на содержание войск, требовали погашения долгов, а где взять серебро, чтобы быстро и сразу? Запылали православные храмы, под предлогом искоренения ненавистной веры. В разграбленном Константинополе ослы падали с ног, из-за тяжести вывозимого груза. Вот и не противился настоятель присутствию вооружённых лиц, ибо слово божье и острый меч, всяк лучше одного слова.

Гаврила Алексич привёз своему двоюродному брату три десятка дружинников. За себя, за Сбыслава и ещё трёх бояр. Когда же появились мы, то думали по началу, что прибыло очередное подкрепление, и даже ошибшись, всё равно с радостью встретили нас. Орденские шайки стали замечать в тридцати верстах от монастыря, а сил на ответную вылазку было недостаточно. За час до нашего приезда прибежал смерд из близлежащей деревеньки, поведавший, что жителей вяжут, а домишки — скоро придадут огню. Алексич ходил по келье, нервно сжимая кулаки. Он явно рассчитывал поставить 'под ружьё' и команду ладьи и охрану, прибывшую со мной, и всех воинов в монастыре. Вот только последние не соглашались ни в какую, ссылаясь на чёткий приказ нанимателей.

— Лошадей нет, так бы выбили немца своими силами. — Сказал боярин, как бы оправдывая своё стояние за монастырскими стенами, после того, как посвятил меня в суть проблем.

— За гребцов говорить не буду, но со мной восемь бойцов.

— Схизматиков пять десятков, твои восемь, да мои... одолеем. Пошли, смерда расспросим, должен же он скрытые подходы к деревне знать. — Гаврюша перекрестился на образ и скорым шагом направился во двор, где отпаивали, горячим сбитнем гонца.

Рассказ местного жителя особо не удивил. Как только посветлело, деревню, что стоит на речке Прость, окружили, жителей согнали к дому старосты, и начался грабёж. Вот только с каждым услышанным новым словом у меня складывалась всё более несуразная картина. Нелепо направлять, со слов очевидца, почти полусотню кнехтов на разграбление одной деревеньки, справился бы и десяток. Тем боле, что экспроприация заключалась только в изъятии продовольствия. И если допустить, что у страха глаза велики, то после безобидного наводящего вопроса Гаврилы: — А как сумел улизнуть, если деревню окружили? Ответ о шустрых ногах вкупе с небесной помощью и отчего-то спрятанных в рукава рубахи следов ссадин на запястьях, явно оставленных верёвками, побудили во мне не шуточные сомнения.

— Значит, в полоне ты не был? А пока бежал всё молитву читал? — спросил я.

Тут бы смерду осенить себя крестным знамением, однако креститься гонец не стал.

— Нет. Сказал же, — глазки сельского жителя забегали, — Господь подсобил, обманул нехристей проклятых, да и убежал.

— Гаврила Алексич, ты на руки его посмотри. Ничего не замечаешь?

Моя сабля выскочила из ножен, и остриё клинка коснулось шеи гонца. Тот отпрянул и шапка слетела с головы смерда. На оголившейся лысеющей макушке был виден отчётливый след запекшейся крови.

— Оопа! — с удивлением воскликнул Гаврила. — Никак головой стукнулся, когда бежал? А ну, руки до локтя оголи!

— Христом Богом прошу! Простите православные. — Смерд упал на колени, сабля лишь чиркнула по бороде, однако раскаявшийся крестьянин не обратил на это внимания. — Заставили меня. Жена и пятеро детишек у них. Убить грозились, если в монастырь за подмогой не побегу.

— Детишки говоришь. А если б мы на засаду напоролись? Ты о детишках моих воев подумал? Мразь! — Гаврила выхватил меч и чуть не снёс голову предателю.

— Стой Гаврила! Не здесь! — Настоятель спустился во двор и слышал всю нашу беседу.

— Простите, простите... — скулил гонец.

Священник подошёл вплотную к смерду и опустил на его голову ладонь.

— Как звать тебя?

— Ре... Резун, отче.

— Что тебе пообещали схизматики Резун?

— Телушку и назначить старостой... дети у них, — хотел было напомнить о заложниках гонец.

— Тебя обманули, Резун. На таких доверчивых, как ты, немец и держится. Великий грех совершил, но то, что покаялся — зачтётся. Поведай воям, где враг лютый их поджидает. — Настоятель убрал ладонь и отошёл в сторону.

— За холмом, где дорога от оврага сворачивает. Простите, всю жизнь о корове мечтал.

Тут же была отправлена разведка из местных монахов. По обновлённым данным выходило, что орденская рать разбилась на две части. С полсотни находились в засаде, а второй отряд, вдвое меньше, непосредственно в самой деревне. Несложно было понять, что противник рассчитывали пропустить монастырское войско по дороге и ударить в тыл одновременно с выступившим войском из посёлка, а уже на плечах бегущих ворваться в обитель. Место для засады было идеальным: овраг справа и густой лес слева не давали возможности для манёвра. Даже, если бы все русичи были конные, преимущество кавалерии обозначилось бы только в бегстве, а после истребления воинов монастыря можно было приступать к основной задаче — само аббатство. Именно так немцы отзывались о своей цели: 'Потрусить аббатство', беседуя между собой. Не допустить подобного развития событий, и были призваны я с новгородским боярином. Используя подсобные материалы, мы соорудили карту прилегающей к монастырю местности прямо на столе.

— Гаврила Алексич, я со своими населённый пункт слева обойду и затаюсь в лесочке, ты же подходи к холму, но дальше не иди, жди сигнала.

— Населённый пункт. Хоть и странное словечко, но верно подмечено. А сдюжишь? — засомневался Гаврюша. — Орденцев там не мало, почитай один к трём выходит.

Скептицизм боярина был понятен. Поскольку речь шла не о регулярной дружине, надежды на меткость стрелков и их выучку быть не могло, да и не в чистом поле находился противник, а под защитой строений. Следовательно, рукопашного боя не избежать. Вот и выходило, что по всем законам существующей тактики, решающее значение определяло именно количество. Фактор внезапной атаки, безусловно, несколько повышал шансы, но не настолько, чтобы говорить даже о возможной победе. Тем не менее, если бы был тотализатор, то на мой отряд я бы поставил не задумываясь. И не из-за того, что одна винтовка стоила десятерых. За нами была не просто инициатива, а разработанный план, где добыча превращалась в охотника.

— Не переживай, всё будет тихо и без пыли. У меня все стрелки, из лука бьют метко, а Снорька из арбалета любого рыцаря уложит.

— Ежели тихо, а как не выйдет? Как я пойму, что всё получилось?

Трррр! — Звук был очень резким, и спутать его с каким-либо другим было невозможно. Положив свисток в карман, я пояснил: