— Вот, кажется и ответ тебе, Лёща, — пробормотал Василий Иванович, кивая головой в сторону поля. — Пошли...
Через несколько минут их нагнал странного вида человек, которого сопровождали двое партизан. Козлов не сразу сообразил, что именно ему показалось необычным в этом незнакомце. Довольно длинная борода? Так этим сейчас никого особо не удивишь. У него в отряде тоже многие отпустили бородки; не каждый готов в лесу каждый день скрести лицо опаской. Одежда? Она у старика была на первый взгляд совершенно обычная. Мешковатые брюки, заправленные в начищенные сапоги; светло-серая рубаха, подпоясанная тонким ремешком; подбитая какой-то мешковиной теплая жилетка да мятая кепка. Ему доводилось встретить и не такое... Он несколько секунд смотрел на него, пока наконец до него не дошло, почему этот человек произвел на него такое впечатление. Все дело было в чуждости! Старик держался так, словно был для них для всех совершенно чужой. Казалось, взглядом, фигурой, он давал понять, что он не отсюда.
— Я командир, — тверд произнес он, когда все эти мысли пролетели у него в голове. — Василий Иванович Козлов, — добавил он, когда заметил в глазах незнакомца сомнение. — Хм, отец, может тебе и документ показать? — улыбнулся он.
А вот охране было не до смеха. Странное поведение местного было очень подозрительным. Они сразу же взяли старика на мушку.
— Док[у]мент! — ехидно переспросил тот, делая ударение на втором слоге (вот ведь, старый пень, знает как правильно, а специально делает ударение именно так!). — Нет, не надобен он мне, — рассмеялся он, отчего его выпирающее пузо затряслось как студень вместе с небольшими темными комочками на поясе. — Дай-ка ты мне руку, лучше, — отсмеявшись, попросил он, делая шаг ему на встречу. — Давай, давай!
Козлов на секунду опешил. «Записку что-ли передать хочет? — подумал он, отмечая требовательно вытянутую руку. — Ведь Центр передал, что будет связной... Не уж то это дед?!». Он вытянул раскрытую ладонь, которую старик тут же накрыл своей, словно попытался поздороваться немного странным образом.
— Значит, это тебе нужен Отец..., — забормотал он, внимательно изучая его лицо. — Нужен? — увидев утверждение в его глазах, вновь спросил он. — А это тебе все зачем? — он еле заметно кивнул в сторону неторопливо бредущей колонны партизан. — Или ты боишься?
Вновь командира посетило тоже самое чувство, что он пережил в самые первые секунды встречи. В тоне старика просто сквозило что-то такое, что говорило — я другой, совершенно другой и мы не похожи с тобой, с вами со всеми. Это было настолько яркое чувство, что Василий Иванович мотнул головой, словно пытаясь сбросить это наваждение.
— Слушай, отец, — из-за спины Козлова вышел его начштаба и раздраженно проговорил. — Говори толком, чего тебе надо?! — Алексей видел, что командиру что-то известно, и это его еще больше злило. — Немцы что-ли в селе? Так скажи где, а наши бойцы мигом их прищучат. Вона, видишь какая силища у нас теперь! — он с гордостью показал на лошадей, тащивших мимо них пару немецких зенитных орудий. — Так расчихвостим, что мало не покажется!
Старик на него посмотрел недовольно и перевел взгляд на командира.
— Я провожу вас к Отцу, — наконец, произнес он. — Тебя и еще пару твоих людей. Остальные вона пусть здесь отдыхают. Чай путь-то не близкий прошли.
Покрасневший от злости Пантелеев хотел что-то сказать, но не успел. Его плечо твердо сжала рука. «Все-таки он проводник, — понял Козлов, глядя на старика. — Но тогда почему он не спросил про...». Тут до него дошло, что не прозвучал пароль, который пришел в письме с последним самолетом и спецами из госбезопасности. «Подослан?! — сверкнув глазами, Козлов потянулся за пистолетом. — Немцы?!».
— А если Отец родную кровь пожелает, не пожалеешь? — вдруг буркнул старик и хрипло рассмеялся. — Извини, внучек, запамятовал, — командир сделал вид, что поправлял кобуру. — Старый я... Ну и как, не пожалеешь? — уже без всякого смеха, пытливо повторили он свой вопрос. — Задумался.
— Нахимов! — один из партизан, все это время стоявших сзади старика, молодцевато вышел вперед. — Давай мухой к нашим зенитчикам и зови сюда летуна! — тот козырнув убежал.
Ждать им пришлось недолго. Минут через семь — девять к ним подошло двое, один из которых был Нахимов, а второй — тот самый летчик. Он подошел к Козлову и вопросительно посмотрел на него. «Да, все-таки как похож..., — подумал он, на секунду задержав а нем взгляд. — Характер, тоже вроде... кремень!».
— Для блага Советского государства не пожалею даже родной крови, — четко, разделяя каждое слово, произнес он слова, которые содержались у него в пакете.
Старика после этих слов будто подменили. Древний старичок, борода лопатой, ухмылявшийся и сыпавший шутками — прибаутками, куда-то исчез, а вместо него появился кто-то другой. На партизанского вожака глядел уже совершенно другой человек … или не человек.
— Кто ты? — длинный костлявый палец словно лезвие ножа вытянулся в сторону летчика. — Как твое имя!
Тот расправив плечи, хмуро произнес:
— Подполковник Сталин, — трое из шести стоявших рядов замерли от удивления. — Василий Иосифович, командир 32-ого гвардейского истребительного авиаполка. — а через мгновение добавил, улыбнувшись. — Ну и что, похож?
— Похож, — практически одновременно произнесли и проводник и сам Козлов.
Через несколько часов отряд вновь встал на стоянку, а командир, забрав несколько человек с собой, отправился дальше в лес. Улучив минуту, когда и проводник и Василий Сталин вырвались вперед, Козлов чуть притормозил своего начштаба.
— Понял теперь? — прошептал он, кивая в сторону идущего впереди летчика. — Не мог я ничего сказать. Понимаешь, не мог, — тот согласно кивнул. — Меня же в Москву вызывали после того самого рейда..., — Пантелеев вновь кивнул головой. — Сам товарищ Сталин попросил помочь, — в этот момент в его словах прозвучала ничем не прикрытая гордость — гордость за свой отряд, своих товарищей и за себя. — Говорил, что кроме нашего отряда здесь больше никого нет...
— Думаю, готовиться большое наступление, — тоже зашептал Алексей, отталкивая от своего лица очередной куст орешника. — И сюда стягиваются все партизанские соединения. Понимаешь, какой кулак будет?!
— Нет, Леха, — отрицательно качнул головой Василий Иванович. — Не наступление это. Здесь что-то другое..., — вдруг он шепотом выругался и остановился. — Какой же я дурак! — буркнул он. — Какое наступление, Алексей?! Ты же знаешь что здесь твориться последние месяцы. Да, немцы тут мрут как мухи... Радист говорит, немчура в открытую пятки смазывают. Понимаешь? Вон, смотри! — он рукой лихо очертил полукруг вокруг себя. — Да тут еще пара месяцев назад их было как блох на собаке. Гарнизон на гарнизоне! Да сечевиков целая туча... А сейчас все! Нет, никого!
Кожанка летчика уже практически исчезла за деревьями, которые стали буквально врастать друг в друга.
— Теперь товарищ Сталин сына сюда направил, — Козлов словно рассуждал вслух. — Это же переговоры! — Пантелеев, ставший начальников штаба по причине давней дружбы с командиром, звезд с неба не хватал, но очевидные вещи понимал прекрасно. — Похоже тут крупная шишка со стороны немцев будет...
122
Отступление 124
Реальная история
[Отрывок] Вуд Джон, Серре Жан. Дипломатический церемониал и протокол : Принципы, процедура и практика. — М.: Прогресс, 1976. — 448 с.
«... Сложившиеся к нашему времени нормы и правила дипломатического протокола регулируют практически все внешние формы дипломатической практики. По словам руководителя Службы протокола администрации Президента ФРГ Ф. Лонгрена, ''за последние столетия дипломатический этикет буквально утонул в хитросплетениях обязательных правил, непременных требований и исключительных обязательств''...
… Основные правила нанесения дипломатических визитов можно свести к следующим:
1. Обязательным требованием является точное соблюдение времени приезда на визит.
2. Необходимо строго соблюдать протокольные нормы о форме одежды.
3. Важно правильно посадить гостя...
4. Инициатива в беседе принадлежит хозяину встречи...».
Отступление 125
Реальная история
Тихий разговор в какой-то подворотне Тулы.
— … Говорю же, бежать собираются, — с упорной убежденностью шептал дребезжащий голос. — Чемоданы да коробки втихаря собирают.
— Как так? Погнали же немца от Москвы, — с искренним недоумением в голосе говорил второй. — Не-е, не может быть!
— Эх, тютя! — припечатал собеседника первый. — Слушай больше! Это же германец! — в голосе добавилось чуть ехидства. — Кто тебе правду-то скажет?! А? — он тихо рассмеялся. — Немца погнали... И что? Сколько своих положили? На одного десять .. или может двадцать...
Второй молчал, не перебивая.
— Ты слушай чего тебе говорят, — говоривший преисполнился уверенной снисходительности знающего больше чем все остальные. — Свояк у меня тут гутарил, что немчура готовит сильное наступление. Мол, поэтому они и отошли немного. Чтобы, значит-ца, с новыми силами навалиться. Он на аэродроме гайки крутит... Слышь? — что-то зашуршало и голос практически полностью стих. — Говорит, и сам в эвакуацию подался и сынка своего забрал с фронта... Да, да... Он сам видел, как за … приезжали и вместе с барахлом забрали.
Отступление 126.
Реальная история.
Отрывок кинохроники. 1936 г. Дача Сталина.
По белому экрану побежали выразительные серые сполохи, через несколько секунд сменившиеся ускользающими цифрами.
Со стрекотанием старого киноаппарата появились размытые очертания какого-то строения, возле которого двигалось несколько еле различимых фигур. Наконец, фокус был наведен и непонятные пятна строений превратились в раскинувшееся блекло-зеленое здание, которое полукруглым элементом фасада (похожей на недостроенную башню) смотрело прямо в камеру.
На переднем плане стоял длинный стол возле которого сидело несколько человек. В центре выделялась фигура Сталина, которые с усмешкой наблюдал за одним из своих гостей — высоким мужчиной с крупными чертами лица и монументальной фигурой — Чкаловым.
… Камера то фиксировала фигуру самого хозяина, останавливаясь на несколько секунд на его лице, то давала общий план. В один из таких моментов, камера выхватила, как Чкалов, размахивая руками, изображал полет своего истребителя. Его крупное тело с вытянутыми по бокам руками на аекунды превратилось в стремительный самолет, совершающий одну фигуру высшего пилотажа за другой. Он то приседал, то, наоборот, вскакивал вверх, взмахивай руками...
Вот оператор приблизил фокус... Летчик сделал очередной кульбит и пронесся перед невысоким мальчишкой, который не отрываясь смотрел на «танцующего» летчика. По экрану бежали светлые полосы, слепые пятна, но неизменными оставались восторженные глаза мальчика. В них горел огонь... Он чуть наклонился вперед, его руки с растопыренными пальцами подались в стороны и вот он, вслед за Чкаловым, тоже «пустился» в полет...
Отступление 127
1940 г. Ранее утро. Один из аэродромов близ Москвы.
— Сильно тресёт..., Ш-ш-ш-ш-ш..., Все время тянет вправо, — сквозь шипение рации с трудом пробивался молодой задорный голос. — Попробую сделать...
Очередное испытание новой модификации … пошло совершенно не так как обычно.
— Орел, Орел, приказываю садиться! — вторую минуту бубнил радист в окружении высокого начальства, неотрывно следившего за дикими маневрами небольшого самолета. — Приказываю немедленно садиться! Орел, Орел, приказано садиться!
Казавшийся с земли совершенно крохотным сделал очередной маневр, заставивший одного из разработчиков, и так бледного как смерть, схватиться за левую сторону грудины.
— … Не слушается руля... странный треск, — из микрофона, укрепленного на небольшом столбе, шли рваные фразы. — Кажется...
Вдруг, стоявший у самой рации военный, рывком выдергивает у радиста гарнитуру.
— Прыгай! Прыгай! Черт, Красный, прыгай! — заорал он диким голосом. — Я приказываю! Прыгай!
Отступление 128.
Реальная история.
Москва. Лефортово. 15 июля.
За массивной дверью заскрежетал металлический засов. Восемь пар глаз напряженно уставились на вошедшего конвойного.
— Ковальских! На выход! — рявкнул он. — Бегом, бегом!
Тоненькая фигурка, сидевшая на самом краешке нижних нар недалеко от двери, вздрогнула и с ужасом в глазах отпрянула к стене. Подогнув под себя ноги в драных колготках, она уткнулась головой в колени и тихо заскулила.
— Ковальских! — вновь заорал конвойный. — А ну подъем, сучье вымя! Че скрючилась? На выход!
Так и не дождавшись от женщины никакой реакции, он шагнул в ее сторону с явным намерением вытолкать ее наружу. Вид краснорожего бойца был настолько угрожающим, что заключенная буквально взвыла.
— Что здесь происходит? — в дверях камеры показался кто-то еще, сверкая наголо бритой головой. — Так..., — он так зыркнул на бойца, что того словно ветром сдуло. — Что у нас тут? Ай-я-яй! Как же нехорошо получилось..., — извиняющим тоном пробормотал он, склонившись к нарам и встречаясь с глазами напуганной до полусмерти женщины. — Не бойтесь, — он осторожно протянул к ней руку, отчего она забилась еще дальше. — Товарищ Ковальская, не бойтесь! Все хорошо. Никто вас не тронет! — женщина продолжала тихо скулить.
Вдруг он резко встал и, выразительно кивнув головой на дверь, вышел из камеры. Боец сразу же последовал за ним. Едва дверь камеры закрылась, как до заключенных донеслись какие-то странные шлепки и обрывки слов.
— ...дла! … ах потеряли! — что-то с глухим звуком ударилось о дверь. — ...о?! ...чу службу нести! Сволочи! — дверь вновь задрожала и послышался стон. — Не слышу?! ...о? .. то она?! А?! Встал, собачий корм! — по стенке камеры что-то с рыданием зашуршало. — Ну?! Бегом за врачом! И пожрать! ...адлы чуть не подставили!
Отступление 129.
Возможное будущее.
… Ученые нам говорят, что в случае ядерной войны на нашей планете человек исчезнет, а вместе с ним канут в Лету и другие живые существа — птицы, животные, рыбы. По их словам, на развалинах старого мира останутся лишь самые обычные домашние тараканы... Дорогой читатель, уверяю тебя, они ошибаются! Человек никуда не исчезнет! Это самое жестокое, выносливое и наиболее адаптируемое существо на планете. Наше тело может привыкнуть практически ко всему, что может придумать наш извращенный ум... Тараканы — это мы! Там, где вымрут они, человек без всякого сомнения выживет... Правда, не ясно, останется ли он после всего этого человеком? Хороший вопрос...
1952 г., Артур Кларк
______________________________________________________________
— Ну чо, хлопче, боязно? — обернувшись, хриплым голосом спросил один из провожатых — мужчина лет тридцати — сорока с довольно большой бородой. — А?
