1894 часть 4

— Заговор?

— Уверен. Сам подумай, Джон, переговоры нужны именно для того, чтобы согласиться на любые неприятные условия, оговорив их таким образом, чтобы не выполнять на законных основаниях. Кто мешал Китченеру повесить финансирование моста на Османскую империю? Хотя бы частично, но первоочередных работ. Увеличить сроки возведения моста? Оговорить независимый контроль демилитаризованной зоны? Кому я это всё рассказываю?! Ты знаешь эти приемы лучше меня. А Китченер два раза срывал переговоры из-за пустяка.

— Твой дружок суданец тоже хорош! — не выдержал Стивенс.

— Джон, побойся бога! Ты кого сравнил? Негра-работорговца и европейца со швейцарским образованием?

Стивенс замолчал на пару минут, переваривая сказанное. Молчавшая до сих пор баронесса воскликнула:

— Дигна работорговец? Это в прошлом?

— Да, дорогая! Всё в прошлом. Мой хороший знакомый султан Занзибара Халид ибн Баргаш был самым крупным в мире рабовладельцем.

— Почему «был»? — уловил нюанс Стивенс.

— Благородные британцы уничтожили почти всё население Занзибара. Моих казаков убить крайне сложно, а запуганных рабов — легко и просто. Мало того, что британцы украли у султана сорок миллионов фунтов, так они уничтожили на его архипелаге двести тысяч рабов. Если считать по самой низкой цене, двести фунтов за раба, то убыток султана — это еще сорок миллионов.

— Тогда получается самый крупный рабовладелец сейчас — это твой друг Ершов, — грубо пошутил Стивенс.

— Британские солдаты и офицеры — не рабы, — процедил сквозь зубы Гусев, — они обычные уголовные преступники. Отработают свои десять лет без права переписки на гавайской каторге, и на свободу с чистой совестью.

— Инженеры и механики, захваченные тобой в Японии тоже преступники?

— Они живут в комфортных условиях. Как у тебя язык поворачивается называть их рабами?

— Ты не поймешь! Чему тут удивляться! Когда ты родился, в России ещё было рабство. У твоего отца наверняка были русские рабы.

Гусев нахмурился. Ему показалось, что Стивенс неспроста его провоцирует. Американец хочет, чтобы Володя проговорился. Это очевидно. С самого начала британцы пытались включить в мирный договор «стандартный» пункт об обмене пленными и Стивенс об этом знал. Гусев не возражал включить в этот список тех солдат, что сидели в трюмах транспортных судов и не видели самолетов. Пленных сразу разделили по этому признаку и изолировали друг от друга. Но сами британцы не торопились представить списки казаков, захваченных на Занзибаре.

— Здесь не место и не время обсуждать такие вопросы. Мирный договор с Японией мы выполнили крайне скрупулезно. Точно также мы выполним договор с Британией, — сухо отчеканил Гусев.

— Японцы считали, что ты всех пленных либо продал в Австралию на строительство железных дорог, либо передал Китаю. Они были обмануты, — поднял руки Стивенс.

— Только не мною! Договор заключал Судзиловский. А ты, мой друг, переходишь все границы. Может, тебе лучше уйти, пока мы не поссорились?

— Очевидно, — американец поцеловал баронессе руку и уехал.

Алиса недоуменно смотрела на Гусева. Она, конечно, помнила его, недостойное офицера, поведение при допросе мерзавца Чемберлена, соблазнившего её младшую сестру. В Париже маэстро Бузов объяснил ей такую, порочащую дворянина, жестокость, военными привычками Гусева, полученными им в боях с дикарями-японцами. А может, это потому, что он и сам такой же, один друг Гусева работорговец, а второй рабовладелец. Самое ужасное — француженка была уверена, что полюбила…, этого монстра. Алиса расплакалась.

— Я уезжаю вечерним поездом в Париж, — сквозь слезы сообщила Алиса.

— Это из-за «рабов»? Это из-за моих «порочащих честь офицера» друзей? — догадался Володя.

— Не только. Вспомни Кале.

— Про рабов я готов объяснить. Касательно друзей, у меня много разных друзей. Те, что охраняют нас, Лютый и Тимофей. Ехим Рябой, тот, что уехал с Бузовым в США. Ершов, у него айкью сто двадцать пять, я вас обязательно познакомлю, атаман Флегонт Силыч и китаец Болин Сюй — это мои боевые друзья…

— А еще четыре жены!

— Я люблю тебя…, солнышко.

— Я тоже. Нет! Не так! Я была счастлива эти две недели, как никогда в жизни! Сейчас мне нужно время, чтобы спокойно всё обдумать.

«Что за дикие перепады настроения? Практически на пустом месте,» — подумал Гусев.

* * *

Гусев подошел к коляске, чтобы вернуться на виллу. Рядом шел Стивенс, каким-то образом узнавший об отъезде Алисы, и приехавший на вокзал её проводить.

— Десять целей, группа, почти бегут от университета. Полицейская охрана исчезла, — доложил Тимофей.

— Джон, прячься за лошадь. Надеюсь, в тебя не станут стрелять, ты единственный в смокинге, — жестко сказал Гусев, ловко распахивая маленький, плоский кофр.

Стивенс сделал три шага вправо и полез за револьвером. Ему показалось, что пистолеты-пулеметы сами прыгнули в руки Тимофею и Лютому, и они изготовились для стрельбы еще раньше, чем Гусев отступил и уперся спиной в ограждение смотровой площадки. Крошечная привокзальная площадь была вся, как на ладони. Семеро боевиков остановились и достали оружие. Трое продолжали бежать, смещаясь к входу в вокзал, скрывая стволы в руках под полами плащей. Дюжина коротких очередей, по три выстрела, прозвучала тише, чем звон гильз по камням мостовой. К тому моменту, когда Стивенс наконец-то вытащил свой револьвер, он увидел только падающие на землю тела. «Четыре секунды! Всего четыре секунды!», — подумал американец. Прохожие бестолково забегали по площади, стало непонятно все ли боевики убиты. Зазвенели стекла, из трех окон во втором этаже вокзала раздались выстрелы. Лошадь взвилась на дыбы и рванула коляску с места, открывая Стивенса.

— Джон, Лютый, Тимофей, уходим вниз! — Гусев мгновенно защелкнул автомат в кофр и перекинул его через ограждение. Тимофей и Лютый уже спрыгнули с трехметровой высоты и приготовились ловить Гусева, вцепившегося в нижний край ограждения.

— Джон, прыгай!!! — закричал Володя, падая.

Стивенс закрыл глаза и разжал пальцы. От острой боли в лодыжке он не смог сдержать крик. Лютый без всякой команды посадил американца на закорки, и понес вниз по улице вслед за хромающим Гусевым. Тимофей спрятался за афишную тумбу, положил рядом два автомата, свой и Лютого, два магазина, а револьвер Стивенса отложил в сторону. На перекрестке Лютый повернул, и американец увидел, как два десятка боевиков начали перелезать через ограждение. Тимофей, стоя на колене, провел длинную очередь. Та часть, что перелезла, попадала вниз, те, кто остался на стороне вокзала, отскочили назад.

— Засранец, из моего автомата стреляет. Угробит ствол, — заворчал Лютый по-русски.

— Что-что?

— Тимофей решил «убить» мой автомат. Очереди длинные. Ствол перегревается.

— Ты его по звуку узнаешь???

На следующем перекрестке Гусев выглянул за угол, и увидел бегущую пятерку боевиков. Они налетели на автоматную очередь с дистанции десяти метров, и продолжали бежать, получив по две-три пули, разбрызгивая в воздухе капли крови. Лютый притормозил, прислонил американца к стене (тот сразу стал заваливаться вбок), выхватил узкий штык и выскочил на перекресток, закрывая собой Гусева. Стивенс не видел, как быстро и точно действовал Лютый, добивая врагов. Через минуту американец уже снова сидел на закорках, а Гусев практически бежал впереди, отчаянно хромая. Сзади раздался взрыв гранаты, две длинные, глухие очереди, еще один взрыв, затем Тимофей перешел на короткие очереди, при этом выстрелы становились всё ближе.

— Ходу, Лютый, ходу! — Гусев неожиданно перешел на резвый бег, нагружая больную ногу по полной.

Он первым добрался до транспортной развязки со стоящим одноконным шарабаном. Володя залез на сидение, развернулся и прямо поверх голов Тимофея и Лютого открыл огонь по преследователям. Тимофей перестал оглядываться, догнал Лютого, и метнул назад револьвер Стивенса. Боевики испуганно попадали на мостовую. Через несколько секунд все четверо уже сидели в шарабане. Гусев и Тимофей стреляли, не давая противнику встать, а Лютый «учил» извозчика погонять лошадь.

— Хорошо, что улица тут идет под уклон. Иначе бы я умер, больно американец тяжелый, — пошутил Лютый, специально для Стивенса на английском.

— Ты перебил столько случайных пешеходов, что тебя так и так повесят, — пошутил в ответ Джон.

— Ещё метров двести, и мы, можно считать, оторвались от преследования, — успокоил себя Тимофей, и тут же воскликнул, — сглазил!!!

С чердака одного из зданий длинной очередью ударил пулемёт, преграждая им путь. Вороная лошадь опрокинулись на бок, и забила в агонии ногами, коляска с людьми перевернулась, и пулеметные очереди стали превращать её в крошево. Лютый помог кучеру повернуть шарабан к стене дома, мгновенно попадая в мертвую зону.

— Коляска нашего цвета. И лошадь вороная. Ждали явно нас, — сказал Гусев, и приказал, отдавая Лютому свой автомат, — На чердак! Тимофей! За ним. Если получится, возьмите языка.

Охранники нырнули в подъезд, и взлетели по лестнице вверх. Дверь на чердак была распахнута, на веревках сушилось бельё, закрывая видимость. Пулемет уже замолчал, а скрип досок выдавал движение двух-трех человек в дальний конец чердака к выходу в другой подъезд. Вход в него освещался из слухового окна. Лютый направил свой автомат на дверь, а Тимофей прицелился на два метра правее в белую простыню. Внезапно наемник, шедший первым, отодвинул эту простыню стволом револьвера и выстрелил в сторону охранников. Лютый схватился за грудь, выронив автомат. Тимофей мгновенно опустошил половину магазина, дважды перечеркнув простыню. Пули застучали по торцевой стене чердака, который к счастью оказался нежилым. Наемник с револьвером ухватился за простыню и свалился на пол, накрывшись ею, как саваном. Рядом с ним, прижав руки к животу, стоял на коленях толстяк. Он жалобно скулил.

— Третий? Где третий? — одними губами прошептал Лютый.

Тимофей расстрелял магазин до конца, попутно прикончив толстяка, заменил рожок на новый, и быстро двинулся ко второму выходу. Оттуда он прокрался до пулемета, и вернулся по прямой к Лютому.

— Пусто!

* * *

Гусев проводил взглядом своих охранников, раскрыл свой плоский кофр, висевший на ремне через плечо, и Стивенс смог подробно рассмотреть его содержимое. Пустое место от автомата в точности повторяло очертание оружия, зеркально располагался пистолет, между ними два пустых места от рожков для автомата, они были легко узнаваемы. Гусев взял пистолет, положил кофр на скамейку, и, не сказав ни слова, захромал ко второму входу в здание.

Через десять минут из первого подъезда вышел Тимофей, тащивший на себе Лютого.

— Мне пришлось их убить, — виновато крикнул он Гусеву.

— Разворачивайте шарабан и езжайте в Центральную больницу. Джон, я полагаюсь на тебя! Не дай полиции забрать Лютого, они его угробят. Мне нужно на телеграф. Ждите меня в больнице.

Гусев захромал в сторону фонтана, у которого была стоянка колясок. Идти ему было не так далеко, метров триста, но Стивенс видел, с каким трудом дается ему каждый шаг. Американец понял, что сегодняшний бег с препятствиями вконец вымотал калеку.

* * *

Гусев спешил на телеграф по простой причине. Очевидно, нападение было организовано в крайней спешке, и уничтожить Гусева торопились. Это значило, что кто-то из друзей, с большой вероятностью Бузов, влез в очередную аферу, судя по оружию наемников, конфликт вышел с британскими верхами. Некто, достаточно могущественный дал команду на отстрел. Существовала вероятность, что из-за разницы во времени, охота на Бузова еще не началась. Как он дошел до стоянки и сел в коляску, Гусев не помнил. Нога болела так, что Володя периодически выпадал из реальности. Кучер подвез его к самому входу, нарушив все правила, мало того, помог дойти до дверей, подозвал мелкого клерка на помощь. Служащий, за пару монет, довел Гусева до места приема сообщений, а затем отвел обратно к выходу и посадил в коляску. Хотя, за те деньги, что Володя заплатил за телеграммы, можно было сделать то же самое бесплатно. За полчаса работы телеграф сделал недельную выручку. Пока телеграфист считал знаки, Гусев успел расшифровать внеочередную телеграмму, полученную из Нью-Йорка. Там говорилось, что его жена и Бузов убиты, королева Виктория тяжело ранена, а её шансы на выздоровление минимальны.

Глава 2

Любовь до гроба

Бузов добрался в Нью-Йорк на «Лукании» за неделю. В этот раз пароход плыл немного медленней, чем в 1895 году, когда он завоевал «Голубую ленту», идя со средней скоростью 23 узла. Лайнер был огромен, почти двести метров в длину и двадцать в ширину, и мог вместить 2400 пассажиров. В порту его встретили королева Виктория и жена Гусева с большой охраной. Валера поздравил женщин с прошедшим днем рождения, обещая предъявить подарки в особняке.

Старый дом, купленный много лет назад еще Ершовым, был окружен новой кирпичной стеной, с внутренней стороны которой, с трехметровым зазором, шла вторая стена из колючей проволоки. Сам дом был напичкан охраной. В каждой комнате было двое, а чаще трое мужчин с оружием. В комнате отдыха спала ночная смена. В соседней играла в карты резервная группа. Исключение составили две спальни на втором этаже, комнаты без окон и без дверей в коридор. Там охраны не было, женщины посчитали достаточным наличие четырех казаков в проходной комнате. Раньше эта комната была огромной спальней Ершова, а новые спальни Виктории и Франчески двумя ванными комнатами. Дежурившие казаки никогда не проходили в своих шутках мимо двух ванных комнат. Впрочем, они шутили и о пианино, и о кровати с балдахином, и о журнальном столике размером с кровать.

Ехим Рябой тут же освоился и завел «сурьезный разговор» с казаками, то есть принялся сплетничать. Женщины дали Валере час «привести себя в божеский вид». Они обе были неравнодушны к Бузову. Франческа в детстве ради него выучила русский язык. Виктория заполучила этого гиганта в свою коллекцию еще на Гавайях, в первый визит туда Бузова. Остановил принцессу Ершов. «Поверь мне, его жена не в том возрасте, чтобы терпеть рядом с мужем двадцатилетнюю красотку. Все романы Бузова были на одну ночь, а ты испытываешь её терпение третьи сутки. Кое-кто уже делает ставки на причину твоей скоропостижной кончины. Я поставил на простуду.» Вечером, на приеме, Виктории не понравился вкус сока, которым её угостила жена Бузова. «Да, пропади пропадом этот великан! Жить, и ежеминутно думать, где тебя отравят, а где толкнут под лошадь?» Королева отправила своего «фаворита» в отставку, что Бузов воспринял абсолютно спокойно. Сейчас ситуация изменилась.

Праздничный ужин устроили в бывшей спальне, выставив охранников в коридор. Бузов в шутку называл дам «деньрожденницами», но Виктория капризничала, она настаивала именовать праздник своими именинами. Формально, она была права, именины Франчески были двадцать дней назад. Королева весь вечер напоминала ей «сегодня только я именинница». Все знакомые Ершова, Бузова или Гусева удивлялась, когда те праздновали «день рождения».