— Ладно, шалопаи, ладно... Только чур не сопеть! Хорошо, пуговка?! — маленькая лохматая головка быстро закивала. — Смотри тогда у меня...
Они чуть отстали от остальных. Мальчишки и девчонки обступили старика со всех сторон, просительно вглядываясь в него своими блестящими глазками.
— Э..., — сначала прошептал и сразу чуть громче продолжил. — Благодать нас великая посетила, — он осторожно огладил окладистую бороду. — Не ждали мы и не гадали про такую милость божью...
Ребетня напряженно сопела.
— Явил он нам свой лик в виде живого Дуба, — топот ног ушедших вперед становился все тише и тише. — Правильно люди говорят, что только в годину великих испытаний проявляется божья милость. Как только Господь увидел, сколько на нашу долю выдалось страданий и несчастий, так сразу …
— А я тебе говорю, это самый обыкновенное дерево! -кто-то яростно шептал за спиной старика. — Де-ре-во! Ты понял!
— Да. Нет! — с точно таким же упрямством в голосе настаивал второй. — Откуда же тогда чудеса?
— Дурак! Не могут быть от дерево чудеса!
— Сама дура! Все видели!
Старик замолчал и резко повернулся. Даже в темноте, было видно, что спорщиками были двое — высокий как каланча мальчик и полненькая девочка.
— Что раскричались? — с усмешкой спросил старик. — Вас и немцы вон поди услышали... Говорил же я вам, не перебивайте! Пионэры!
Он отвернулся от них и продолжил:
— Главное хочу вам рассказать, — в его голосе прибавилось таинственности. — Не каждому он помогает, — в установившейся тишине отчетливо послышалось чье-то скептическое хмыканье. — Будьте чисты душой, — его ладонь с нежностью погладила мальчонку справа и чуть потрепала девчушку слева. — Не обижайте никого не заслуженно ни в мыслях ни в поступках...
Произносимые в июньской ночи необычные, казалась бы всем знакомые слова, звучали в этот момент совершенно по иному. Они напоминали собой клятву, произносимую перед отправкой на великую битву.
— … Не обижайте ради забавы ни человека, ни животного, ни птахи малой, ни крохотного кузнечика, — он говорил медленно, немного растягивая слова. — Каждый свой поступок оценивай, словно он последний. — он остановился на миг и повернул в сторону недавно спорившей парочки. — Ведь он действительно может стать последним...
— А боженька Дуб добрый? — маленькая девчушка нетерпеливо дернула старика за штанину, когда он снова начал ударяться в давно избитые наставления. — Диду, он добрый?
— Иди-ка сюды, — с кряхтением он взял на руки девочку. — А як же! Конечно, добрый! И деток сильно любит. Вон братика твово старшего, Митьку, кто вылечил от водянки? Чуть поносом весь не изошел, а теперь вон посмотри, какой молодец! Жених, да и только!
Вся малышня сразу же посмотрела на идущую впереди стайку молодежи по-старше, в центре которой шел высокий широкоплечий парень.
— Видите?! Вот! — довольно произнес дед. — А кто Кондрата лечил. Когда его германцы в городе побили шибко? Это все он, наш защитник!
— Что же вы нас обманываете, дедушка? — вновь раздалось из-за его спины, где в стороне от всех шла давнишняя спорщица. — Бога нет! А этого всего лишь дерево! — Дарья Симонова, дочка одного из ответственных работников Минского горкома, заставшая начало войны в деревне у бабушки, была просто возмущена. — Как вы можете? А еще взрослый! Я все папе расскажу.
Старик на мгновение сбился с шага. Казалось, что он обо что-то споткнулся.
— Так, что это мы плетемся еле-еле! — вдруг рассерженно произнес он, оглядывая темные фигуры вокруг себя. — Хватит на сегодня рассказов! А ну-ка, ребетня, давай, нагоняй остальных! Ночь уж давно на дворе, а мы все гутарим...
Те, что постарше, сразу же припустили по дороге в сторону уже видневшегося села. Остальные, двое мальчиков лет четырех и кроха на его руках, остались вместе со стариком, который после своего грозного окрика медленно пошел за ними.
— И все равно, вы обманщик! — вдруг раздался знакомый негодующий голос. — Это все сказки! Не могут деревья лечить людей! — пятиклассница, воспитанная в семье партработника средней руки, прекрасно разбиралась в том, что было «белым», а что «черным». — Враки все это, враки! — выговаривала она безапелляционным тоном — точно таким же, каким любил говорит ее отец, обсуждая чьи-то промахи и неудачи. — Это же дерево! Самое обыкновенное дерево! Что же вы молчите?
Дед ковылял также неторопливо, как и раньше. Осторожно держа прикорнувшую на его плече малютку, он, казалось, совершенно не слышал о чем, говорила маленькая бунтарка.
— Что? — настойчиво спрашивала она, выйдя из-за спины. — Зачем вы нас обманываете? Я вас спрашиваю? — привыкшая к особому отношению как со стороны сверстников, так и со стороны взрослых, девочка никак не могла принять такое поведение. — Что вы молчите? — она схватила его за рукав и дернула, разворачивая в свою сторону. — Ну!? — ее ножка в лакированном сандале требовательно ударила по земле.
Далеко обогнавшие их взрослые и остальная ребетня уже скрылись в селе. Они — старик, трое малышей и Дарья — остались на дороге одни.
— А что ты хочешь услышать? — вдруг хрипло спросил старик, резко останавливаясь и наклоняясь к ней. — Что?! — его скрытая темнотой фигура излучала неприкрытую угрозу. — Спроси, и я отвечу...
Девочка вздрогнула, но рукав не отпустила. Ее глаза упрямо блеснули.
— Почему вы нас обманываете? — негромко повторила она свой вопрос.
— Я?! — старик искренне удивился вопросу, словно услышал его в первый раз. — Я никого не обманывал... Я говорил чистую правду, просто каждый слышал только свое, собственное, что понятно ему и больше никому другому..., — он странно оглядел прильнувших к нему ребятишек. — …
108
Отступление 62. Реальная история.
Пухлый мужчина практически тонул в глубоком кресле, которое стояло около залитого солнцем окна. Ухоженные пальцы, не знавшие тяжелого физического труда, цепко держали немного смятый лист бумаги.
— Вот ведь, мерзавец! — время от времени он не сдерживаясь, комментировал читаемое. — Какое к черты нападение? Смотри-ка?! Силами до роты...
По-видимому, последние фразы его особенно возмутили. От переполнившего его возмущения, мужчина вновь скомкал листок бумаги... "Рапорт ... коменданта Stalag 162 XI ... В ночь с ... на ... на окружной лагерь для военнопленных было совершенно нападение. Силы нападавших составляли около роты, в распоряжении которых было как легкое стрелковое вооружение, так и тяжелое. Вследствие, непростительной халатности обер-лейтенанта Отто Шеера, на северной части лагеря вовремя не было восстановлено освещение периметра, что позволило нападавшим подобраться вплотную к стенам и осуществить нападение... Благодаря принятым мною мерам было своевременно организовано преследование сбежавших военнопленных...".
— Нет, мой мальчик, ты это слышал? — мужчина с яростью тряхнул куском бумаги, зажатым в руке. — Благодаря халатности обер-лейтенанта Отто Шеера... Этой сухарь решил все свалить на тебя!
Все это время тот, к кому он обращался, стоял молча, с виновато склоненной головой.
— А пишет то как?! Просто песня! "Принятые мною меры", "своевременно", "грамотно проведенная операция", "практически без потерь"..., — в его голосе отчетливо проскальзывали нотки восхищения. — Вот же старый лис! Учись, Отто, учись! Несмотря на всю мою, мягко говоря нелюбовь, к этому болвану, у него есть чему учиться... Свою бездарность, свою некомпетентность и черт меня побери, трусость, он просто мастерски прикрыл, превратив разгром в практически победу, одержанную лично им!
— Но, дядя, все было не так! — наконец-то, подал голос Отто, оторвав глаза от своих тщательно начищенных сапог. — Не было никакого нападения. Я был на той самой северной стене, — глаза офицера блестели от незаслуженной обиды. — Не было там ни каких бандитов! Там же все пространство прекрасно просматривалось, вплоть до самого леса... Не было там ни кого! Ни полка, ни батальона, ни роты! Вы понимаете, дядя?! — молодой человек подошел к самому окну. — не было никакого нападения!
Его дядя, кажется, впервые с начала всего этого разговора проявил настоящую заинтересованность. Его глаза с некоторой толикой удивления взглянули на племянника.
— Ну, ну..., — пробормотал он, поощряя тем самым его на дальнейшее. — И что же там тогда произошло?
— Это было что-то невероятное..., — чуть растеряв свое возмущение тот начал рассказ. — Мы готовились к очередной перекличке... все было совершенно обычно, как и на протяжении последних недель. От этого опустившегося отребья, которое мы охраняли, никто не ждал такого..., — Отто машинально опустился в рядом стоявшее кресло. — Я же видел их глаза. Дядя, это уже были не солдаты! Они же проиграли...
— Слушай, Отто, — прервал его родственник. — Избавь меня, пожалуйста, от этого сентиментального дерьма. Что там дальше было?
— ... Это случилось очень быстро! Буквально несколько минут... Я не знаю как... Им удалось взорвать цистерну с топливом возле одной из вышек. Кажется сначала полыхнул барак... У меня словно выбило землю из под ног! Я вылетел с вышки и сильно ударился.
Хозяин кабинета слушал внимательно и в эти мгновения совершенно не напоминал того расслабленного и довольного жизнью человека, что сидел в кресле несколько минут назад. Он весь подобрался; его тело наклонилось вперед, глаза немного прищурились. "Пусть меня пожрет усатый дьявол, если это не тот самый случай, — мысленно потирал руки мужчина. — Этим оборванцам кто-то определенно помогал! Чтобы так разнести внешнее ограждение нужна уйма взрывчатки...".
— ... Когда я встал, то вокруг меня было всё черным от сажи и комьев земли, — лейтенант рассказывал глухим голосом и было видно, как ему тяжело давались эти воспоминания. — Она была рыхлая, словно на поле. Вы понимаете, дядя, земля вокруг меня была мягкая... Я проваливался в ней по щиколотку.
— Подожди-ка, Отто, — вдруг прервал его дядя, от волнения встав с кресла. — Прервись на секунду. Вспомни, что-нибудь необычное тебе запомнилось? Может быть до этого инцидента? — мужчина буквально впился глазами в лицо родственника. — Не спеши с ответом! Подумай. Меня интересует что-то необычное.
— Ну, дядя, там вообще ничего нормального не было, — пробормотал в раздражении молодой офицер. — ...Хотя, подождите, — неожиданно, замолк он. — Мне кое-что вспомнилось. За несколько минут до этого нападения, моя смена занималась дезинфекцией первого барака. Не мы сами, конечно.., — его дядя нетерпеливо кивнул головой, в подтверждение того, что прекрасно все понял. — Представляете, мне доложили, что из барака исчезла вся мелкая живность. Кишела — кишела и вдруг, раз, и исчезла! — ходивший в нетерпении возле него мужчина замер. — Они все словно испарились — крысы, блохи, тараканы ...
________________________________________________________________
Белоруссия. Лес.
Трое человек уже четвертый день пробирались по лесу, который выглядел так, словно человеком здесь и не пахло вовсе.
— А ты, Андрюха, ведь прав оказался, — высокий, худой красноармеец в рванной гимнастерке. — Без этого ведь пропали бы здесь, — тяжело дыша он кивнул головой на третьего, который мягко, словно невесомо, шел впереди них. — Я ведь городской сам-то... В Ленинграде жил. Лес-то, как говориться, только на картинке и видел, — с кряхтением он перелез через очередной завал из полусгнивших стволов деревьев. — А ты откуда?
Второй, с черной повязкой на глазу, не сильно его подтолкнул, отчего долговязый буквально перелетел через завал.
— Я тоже городской. Из Самары, — проговорил тот, стараясь не отставать от своего проводника. — Хотя с батей в лес не раз выбирался... За грибами там, ягодами, — он коснулся рукой коры просто монументального дуба, за которым скрылся их товарищ. — Правда, такого не встречал..., — с удивлением пробормотал он, далеко назад закидывая голову и стараясь рассмотреть верхушку кроны великана. — Это настоящая тайга!
— Это вы, хлопцы, еще пущи нашей не видели,— вдруг раздался голос третьего, который встречал их прямо за этим гигантом. — Вот там..., — спасенный ими человек проговорил с настоящим восхищением в голосе. — Там настоящее чудо! — босыми ногами он практически зарылся в мягкий изумрудный мох между корнями дуба, а его ладони гладили кору дерева. — Истинное чудо...
— Слушай, Леший, может привал. А то ноги просто отваливаются, сил больше нет идти, — долговязый, действительно, без сил свалился на какую-то кучу, едва прикрытую листьями. — И есть охота...
Андрей Лисицин, присевший рядом со своим товарищем, тоже устал и есть хотел не меньше его, но молчал. В этот момент его гораздо сильнее интересовало другое — их проводник. За последние дни этот грязный, оборванный человек с ухватками сумасшедшего, не переставал его поражать. "Что же ты за кадр такой? — размышлял он, наблюдая как тот купался в лучах солнца. — Вроде не сильно молод... Окруженец?! Почему тогда без формы? Скорее всего местный... Родных побили, вот он и помешался". Перед его глазами до сих пор в ярких красках стояла картина его броска на колючую проволоку. Высокая, одетая в рванный балахон фигура, бормоча что-то непонятное без всякого разбега бросилась на высокий забор из колючей проволоки. "Да, псих...Точно псих! — убеждал сам себя Андрей, наблюдая за проводником. — Ага... Вот опять сейчас на колени бухнется".
Оборванец, как и все эти дни, проведенные вместе с ними, вновь начал свой традиционный ритуал. Его темные пальцы привычно нащупали замызганную деревянную статуэтку, изображавшую изогнутую человекоподобную фигурку. Едва статуэтка исчезла в ладони, как обкусанные в кровь губы начали что-то шептать.
— ... Отец, мы идем к тебе..., — из невнятного бормотания вычленялись отдельные слова, фразы. — Нет большей силы, как сила Леса..., — колени медленно подогнулись и парень упал на колени, зарывшись в бархатный мох. — Не оставь нас, своих детей! Не оставь на поругание врагу!
"Точно псих! — в очередной раз, пробормотал про себя Андрей, наблюдая энергичные поклоны. — Какой к черту Лес можно звать?! Бог?! — бормотание усилилось, а поклоны стали менее энергичными. — Нет! Хватит с меня этого суеверного дерьма! — полуголодное шатание по лесу, местами переходящему в болото, окончательно расшатали ему нервы, отчего срывы стали повторяться все чаще и чаще. — Хватит! Надо двигаться вперед! К линии фронта!". Андрей рывком вскочил на ноги и, подскочив к проводнику, зарядил ему сильного пинка. Тот даже не успел среагировать, как улетел в сторону дерева.
— Ты чего Андрюха? — в удивлении открыл рот его напарник, сидевший рядом. — Что...
— Все! Амба! — зашипел Андрей, в ярости оглядывая обоих: и красноармейца, с которым вместе попал в плен и сидели последние несколько месяцев, и их проводника, который со слезами на глазах корчился между перевитыми между собой корнями дерева. — Я старший лейтенант Андрей Егорович Лисицын принимаю командование на себя! — красноармеец неожиданно для себя стёк с упавшего дерева, на котором секунду назад сидел, и вытянулся в струнку. — Красноармеец Егоров?!
