Он как можно сильнее натянул лук и выпустил ещё несколько стрел, но они отскочили от невидимой завесы. Огонь погас. В глазах Ады мир вновь окрасился в красный цвет, жуткий, не естественный, но знакомый ей голод, борясь с гневом, вошел в сознание. Но её лицо не приняло злобного выражения — оно было страшнее, много страшнее, став каким-то игриво-ошалелым. Ада прыгнула назад, в прыжке разворачиваясь лицом к противнику. Эльф выстрелил, но стрела пролетела почему-то мимо. Элетас увернулся от летящей на него Ады. Она в прыжке сумела извернуться, пытаясь его зацепить, но он закрылся и попытался отпихнуть её луком. В результате он рассек ей висок специально для таких эксцессов заточенным рогом лука. На тот упали чёрные капли, тут же вспенившись. Но Элетас этого не заметил. Она мягко приземлилась, по-кошачьи — на четыре конечности — развернулась лицом к эльфу. С уголков её губ текли струйки крови. Эльф чуть огляделся, не теряя Аду из виду.
"Нет, отступить некуда. Лук теперь бесполезен..." — констатировал но.
В следующий миг он отшвырнул лук и обнажил меч. Взгляд его пересекся с безумным от голова взглядом вновь заалевших, глаз Ады. Эльф выставив меч перед собой, стал в боевую стойку, старясь, чтобы противнице было отлично видно. Как холодно и жестоко блестит тонкое бритвенно острое лезвие. Но на неё этот вразумляющий факт не подействовал. Ада встала на ноги и начала обходить его. Он поворачивался вслед за ней. Она чуть-чуть подалась вперед, прогнулась назад, рванулась к противнику и тут же отпрыгнула в сторону, но Элетас не отреагировал на выпад. Ада двигалась плавно, слегка покачивалась, всё время смотря ему в глаза и молниеносно делала ложные выпады, но эльф, всё же, не отвечал, и она шипела, как разъяренная кобра. Наконец ей удалось спровоцировать его на атаку. Она увернулась от меча и ударила его ладонью по кисти. Кисть Элетаса обожгло огнем. Боль была ужасна. Он выронил меч. Ада прыгнула на него. Удар ногами в живот и руками в плечи повалил его на землю. Элетас попытался ударить её кулаком, но она поймала его руки за запястья и прижала их к земле. Он попытался её перебороть, тогда она надавила сильнее, попутно выворачивая и вонзая в них ногти. Он чуть поморщился только. Ада, наклоняясь, приблизила свое лицо к его лицу. Клацнула зубами у него перед самым носом. Несколько капелек слетели с её губ, падая на шею Элетасу. Чёрные капли адиной крови зашипели и вспенились на его коже. Они прожигали, как каленое железо и проедали, как серная кислота. Рана становилась все глубже и больше, но крови видно не было. Эльф полуприкрыл глаза, стиснул зубы, весь напрягся и задрожал. Ему было очень больно, но он держался изо всех сил. Эта кровь прожигала не только кожу, мышцы, даже жилы, она въедалась в душу так же, как и в плоть, отравляя, частично разрушая, частично изменяя их, и оставляя вечный глубокий отпечаток в месте соприкосновения. Запах серы с гарью удушал Элетаса. Его горло пересохло, стук сердца отдавался болью и гулом в висках.
— Эльфы никогда не просят пощады! Я буду бороться до победного конца! — набравшись сил, с большим трудом выкрикнул Элетас. — Именем Великого и непобедимого Царя всех эльфов — Лорда Аберрона Авалонского, заклинаю тебя дитя Зла: — он еще раз дернулся в шумном вдохе, набирая воздуха для следующего выкрика.
— Убирайся к своему хозяину и никогда не возвращайся в этот бренный мир! — не смотря на боль, слабость, и осознание своего поражения, своей смерти, голос его очистился от всего этого, наполнился немыслимой мощью, властностью и верой.
И что-то действительно вспыхнуло, хлынуло. Но тут же он почти обмяк, почти потерял сознание — вспышка унесла большую часть сил, но он держался, боролся все же.
— Ой, как я боюсь-сь. — издевательски прошипела Ада.
Подобное героическое поведение не производило на нее впечатления должного, и много чего она просто не заметила. А от не высказанного смеха и ехидства что-то в её горле сжалось, и голос стал очень похож на кошачий. Нет, это был не её голос, а чей-то другой, и слова тоже не её, но она мало что осмысливала, да и саму себя не слышала сейчас. И ещё почему-то все её тело мелко дрожало, хотя ей не было ни страшно, ни холодно и она не устала.
— Ссейчщасс прррямо ззсдесь-сь взсарррвфусь-сь. Тсебя ни кто-сссс и не пррросссит молить-сь, вссё ррравно это кррайне бесссполезсно ссщ. Шщррзссс-сь...— она закрыла глаза, сделала вдох и почувствовала бодрящую волну, исходящую от эльфа.
Эта сила дразнила её чувства, приятно ласкала лицо и впитывалась в тело, наполняя её бодростью и спокойствием. Её противник слабел. Он перестал сопротивляться, почти не дышал, его сердце билось очень слабо. Вдруг Аду дернуло, будто ей дали пощечину, как грохнувшейся в обморок или вышедшей из себя девице. Она замотала головой. Повинуясь этому действу, все ушло. Ей стало очень не по себе. Она почувствовала, что делает что-то очень плохое. Ей стало стыдно и погано.
— Прости. Я не хотела, — шепнула она лежащему без чувств Элетасу сдавленным теперь уже откуда-то пробивающимся плачем голосом.
Она вытерла пальцем всё ещё пенящуюся кровь с его шеи и бросилась прочь. Из её глаз катились крупные слезы, обжигающими струйками стекая по щекам и скулам и рассыпаясь искрами где-то за ней. Почему-то собственные волосы с силой хлестали её. Губы Ады были белы, как мел. Ей было очень плохо. Но она не издавала ни звука: не только всхлипов и стенаний плача. И дыхание её было крайне тихо и легки и тихи были её шаги, хотя она неслась во всю прыть и задыхалась. И сердце её билось так, что казалось проломит грудь и разорвется. Ада ни чего не осознавала. Ей только было жутко стыдно, было очень жаль и очень страшно. Почему — она не знала, но она не думала об этом. И она не замечала, что не смотря на удушье, её легкие впервые раскрылись во всю силу. Дыхание было медленно и очень глубоко, хоть и тихо. И возможно именно от очень глубокого дыхания она и задыхалась и в рассудке все смешалось. И она так же не замечала, что скачет по буеракам, как горная коза по склону. Ноги её сами несли опять и очень, очень широкими и верными шагами. Да несли и не только ноги. Она не редко карабкалась, отталкивалась руками, хваталась за что-то для поворотов инерцией. Однако она падала, падала от удушья, головокружения, и от незамеченных всё же препятствий. Однако спотыкалась она скорее от того, что её уже начинало поводить в сторону, шатать, уставшие мышцы заставляли конечности заплетаться, скользить. И она падала, спотыкаясь о камень, яму или торчащий из земли корень. В конце концов, она свалилась в канаву. Там она долго лежала плашмя, уткнувшись лицом в грязь. Со стороны это выглядело, будто кто-то выбросил труп в канаву, ибо она лежала совсем неподвижно, даже не дыша. Потом она с великим трудом перевернулась на бок и сжалась в комок. Разум её померк. Она лежала чуть дыша, обхватив руками щиколотки и уперевшись лбом в колени. Она дышала трудно, но она по-прежнему не всхлипывала, хотя слезы все так же катились по её лицу горячими потоками, смывая грязь и тину с лица. И она только чуть вздрагивала, вернее это вздрагивали шокированные мышцы, приходя в нормальное состояние. Потом ей, казалось на миг, её сознание померкло совсем.
* * *
Но из забвенья она вынырнула очень резко. Вскочила и тут же шлепнулась, поскользнувшись на смеси земли и слизи. На душе у неё было всё ещё поганенькое, но вполне терпимо. Она шумно вдохнула, вымучила улыбку, потонула головой. Остатки происшествия вроде бы как ветром сдуло. Огляделась, хмыкнула. Жутко пахло болотом. Она по колено в грязи стояла в Очень глубокой яме в почве леса, явно вымытой толи ныне пересохшей рекой, толи каким-то сильным ливнем, толи ещё чем-то. Все вокруг было ярко-зеленым, явно покрытым тем же, что вызывает цветение воды. И только там, где была она, это покрывало было сорвано, являя перемешанную ей заболоченную грязь. Обилие жухлых водорослей, печальных лягушек и рыбьих костей, проступающих под зеленым полотном, говорило о том, что вода здесь была недавно.
"Нда, занесло же" — подумала Ада, пытаясь выкарабкаться.
Вылезала она долго, часто оскальзываясь и скатываясь назад, но, в конце концов, перемазанная грязью Ада, скользя по илу и ряске, с трудом вылезла из канавы. Выплюнула комок грязи, огляделась. Все те же дебри с огромными замшелыми деревьями. Но откуда-то издалека тянуло чем-то странным. Высморкалась, принюхалась.
"Фу!!! Что это!? Что за гадость?..." — принюхалась сильнее. — "Что это такое? Какой-то растворитель...Чем-то похоже на бензин...Нет, не то..." — прислушалась сильнее к своим ощущениям.
Это был ужасный запах, от которого она уже отвыкла. За пять лет она принюхалась к этому запаху но теперь, оказывается, очень быстро отвыкла.
"Да...похоже на бензин, только на горящий. Или на...или на керосин...".
Мотнула головой, вздохнула. Скривившись от отвращения, стала стирать с себя ил. Сначала просто руками стирая, смазывая, отдирая большие его комки. Делала она это долго: грязь измазала не только ступни, кисти и платье. Она измазала целиком руки и ноги, и забилась под платье даже на туловище.
"Вот, уже лучше" — Оглядела свои кисти.
Те были в чёрных разводах грязи.
"Нда, не так уж и лучше" — сорвала с дерева, неосмотрительно опустившего тонкую веточку с листьями вниз, один из этих листов.
Она долго пробовала оттереть разводы листьями каких-то растений, но те только меняли рисунок разводов, да ещё вызвали чесотку. Вскоре, не смотря на влажность, ил подсох и покрыл всю её коркой. Села пот деревом., задумчиво сковыривая грязевые корочки вздохнула, облокотилась о дерево, рука скользнула по мокрому мху и невольно сжалась, впиваясь в него. Он был такой плотный, такой влажный, такой мягкий. Он очень напоминал губку для мытья...
"Есть!" — мелькнуло в её голове.
Она уже оттирала, когда пришла другая мысль:
"Что за чушь?! Ни кто так не делает! Да и что за гадость — тереться мхом..." — с укоризной долбило что-то. — "А есть другие идеи?" — возразила она сама себе.
На этом её осознанные мысли смолкли вновь, но ощущение глупости осталось. С много меньшим физическим трудом, но теперь много сильнее кривясь от отвращения уже к чему бы то ни было мокрому и холодному, но она размочила и оттерла с себя ил. Хотела было приняться за платье, но что-то зашуршало в дали. Она влезла в платье и пошла в ту сторону, где что-то ей померещилось.
* * *
С начала она ни чего внятного не слышала. Хотела было уже сесть и закончить свою "Стирку", но внимание Ады привлек странный шум. Она прислушалась. Вдалеке играли дети. Сначала обрадовавшись, потом разозлившись на свою радость и насторожившись, она пошла на шум. Скоро детские голоса стали ближе, а речь понятнее. Судя по всему, там веселилась целая орава ребят. Ада прижалась к стволу дерева и замерла, ибо, хотя голоса были детскими, но запах настораживал. Речь этих детей, тоже не вписывалась ни в какие нормы детской лексики. Ада начала медленно красться к голосам.
— Шуня, кидай его мне! — крикнул ребенок, вроде бы мальчик.
— Лови! — откликнулся другой мальчик.
— На!
— Оп! — похоже, несколько ребят играли в мяч.
— Ну, ребята, так нечестно! — пропищал обиженный голосочек. — Я не мячик, я — лапракон, разумная раса, между прочим.
— Какой нахрен лапракон! — голос у этого ребенка был сиплый, охрипший, будто простуженный. — Ты — дерьмо стрекозообразное! Сначала говорить научись!
— И к тому же, ты — моя собственность, до ближайшего полулунья! — с ехидной усмешкой заявила девочка.
— Чо! С какой стати!
— Не нравится?! Плати восемь медяков!
— У этого фия денег нет!
— Это мы ещё вчера уяснили.
— Я не хотел...— писклявый голос сорвался на плач. — Я не должен...Я — несовершеннолетний — за себя не в ответе, и никто не имеет право делать меня своим рабом! Я...я всё папе расскажууу!
— Не-а. Не выйдет. Ни кто не заставлял тебя играть в "Тор". Сам виноват — сам расплачивайся.
— А то, что твой папка — леприкон — ничего не значит!
— Если он тебя так любит — пусть выкупает, своим золотом.
— Только он этого не сделает. Леприконы, как и драконы, никогда не отдают свое золото.
— И к тому же на деньги предложил играть ТЫ!
— Шулера вы поганыеээээ!!! — нытье перешло на ультразвук.
— Да это же святое дело!
— Кто-нибудь, заткните этого нытика!!!
— Гляньте, что я нашёл! Какая штуковина!
— Чо за хрень!?
— Орчья башка, какие-то тряпки и пара кривых мечей!
— Ага! Шуша, где ты это гавно разрыл?
— Это не гавно, а находка, такая...ВО, вот!
— Где достал!?
— Там, в Костровой Яме.
— Эльфийская помойка. Ты что, там рылся?
— Вот заразы. Пожар в лесу устроили, всех птиц перешугали, серой траву забрызгали, а потом ещё орчьи трупы палили в пепелище! Весь лес своим керосином провоняли нахрен, а ещё эльфы называется! Светлая раса блин! Тролли подзаборные! Трер, без обид, ладно?
Кто-то что-то хрюкнул в ответ.
— Ребяты, а я слыхивал, чо не тако энто было.
— Ну и како?
— Спроси у Яно. Он это — судя по интонации с которой было произнесено это слово, говорили о чем-то крайне страшном, тревожащем — видел.
— Чо он видел!? Брешет он! Яно не умеет говорить. Тока тарабарщину несет, морда двудушная!
— Адро?м мас! 3 — побулькал кто-то сверху.
— О, что я и говорил! Токмо булькают. Гы-гы...
Кто-то прокашлялся и сплюнул.
— Ты бы тоже забулькал, если б глотка заливалась слюной! — вновь кашель. — И вообще всеобщий — язык лудей поганы...Гр...Гер!...Пфу! — опять харкнул, — а они — кровные враги.
— О, так ты говоришь, а чо клокочешь?
— Разрядился, ты чо, не знаешь, этим...как их там...зверёнышам, нужен свет, для жизни, иначе они вот в это превращаются.
— Отстань. Так что ты видел, а Яно?
— Девочку-мага с тремя душами.
— Ну и что. По родственникам скучаешь, или влюбился? Гы-гы...
— Нет, это не двусущая. Совсем другая. Оплот истинной любви Света и Тьмы. Её магия так сильна, что вызывает трепет. У неё три души, три сущности от природы. Она родилась такой, но это не двусущая. Кьхе! Гер! В ней есть и девочка и демоница и рыцарь. И созидание и разрушение, вселюбовь, ярость и эгоизм, небо, огонь и сталь. Душа, разум и дух, имеющие отдельные сущности, свои лики, пока что невыраженные, но с единым телом. Можете винить её в недавних пожарах в Светлолесье и в Большем Лесу.
— Бредятина.
— Да. Слышь, парень, ты это, поешь-ка чо-нибудь, а то у тебя уже с голодухи видимо крыша едет...
Все это время, вслушиваясь, она кралась к источникам звука. Казалось вот еще немного и она увидит тех детей, что оказались в таком неподходящем месте и так странно разговаривают, но...
* * *
— Шухер, ребятишки! — прошипели сверху. — Луна?лики опять приперлись!
— Опять!? Сколько можно?!!!!
Послышался грохот, стук, скрежет, сквозь которые пробивалось тихое злое, иногда даже матерное ворчание. Что-то падало на землю. По звукам — толпа людей пыталась залезть на деревья.
