Андрей, пробуя на вкус и цвет новое ощущение, вдруг куда-то провалился. Вновь, как и раньше, возникло чувство падения в бездонный, бесконечный колодец, своими сходящимися стенками убегающий в темноту. Его несло в течении нескольких секунд, мотало и бросало из стороны в сторону. Вот показался свет! Из небольшого, едва заметного, пятнышка он вырос до целого мира, залившего светом все вокруг.
«Что за …? — пробормотал Андрей, вновь оказавшись в дереве, другом дереве. — Куда это меня закинуло? Береза! В березу!».
Все его новое тело просто вопило о себе новыми ощущениями. Андрей очутился в тоненьком тельце молоденькой березки, которая только едва начала кудрявиться. Крошечные листики с влажными зубчиками медленно шелестели на ветру. Вместо разветвленной и густой корневой системы он едва шевелил небольшими отростками, которые с трудом вгрызались в почву. «Вот это я скаканул! — выдохнул он, пробежавшись по стволу. — Но здесь похуже... Слабовато. Привык я что-ли к своему дубу». Ему было как-то не по себе. Он быстро нырнул обратно и по стволу добрался до корней. Нужный отросток нашелся практически мгновенно. Благо, разница между здоровенными корнями его дуба и хиленькими корешками березы была видна невооруженным глазом. Сделать переход во второй раз Андрею удалось гораздо быстрее, чем в первый.
«Значит, я могу ходить! — наконец-то, стало доходить до Андрея. — От дерева к дереву, от дерева к дереву, от леска к леску... Я могу ходить». Это было незабываемое для него открытие! Ходить! Обрести подвижность в тот момент, когда ты, казалось, был навечно заточен в деревянные оковы, когда ты с этим смирился... В этот самый момент он вновь почувствовал себя человеком. «Я могу ходить, — по ветвям и коре проходили едва заметные судороги. — Я увижу маму, братьев! Мама! Я скоро приду!». Он рисовал перед собой красочные картины встречи с родными. Родная деревня, вокруг которой он бегал босоногим мальчишкой. Глубокая речушка с переброшенным через нее крутым мостом. Старый жеребец Прошка с подслеповатыми глазами, так любивший ржаной хлеб. Эти видения были столь реальны, что, казалось, ткни в них пальцем и ты там!
Дуб шатало. Его узловатые ветви рвались из стороны в сторону, словно необъезженные скакуны. Желуди дождем сыпались на землю, покрывая ее блестящим ковром. Почва близ дерева кипела от грызущих землю корней. «У-у-у-у-у! — ревел парень, пытаясь заглушить невыносимую боль. — Я же дуб! Какая мама?! Какая к черту деревня? Откуда все это возьмется? Я же проклятый кусок дерева! Как я им покажусь на глаза?». Ему действительно было плохо, невыносимо плохо! Он был одинок, он был другим, он был непонятно кем и становился непонятно кем!
К горлу поступила тошнота — по крайней мере Андрей ясно ощутил это неприятное чувство гадости, медленно возникающий и ползущей наверх. Казалось еще немного, и все это выплеснется наружу. Он упал вниз и летел в бесконечность. Его мотало от одного дерева к другому! Один мир сменялся другим: коренастый вяз внезапно превращался в корабельную сосну, она в свою очередь сменялась раскидистой ивой, и потом по новой... Он несся через деревья, не успевая даже как следует ощутить их. В эти мгновения ему хотелось лишь одного — забыться! Хотелось перестать думать, перестать мучиться!
Лес угрожающе шумел. Шевелились не только верхушки высоких елей, которые всегда первыми подхватывали любой ветерок, но и все растущее. Волоски мхов трепетали словно живые. Трава лежала плашмя, будто боясь подняться. Трещали кустарники. Скрипели толстые стволы. Лес перестал быть просто кучей деревьев, растущих в системе сложных взаимосвязей! Все изменилось! Лес превратился в единый организм, в единую зеленую массу, которая была жутко недовольна!
Он был везде — в почке, листочке, кусочке коры. Он был вверху, в середине и внизу. Он дышал вместе с поверхностью каждого листа в лесу. Он пил с каждым корешком, нырнувшим глубоко вниз — к водоносным слоям. Он рос с каждым последним ростком, хило тянувшим свою макушку к солнцу. Андрей на какое-то мгновение перестал быть просто дубом, просто деревом. На доли секунды его сознание накрыло весь лес — гектары и гектары бесконечного пространства.
13
Лесная поляна. Слегка тлеющие угля. Пепел белым налетом покрывал разгоравшиеся огоньки. Люди сидели вокруг костра и молчали. Давно небритые лица, впалые щеки, кое-как перевязанные раны. Старшина Голованко молчал вместе со всеми. Где-то на заднем фоне, недалеко от командирской палатки, возвышался вяз, искривленным стволом напоминавший сказочные чащобы.
— Ну и что, хлопцы? — наконец, подал голос командир. — Вы все слышали. Что об этом кумекаете?
Ответом ему вновь было молчание. Партизаны, даже пройдя страшные испытания — тяжесть плена, потерю своих товарищей, по-прежнему, оставались людьми своего времени. Им с детства вдалбливали, что окружающий их мир совершенно прост и понятен и не претендует на какую-то сказочность и мифичность. Многочисленные лозунги, антицерковные кампании последовательно вытравливали из сознания последние остатки веры во что-то нерациональное и необычное. Сотни газетных статей, многотомные книжные серии, яркие плакаты, важные выступления седых профессоров твердили о том же, заставляя человека, еще вчера исполнявшего церковные обряды и прикармливавшего домового за печкой, поверить во всемогущество науки. Разве может обычный человек, лишенный каких-либо иных источников информации, сопротивляться столь яростному напору. Нет! Его сознание, особенно сознание молодежи, впитывает все это с яростью кутенка, сосущего свою мать, с неутомимостью арабского скакуна, оставляющего за собой сотни километров безводной степи.
— Что молчите? — вздохнул старшина, вновь пытаясь добиться от своих товарищей какого-нибудь ответа. — Языки отсохли что-ли?
Что могли ответить эти люди, в считанные мгновение осознавшие ошибочность своих жизненных представлений? Их картина мира, основанная на разуме, всемогуществе науки, обрушилась как соломенный домик самонадеянного поросенка от слабого дуновения волка. Стоявшее за их спинами дерево и осторожно тянувшее свои ветки к тлеющему огоньку, до сих пор заставляло их поеживаться и время от времени с дрожью оглядываться назад.
— Д-а-а-а-а-а, — вслед за командиром утвердительно вздохнуло дерево и непринужденно потянулось своим стволом. — Не бойтесь меня, люди, — искривленный ствол немного вытянулся и сразу же с хрустом вернулся на место. — Болит... Все затекло, — виновато, словно в оправдание пробормотал Вяз. — Ну это пройдет.
— Затекло? — вдруг подал голос один из бойцов, сидевший почти у самого дерева. — Так, встань и пройдись немного...
Несмотря на всеобщее молчание шутка была сразу же оценена. Смех на некоторое время разрядил обстановку и разу же посыпались вопросы.
— Братки, ведь точно говорит?! — удивленно восклицал кто-то из раненых, приподнимаясь на локтях. — А рот то где у тебя милок? Ха-ха-ха-ха!
— Эх, земеля, нашел чего спросить, — махнул на него рукой еще один неходячий. — Такой шанс может один раз в жизнь бывает! Вы посмотрите на него! Да, ниже! Во! Видали?! Вот это я понимаю агрегат! Да, если бы у меня такой был...
Все заинтересованно умолкли и уставились на то самое место, про которое шел разговор.
— Ого-го! — протянул старшина с усмешкой. — Действительно, штукенция!
— Не надо завидовать, — заскрипел своей корой Андрей. — Все что висит на мне это мое! Ха-ха-ха-ха!
Все. Лед тронулся! Тот холодок недоверия и страха, который царил между ними, незаметно исчез под напором шуток и дружеского смеха. «Вот, я снова среди людей, — с удовлетворением подумал Андрей, осторожно втягивая корешок в сторону костра. — Как же мне этого не хватало. Боже, как же это хорошо...». Это было странное зрелище! Гурьба оборванных и изможденных людей, громко ржали, словно и не было никакой войны, словно и не было никакой смерти.
— Ладно, хватит, хлопцы, — старшина прекратил веселье, строго посмотрев на товарищей. — Пора серьезно поговорить. Дело не ждет! Что делать будет? Кто, что думает? И, вообще, как нам звать-величать нашего нового друга?
— А чё думать-то? — вскочил с места Серега в лихо заломленной кубанке. — Это же сила! Силища! Это же он егерей пощипал! Вы бы видели, что он там делал. Как детей! Они орали, визжали...
— Верно! — поддакнул его сосед, все это время подкладывавший в костер сучья. — Хватит, как крысы прятаться! Оружие есть, подмога есть, — с этими словами он легонько хлопнул по вязу. — Давно у меня уже руки чешутся на один гарнизон, где полицая засели... Вот бы вдарить по ним! В землю втоптать!
— Угомонись, Петро, — усадил его старшина. — Все хотят воевать с врагом и мы будем его бить. Будем так бить, что только сопли кровавые будут летать! Среди нас нет трусов и любой, я повторяю любой, готов хоть сейчас отдать свою жизнь за Родину!
Блестящими от возбуждения глазами он прошелся по партизанам.
— Но воевать надо с умом, — на пол тона ниже продолжил командир. — Это вам не в песочнице играть. Ученые уже! Знаем, как пехота в землю ложиться и кровушкой своей поливает нашу землицу от безмозглых командиров! Думать треба! Хорошо думать, иначе смерть!
Думал старшина по настоящему, по отечески. За следующие часы в костер пришлось раз семь подкладывать дрова, чтобы темнота окончательно не поглотила поляну. «Бедный» вяз он буквально вывернул на изнанку своими вопросами. «Что можешь», «чем владеешь», «как долго», «как быстро», «часто ли», «плохо ли», «а что думаешь про это...», «а если попробовать по-другому», «а не слишком ли сильно...», «может сделать по-нашему», «откуда появилось», «почему владеешь» — Голованко изрыгал вопросы непрерывной очередью, подобно искусному пулеметчику на наступающего врага.
— Смотрите..., — прозвучал голос и началось действо.
Искривленное дерево, со стороны казавшееся таким беззащитным и страшным, превратилось в нечто... Огромные корневые жгуты смертоносным фонтаном выстреливали из под земли, наполняя воздух неприятным свистом. Во все стороны рассыпались земляные комья; перепуганные солдаты закрывали головы и бежали прочь от разбушевавшегося дерева. Корни хлестали по земле, оставляя на ней глубокие канавы.
— Хватит! Хватит! — закричал старшина, с трудом успевший отползти на безопасное расстояние. — Уймись, достаточно этого...
Резкое гудение внезапно прекратилось. Мгновения назад полосовавшие все вокруг корни успокоились и спрятались именно туда, где им положено было быть. С легким шуршанием они втягивались в еле заметные дыры, оставляя после себя вспаханную поверхность.
— Видели, люди, что я умею? — с гордостью спросил Андрей. — И это далеко не все... Это всего лишь мелочь! Фокус, которым опытные мошенники дурачат людей! Я могу гораздо больше! Я могу такое, что перевернет этот мир.
Высунувшиеся из под разных коряг и кустов головы с испугом смотрели на говорящее дерево. По их лицам отчетливо читалось, что в этот самый момент они готовы поверить во что угодно.
— Вот! Вот! — вновь заговорил он и умолк.
Голованко затравленно всматривался в его сторону, но ничего не происходило. Кругом было тихо. Его солдаты боялись даже пошевеливаться.
— Я здесь, — вдруг почти у самого уха возник знакомый голос и старшина от неожиданности подпрыгнул. — Обернись!
За его спиной из земли поднималась совсем крошечная березка, тянувшаяся своими ветками в сторону командира. старшина недоуменно рассматривал ее, пока дерево снова не подало свой голос.
— Я это, я! Чего молчишь-то?! Видел, как умею?!
— Бог мой! — ахнул один из бойцов, со всяческими предосторожностями кравшийся по направлению к ним. — Он теперь здесь! Смотри-ка, сначала был там, а теперь уже здесь! Чудо!
Андрей носился как угорелый, стараясь выпрыгивать из деревьев с максимальной скоростью. Вскоре деревья, растущие близ поляны, превратились в какое-то подобие живого организма, своими щупальцами вспарывавшими вокруг воздух.
14
Весь покрытый черной копотью и издававший время от времени пронзительный сигнал, больше похожий на рев, паровоз серии Сергей Орджоникидзе неторопливо взбирался в гору. Из вагонов, длинным хвостом тянувшимся сзади локомотива, гроздями свисали довольные солдаты. Раздавалось лошадиное ржание, кое-где, причудливо изогнувшись, справляли нужду.
— Бог мой, Отто, ты посмотри в окно! — казалась здоровенная туша рядового вывалиться из окна. — Сколько же здесь места!
В ответ раздалось какое-то ворчание и рядом с первым появилось еще одно тело. Солдат замотал головой по сторонам, словно высматривал что-то знакомое.
— Да, знатно, — пробормотал он, прикрывая глаза от падавших солнечных лучей. — Это тебе не Бавария... Леса, леса, кругом одним леса.
Вдруг, он сделал нырок обратно в вагон, а через секунду снова появился. Крупное, в оспинах лицо, приобрело загадочное выражение.
— Слушай, Зигги, — он развернулся к соседу, который пожирал глазами пролетавшие метры Белоруссии. — Парни говорят, фюрер здесь землю обещал. Я бы не отказался от такого хорошего кусочка землицы. Чтобы с лесом, с прудиком, да с деревней. Вот было бы здорово! А ты как?
— Вот это дело! — наконец-то отозвался сосед. — Лишь бы нам хватило. А то, сам знаешь, до нас может и дело не дойти. Оглянуться не успеешь, а уже все поделено. Надо с Карлом поговорить. У него брат в штабе. Тот-то уже все знает точно.
Поезд стал замедляться. Иссиня черный дым из мощного хвоста превратился в крошечный крысиный. В землю ударили струи пара и состав остановился.
— Что-то случилось, — Курт начал одергивать ворот. — Лейтенант!
Мимо, словно метеор, пронесся офицер.
— Куда-то понесся, — протянул Отто. — Неспроста все это. Смотри!
Оба они вновь высунулись в окно. Недалеко от головного вагона, где как раз и расположилось руководство, показалась колонна военнопленных.
— Большевики, — солдат с интересом всматривался в тех, о ком постоянно слышал от своих товарищей и командиров. — Вроде, люди, как люди...
Он был несколько разочарован тем зрелищем, что предстало перед его глазами. «Где эти чудовища? — недоуменно спрашивал он себя. — Где еврейские комиссары, которые сражаются до последнего?». По слегка заросшему склону устало брело людское стадо. Здесь уже не было солдат, жизнь которых подчинены исполнению присяги и выполнению воинского долга. Это была разобщенная, израненная, уставшая, сломленная толпа. Опустив лица, они брели мимо вагонов, не обращая внимание ни на летящие в них сигаретные окурки, ни на оскорбления. «Кто же из них тот самый грозный враг, о котором нам так проникновенно вещал рейхсфюрер? Может этот блондин? Черт! Это такой же еврей, как и мой кузен!».
Поток пленных, казался нескончаемым. Люди все шли и шли, провожаемые взглядами победителей, пока победителей.
— Мне кажется, мы с вами и повоевать то не успеем, — с хрустом потянулся Отто. — Если они будут сдаваться в плен такими темпами, то по Москве мы будем гулять уже через месяц. Так ведь, Курт?!
