— Отпустите меня, дети железа, — шептал Абай, открыв красные как кровь глаза. — Отпустите меня в лес... Я не могу больше здесь находиться... Аал Луук Мае, я иду к тебе!
Тело дернулось в последний раз и замерло. Шумно дышавшие мужики не сразу сообразили, что стиснутое со всех сторон тело, больше не старается вырываться. Карл Генрихович осторожно коснулся его виска, стараясь нащупать биение сердца.
— Кажется, теперь точно все, — с горечью вздохнул он. — Что теперь делать? — его взгляд остановился на Смирнове. — Товарищ капитан, его надо доставить в Москву. Этому телу просто цены нет... Здесь я с этим примитивом ничего не смогу узнать!
— В Москву..., — пробормотал разведчик, не отрывая взгляда от лежащего тела. — Как? Пока будет запрос да прибудет самолет, от тела может ничего не остаться... Черт! Что же я предъявлю там?! А?
72
Дальний секрет партизанского отряда расположился прямо в самой гуще орешника, в его тесно переплетенных лещинах. За многочасовое бдение караул оборудовал себе удобный наблюдательный пункт. За стеной прутьев было все аккуратно срезано, на слегка торчащие обрезки накидали земли и все это сильно утоптали. Однако Пашку, одного из самых юных бойцов отряда, такие удобства совсем не радовали. Пожалуй все было совсем наоборот...
— Вот, черти полосатые, — ругнулся тот в полслова сразу же оглянулся, не слышало ли кто. — Чего толку здесь сидеть? Почитай возле самого болота штаны протираю... Вона, дальше только тина да жабье!
С угрюмым видом он вытащил из-за пазухи с трудом выпрошенный наган. Сергеевич его выдавал с таким лицом, словно отрывал от груди собственного ребенка.
— И чего он? — продолжал спорить Пашка с командиром. — Як на посту можно без оружия? Да ни в жизнь нельзя! А вдруг немчура какая пойдет... Я раз! На! На!
Боек револьвера несколько раз щелкнул. Юный партизан с настороженным видом водил стволом оружия по сторонам, выцеливая скрывающегося врага.
— Где же ты, немец проклятый? Подь-ка сюды! — бормотал она, крепко сжимая ободранную рукоять. — А-а-а-а-а! Больно ведь! Ну-ка отпусти ухо!
Невысокий потрепанного вида дядька неожиданно выскочил из-за дерева и уцепил мальчишку за ухо. От испуга тот выронил револьвер на земля и засучил ногами по ореховым пруткам.
— Отпусти, дядька! — с трудом не срываясь на плачь, кричал он. — Больно ужо! Отпусти, а то щас как крикну! Наши в миг тебе выдадут горячих...
— Не балуй малец, — невозмутимо проговорил незнакомец, поднимая с земли оружие. — Кричи сколько влезет. Вот пусть придут и полюбуются на такого партизана! Рубаха в грязи, морда в каких-то цыпках, да вон и револьверт без патрон. Тоже мне боец! Смех один! Таких бойцов вон на кухню надо! Щи варить, да картоху чистить. Эх ты!
Отпустив ухо притихшего пацана, он поправил на нем рубашку и пригладил кое-как его волосы. Потом с укоризненным видом осмотрел его и сунул в руки пистолет.
— На, держи, боец, — усмехнулся мужичок, расстегивая карман на пиджаке. — Вот тебе и документ! — говор был у него немного тягучий, да и окончания некоторых слов он проглатывал, словно не выговаривал. — Читать то поди научили, партизанский часовой?!
Цепко ухватив револьвер, Пашка вновь приобрел свой прежний залихватский вид, а с ним и старые ухватки. Подбоченясь, он внимательно оглядел своего обидчика. Прохожий, как прохожий... Выглядел он совершенно обычно для этого времени. Приглаженные черные волосы, немного навыкате глаза, сверкавшие из под светлой кепки. Из одежды Пашка обратил внимание только на сапоги. Хорошие, крепкие на вид, густо смазанные дегтем — сто лет носить и не сносить.
— Чай не маленький, сумею буквы разобрать, — буркнул он, наконец, в ответ, когда закончил с рассматривать сапоги. — … Э... Маркин Семен Николаевич... Кузьминской школы … село..., — желтоватая бумага с расплывшимися чернилами с трудом поддавались усилиям мальчишки. — Вот, направляется учителем... Учитель что-ли? — пацан уже с любопытством уставился на мужика. — У нас есть уже учительница — тетя Агнешка. А ты?
— Эх, молодежь, — вновь усмехнулся тот, не отвечая на вопрос. — Звать то тебя как, чудо лохматое? — Мальчишка сразу же насупился и спрятал документ куда-то за пазуху. — Меня зовут Маркин Семен Николаевич. Учитель математики.
— Ты мне тут не обзывайся, — обиделся Пашка, хватая собеседника за рукав пиджака. — Во придем к командиру, он тебе и покажет, кто тут чудо лохматое. Понял?! — а сам он в это время пытался незаметно пригладить непослушный вихор на самой макушке головы. — Пошли-пошли, тут недалече... Вона за тем оврагом будут деревья поваленные, а оттуда и рукой подать.
Несмотря на заверения паренька идти им пришлось почти с час, в течение которого Пашка практически не умолкал. Вынужденное одиночество на посту помноженное на долгое ожидание буквально взорвали его. Он что-то постоянно рассказывал, через каждую минуту теребил рукав учителя, а потом забегал вперед и требовательно заглядывал ему в глаза.
— … Я раз и прибег! А Сергеич мне и говорит... Ты Пашка истинный махновец, — тараторил он без умолку. — Посмотри на себя. А что смотреть? Вона все тута! На мне! Рубаха да порты, а что грязные, так я на посту...
— Стоять! — откуда-то сверху из-за наваленных деревьев раздался громкий окрик. — Пашка, подь сюды, стервец! Кого там привел?! А? Быстро! — слышалось, как сверху кто-то шумно слазил, обламывая ветки. — Давай, зови командира! Ну!
Ветки раздвинулись и появилось сначала массивное тело в толстом свитере. Затем с кряхтением показалось и красное от приложенных усилий лицо. Отдуваясь пожилой партизан поправил висевшую за спиной винтовку и только потом спросил:
— Кто таков будешь? Давай, говори все без утайки. Можа ты ихний шпиен? А?
Тот в ответ тихо рассмеялся.
— Отец, ты на мое лицо посмотри, — кепку учитель сдвинул на затылок, обнажив для июльского солнца высокий лоб. — У меня же на лице написано, что я еврей! — однако старый не разделял его оптимизма; такое впечатление, что его вообще было сложно чем-то прошибить. — Юде, отец я, настоящий юде, как немец говорит.... Таких, как я они не любят. Слухи ходят, что в лагеря нас сгоняют...
— … Похож вроде, — тем временем бормотал партизан, хмуря брови. — Жиденок — он и есть жиденок...
— Что же ты Михал Силыч такое говоришь? — укоризненно проговорил другой голос, обладатель которого оказался плотным человеком невысокого роста. — Значит-ца , говоришь еврей, да к тому же учитель. Хорошоооо, — протяжно протянул он. — Нет! Даже не хорошо, а просто замечательно. У нас как раз детишек целая туча — будет чем заняться.
После некоторого молчания он продолжил:
— Меня зовут Голованко Илья Сергеевич. Я местный командир, — последнюю фразу старшина произнес каким-то виноватым тоном. — Ты уж земляк не обижайся на такой «теплый прием». Война, сам должен понимать... Ну, что стоишь как жених на свадьбе, пошли знакомиться с хозяйством!
Пришлый кивнул головой на такое скорое посвящение в партизаны и нырнул вслед за старшиной в густую листву. Внутри он пробирался чуть не на ощупь. Пеньки с разлохмаченной щепой, острые прутки так и норовили ухватить его за штаны и вцепиться в ноги.
— Давай, земеля, вылазь, — из гущи кустов, из которых он уж и не знал как выбираться, его буквально выдернули. — Заблудился?! — засмеялся командир, показывая рукой на небольшую вырубку. — А теперь знакомься... Вона нам сколько! И не чинись, у нас все по простому... Эй, народ! В нашем полку прибыло! Прошу любить и жаловать, Семен Николаевич Маркин. По профессии учитель. Вот, Агнешка, будет тебе помощник! — бросил он в сторону статной светловолосой женщины.
Не прошло и нескольких минут, как со всех сторон набежал народ. Сначала оторопевшего учителя, мнущего в руках кепку, обступили галдящие женщины. С надеждой заглядывая ему в глаза, они спрашивали о своих родственниках, знакомых. Кто-то тут же ему сунул в руку краюху хлеба...
— Откуда это он нарисовался? — недовольным голосом поинтересовался, вынырнувший откуда-то сзади Смирнов.
— Да, спросил я еще толком, — не оборачиваясь ответил тот, разглядывая как Маркин пытается свернуть козью ножку. — Пожду трошки, пусть человек хоть чутка отойдет.
— Смотрю, теряешь ты хватку старшина, — капитан встал рядом с ним. — Что-то не нравиться он мне! Что-то в нем такое есть... Чистенький он какой-то весь, — выдал, наконец-то, Смирнов. — Прилизанный, что-ли... Да, и на спину посмотри! Видишь, как держит?! Ох, непрост он, ох непрост!
Игорь, давай на чистоту, — старшина повернулся к нему лицом. — У нас с тобой трошки не все гладко. Так ведь?! Что кривишься-то? Ну, не нравлюсь я тебе! Поди деревенщиной меня считаешь... Хм, не уж-то угадал. Ну и хрен со всем этим!
На секунду он прервался и быстро окинул взглядом поляну.
— Ты пойми! Чтобы там между нами не стояло, людей это касаться не должно..., — продолжил Голованко, буравя глазами капитана. — Тебе не сегодня завтра назад надо будет уходить, а мне тут жить, с ними... Вон с бабами, детишками, да увечными воевать буду немца. Ты будешь там далеко, а им вот здесь помирать придется... Так что не замай мне их, — он легонько повернул капитана в сторону курящих мужиков. — Ты посмотри на него. Ну какой из него немец?! Пузо торчит, небритый, глаза как стеклянные... Напяль на него китель? А? Тьфу! Мерзость одна получается!
Прищурив глаза, капитан рассматривал новоиспеченного партизана. На свою голову он уже успел напялить кепку с широкой алой лентой. «Не иначе это Пашка, стервец, постарался, — с какой-то затаенной грустью прошептал он. — Друга себе нового нашел... И правда, ведь, несуразный какой-то. Нескладный!».
— Да, Сергеич, пожалуй не прав я, — с трудом смог выдавить из себя капитан. — Ты меня извини... Ладно, пойду, хоть подберу твоему новому бойцу что-нибудь из оружия.
Резко развернувшись, он энергично зашагал в сторону неспешно разговаривающей кучи. Сам Маркин был в середке и судя по его раззадоренному виду неплохо себя чувствовал.
— Видал? — донесся до Смирнова обрывок вопроса.
— Хм, — с ярко выраженным оттенком презрения протянул мальчишечий голос. — Это что... Вот у Абая силища была, это да! Один раз он кружку как сжал, — захлебываясь рассказывал Пашка. — Даже вот следу остались...
— Ты что малец, — рассмеялся учитель. — Шутишь что-ли?
73
2 августа 1941 г. Москва. Высокий дом с мощными колоннами, выстроенный еще при Александре III. 3 часа 41 минута. По огромной пятикомнатной квартире прозвенела трель звонка. Звук был дребезжащий, неприятный. Казалось, его царапающий голос доставал до самой глубины души, заставляя сердце сжиматься от испуга.
— Саш, — в спальне раздался сонный женский голос. — Ты слышишь, Саш, кто-то в дверь звонит?! Да вставай же! Опять из госпиталя наверное...
В ответ низенький плотный мужчина начал сползать с кровати, одновременно с силой растирая воспаленный от недосыпания глаза.
— Боже мой, только лег, — бурчал он, стараясь попасть рукой в рукав халата. — 3.45... Ну, кого еще там принесло?
Звонок, тренькнув в последний раз затих, от чего сделалось еще более жутко. Словно в подтверждение, в дверь кто-то мощно ударил. Это был не просто удар... Нет! Это был Удар! Внушительный, сразу же подкрепленный еще серией таких же, но чуть менее сильных. Так не стучат родственники или подвыпившие друзья, желающие вас проведать.
— Саша, что это такое? — сна уже не было ни в одном глазу. — Саша, не открывай! Спроси, кто там! — Следом послышался звук шлепков босых ног по паркету и через мгновение женщина уткнулась в спину вспотевшего от испуга мужа.
— Александр Александрович, откройте! — из-за двери прокричал чей-то до боли знакомый голос. — Александр Алесандрович, это я Витя! Вы дома?
После еле слышного шороха за дверью появился новый голос:
— Профессор Вишневский, к вам из наркомата внутренних дел! Открывайте!
Его руки сами потянулись к большому, сверкавшему блеском латуни замку. Раздался щелчок, и после скрипа двери в прихожую вошли трое мужчин. Первый из них, высокий и нескладный мужичок, в халате, когда-то, по всей видимости, имевшим белый цвет. Двое, стоявшие чуть позади, были в темно-зеленой форме с синими шароварами с малиновыми кантами. Именно на этих кантах почему-то и остановил свой взгляд Александр Александрович, профессор медицины, руководитель Особого Московского клинического госпиталя.
Вошедший первым, обернувшись назад, нервно кивнул. Тогда вперед выступил среднего роста лейтенант (по крайней мере три эмалевых квадрата у него в петлицах было) и, вскинув кисть к фуражке, представился:
— Лейтенант государственной безопасности Филипов. Вам, Александр Александрович, надлежит с нами проехать.
— Сейчас? — спросил в нерешительности профессор, отводя глаза от лейтенанта. — А куда? — Стоявшая за его спиной супруга, тихо пискнула с явным намерением зарыдать.
— Вы только не волнуйтесь, — поспешно заговорил Филипов. — Нам самим буквально недавно позвонили из управления. Приказали срочно доставить вас в госпиталь.
— А... в госпиталь, — протянул, с явным облегчением, Вишневский. — В госпиталь.... Тогда все понятно. Сейчас я! Одну минутку! Вот располагайтесь пока... Сейчас!
Он стремительно словно вихрь исчез в одной из многочисленных комнат, откуда сразу же начало раздаваться какое-то подозрительное шуршащие. Ровно через минуту, лейтенант несколько раз специально бросил взгляд на часы, профессор появился при полном параде. В темном без единой морщинки костюме, с жилетке из под которой выглядывала с ярко-белая рубашка, Вишевский выглядел совершенно иным человеком. Профессором с большой буквы «П».
— И так молодой человек, идемте, — решительно проговорил он, подхватывая с тумбочки светлый портфель. — Посмотрим, зачем так рано понадобился профессор Вишневский.
Столь разительная перемена настроения, да и поведения, объяснялась довольно просто. Профессор полагал, что ночной визит связан с лечением одного из высокопоставленных сотрудников наркомата, который наблюдался у него, в Особом Московском клиническом госпитале.
Однако, Вишневский ошибался! В этим самые часы черные как смоль кургузые автомобили колесили по всей столице, останавливаясь около самых разных домов. В одних случаях это были дворцоподобные кирпичные высотки, где проживали светила советской медицинской науки, в других — воронки тормозили рядом с неказистыми рабочими общежитиями. Лишь одно объединяло все это — грозное выражение «государственная безопасность», открывавшее самые закрытые двери и приводящее в замешательство самых сильных мира сего.
— Вот же госпиталь, — Вишневский дернулся, указывая на окно, за которым проносился роскошный парадный вход в госпиталь. — Почему же мимо едем?
— Не беспокойтесь, Александр Александрович, — обернулся к пассажиру лейтенант. — Мы подъедем к заднему входу... Такое было указание.
Едва автомобиль остановился возле небольшой площадки, на которой уже находилось 4 машины, профессор выскочил из машины и быстро пошел ко входу, где виднелось несколько фигур в белом. Они молча смотрели на приближавшегося Вишневского, которые с радостью узнал в парочке дежурную смену.
