-Как бы объяснить... Эти знаки — как ключи, они пробуждают то, что спит, притягивают и раскрывают то, что скрыто. Это знак Жизни и Возрождения, Земли, Арты... поэтому ты и притягиваешь к себе жизнь. Вот только страх мешает, — Гортхауэр нашёл в себе силы невесело улыбнуться. — Я всё это говорю к тому, чтобы у тебя было меньше сомнений.

— Кто бы мог подумать, значит, Финдуилас носит один из знаков, пришедших из Ангамандо, и никто не сумел этого опознать... Тхурингветиль, — Гвиндор обернулся, — я готов... Я попробую.

Та подошла к Гортхауэру, на несколько коротких мгновений сжала его руки в своих, — как будто ей уже много, много раз приходилось вот так поддерживать его в мучительные часы ожидания... взгляд глаза-в-глаза, стремительный мысленный разговор, — и она лёгкой тенью метнулась туда: к двери.

Там было просторно, и высокое светлое окно выходило на большой балкон, как будто предназначенный для того, чтобы сюда прилетали крылатые существа — вот так, прямо из звёздного неба, в гости... а рядом — не сразу и заметишь — Гвиндор увидел Мелькора.

Смотреть на него было жутко: с него сняли рубашку, и видно было раны на груди, и правая рука распорота — от локтя до тяжёлого наручника, да и наручники эти, от Ангайнор, Гвиндор рассмотрел впервые: глухой тусклый серый металл, даже на вид — тяжёлые... И — ниже плеча — свежий почерневший след, глубокая царапина от когтя.

Гвиндор быстро закрыл глаза и отвернулся — поневоле; слишком жутким показалось — внезапно все это увидеть. Особенно наручники... Ангайнор, Воротэмнар, Оковы Ненависти, — вспомнил Гвиндор. Он ведь знал об этом и раньше, и всегда думал с чувством радостной мести, как и было принято думать; а теперь, глядя своими глазами, вдруг открылось — насколько это жутко, и — неправильно. Неправедно. Кем бы он ни был... каким бы Врагом он ни был — ТАК — нельзя. И ЭТО — Враг Мира? Это — сильнейший из Валар?.. Да не может быть. Сейчас перед ним лежал раненый человек... если бы Гвиндор не знал, что это вала — решил бы, что тот умирает. И наручники — настолько жестоко, неуместно, что если бы он увидел такое несколькими днями раньше, и не знал бы ничего — решил бы, что это одна из жестокостей Врага, что перед ним кто-то из смертных, из Трех Домов...

Он заставил себя подойти. Сел рядом, и осторожно коснулся пальцев. Позвал тихо:

— Мелькор...

Тот приоткрыл глаза, — если тогда, при встрече на галерее, они ещё сияли усталой радостью победы, то теперь блеск их едва пробивался сквозь боль, они были обведены тёмными кругами близкой смерти. Тхурингветиль с беспокойством обернулась: почувствовала мысль там, за дверями, рванувшуюся бессонную, измученную ожиданием душу, — да нет же, нет, он не может умереть!..

Гвиндор замер, когда их взгляды встретились; снова закрыл глаза. И вдруг по какому-то наитию понял, что нужно делать.

Он взял руки Мелькора в свои, и почувствовал кожей ладоней — его ожоги; Мелькор вздрогнул — но Гвиндор понял, что боль от этого прикосновения была только на секунду, и сразу же прошла.

Он знал — чувствовал — через эти ожоги, через сожженную кожу, через ставшую отравленной кровь — они становятся едины. И тут же навалилась тяжесть, и боль, и дурнота; все вокруг помутилось, полетело во тьму, он видел одновременно своими глазами — и глазами Мелькора видел себя самого, напряженное, застывшее лицо; тяжесть увлекала вниз, все глубже и глубже, и Гвиндору вдруг показалось, что его тянет на дно трясины, в серое болото смерти, и ему нужно вырваться — он умеет летать, надо только вспомнить это, ведь вверху всегда живет небо, огромное и бескрайнее, нужно вверх, вверх, туда, где чистый воздух, где синева, где солнечные лучи и ветер... Он видел эту картину, как реальную, они вдвоем продирались сквозь липкие волокна, сквозь забивающий глаза ил, сквозь затхлую грязь. Сколько времени прошло, Гвиндор уже не понимал, от всего его существа осталось только одно — стремление вверх... И, когда перед ним вдруг распахнулась синева, и в грудь влился свежий глоток воздуха — вдруг невыносимо закружилась голова, и все вокруг исчезло в сияющем свете.

Гвиндор шатнулся и упал на пол рядом с кроватью Мелькора.

Его тут же обняли ласковые, но сильные руки, кто-то потянул к себе, он вдруг почувствовал прикосновение чьих-то пальцев к вискам, будящая свежая волна силы накатила, подарила прохладу... а затем чьи-то нежные губы коснулись лба.

-Всё, всё, всё, — прошептала Тхурингветиль. — Он будет жить... сейчас я поддерживаю его, как могу, потом придёт Гортхауэр, а ты — ты совершил это чудо...

Гвиндор судорожно втянул воздух — и понял, что говорить он не сможет; слишком сильна слабость. Из темноты выплыло лицо Тхурингветиль.

"Надо же... — мысленно прошептал. — Хорошо... не ожидал..."

"Мы тоже, — призналась Тхури так, чтобы никто, кроме Гвиндора, не услышал. — Ты был нашей последней надеждой..."

Она поднялась, и по её зову в комнату вошли двое — не воины, больше было похоже на то, что просто эти люди просто живут тут, в Твердыне, и что нет в них ни подобострастия, ни преклонения перед тёмной майа, и что ни она, ни Мелькор им не лорды и не властители... Один из них наклонился над Гвиндором, — в глазах светилось тепло.

-Вставай. Пойдём. Тебе бы отдохнуть, а тут этот, ваш... требует, хочет тебя видеть.

— Кто?.. — Гвиндор поднялся — с трудом, ноги не держали. — Хурин?.. Я пойду... сейчас, только приду в себя немного...

-Хурин, — отозвался один из "тёмных".

Гвиндора шатало, они поддержали его с обеих сторон, повели. Тхурингветиль смотрела ему в спину, — это ощущалось, как тёмный тёплый луч... Первым, когда они вышли, Гвиндор увидел Гортхауэра: тот без слов крепко сжал ему руку.

"Тёмные" повели его вниз. Цитадель уже не была вымершей, как раньше, при бунте обезумевших орков, и попадавшиеся навстречу люди, судя по глазам — знали, понимали... Столько света благодарности, пожалуй, Гвиндор в своей жизни ещё не встречал.

Наконец перед ним отворили дверь, ввели в комнату — и ему навстречу бросился Хурин, схватил в объятья.

-Твари, да что же они с тобой делали?! Пытали?

— Нет, — машинально ответил Гвиндор, и опустился — почти упал — прямо на пол. Поднял голову. — Ты сам... как? Что с тобой было?..

-Ничего, — тяжело выговорил Хурин. — Скажи мне. Прошу. Иначе я не смогу... Пойми. Я должен знать, до чего они дошли.

— Я лечил, — выговорил Гвиндор. Прислонился к стене. — Лечил... одного человека... раненого... он умирал... я и сам не знал, что умею — так, а вот, получилось, кажется. Вымотался очень...

Хурин покачал головой.

-Надо же. Позволили, значит... Выживет?

— Да. Надеюсь... — Гвиндор провел руками по лицу; дурнота понемногу начала отступать. — Ты о себе расскажи. Почему они... почему Моргот вообще сделал с тобой... ну, ты знаешь, о чем я... я никогда ни о чем подобном не слышал. Что ты сказал ему?

-Я сказал... — лицо Хурина окаменело. — Я сказал ему в лицо, что хоть он и преуспел в обмане, но не может он управлять волей ни меня, ни моих родных, что хоть и мнит он себя Владыкой Мира и королём Арды, Король Мира был, есть и будет вовеки Владыка Манве Сулимо. А когда стал он говорить мне, что это не мои слова, что нолдор вложили их в моё сердце — я расхохотался ему в лицо. И тогда он положил мне эту муку... сказал: я знаю, что это жестоко, но я заставлю тебя видеть и думать _самому_...

Хурин вздрогнул.

-Я увидел, что он знает про Потаённый город, он знает, где Гондолин... Он видит всю Арду как на ладони. Эру, ну почему, почему ты допускаешь это, — чтобы Моргот был свободен?! Гвиндор. Что с тем мальчиком, который задумал эту атаку на Ангбанд изнутри, через орков?

— Я не знаю. Мы были на равнине, он бросился бежать, и... кажется, ему это удалось, был туман, все было не до него... Вернее — не знаю. Я надеюсь, что он доберется до наших земель. Они не сказали тебе — что будет с тобою сейчас? дальше? И с другими? Я видел — сколько их... там, на равнине... Нолдор теперь никогда не оправиться от этого удара.

-Проклятые твари, — проговорил Хурин. — Послушай. Этот мальчик... ты можешь говорить с ним? Он смел, он безумно смел, и слава Эру, что он сумел бежать... Послушай. Есть легенда, и, пожалуй, только к лучшему то, что мы с тобой здесь, и что _они_ позволяют нам ходить здесь... везде. Надо проверить. Надо вызнать. О, как жаль, что люди не владеют осанве!

— Не знаю, но... — Гвиндор помолчал. — Да, я должен суметь. О чем ты хочешь, чтобы я передал ему? какая легенда?

-Это легенда нашего народа, — Хурин прикрыл глаза. — Много, много потеряно нами, но это — живо. На заре времён, когда только ещё пробудились Люди, приходил к нам некто, и учил нас, и говорил о Тьме и Свете, и о великих Владыках Запада. А позже — появился другой, и великий страх принёс он нам, и требовал поклонения, грозил разрушением, и бежали мы из тех мест... И шли мы долго, долго, а тот, первый, пытался говорить с нами, но боялись мы уже его слов... И прошло много, много поколений, и вот встретили мы эльдар: несколько перепуганных детей, бродивших в ночи. И были у них странные талисманы, вблизи которых начинало с людьми твориться нечто чудесное: кто-то вдруг начинал слышать музыку мира, кто-то — распознавать голоса птиц и говорить с землёй, а кто-то научался исцелять... Дети эти были напуганы, мы хотели оставить их с нами, но они бежали от нас в страхе, оставив лишь память и слово о тех чудесных вещах, которые несли с собой: что дал им это их Учитель. который говорил с ними о Тьме и Свете, и что талисманами этими будет воскрешена земля в трудный и страшный час, когда окажется она на краю гибели. Кажется, настаёт как раз тот самый час, и оживают легенды — как оказалась явью Унголиант. Позови этого мальчика, Гвиндор. Пусть он найдёт эти талисманы, пусть спасёт нас всех. Он сможет, я верю.

— О том, что Унголиант — не страшная сказка, мы знали всегда... Я позову Эрраэна, думаю, он услышит меня, только сейчас, прости, тяжело очень — сил не осталось... А как выглядели эти талисманы? Он ведь должен знать, что искать...

-Я не знаю, как это описать словами, — смешался Хурин. — У нас ведь нет такого — передавать друг другу образы, запоминать их навеки... Там был браслет, словно выточенный из цельного чёрного кристалла, с алым кругом в центре. Рядом с тем, у кого он был, хотелось творить, хотелось лететь, он будил тягу к созданию... Там была тяжёлая девятилучёвая звезда из воронёной стали, с которой человек как-то вдруг начинал легко ориентироваться в пространстве, не мог заблудиться... Там был прозрачно-голубой кристалл, горящий ледяным огнём, голубая брошь-капля — как пересечение Прошлого и Будущего... серебряный дерзкий сокол с аметистовыми глазами... перстень как кленовый лист, рядом с которым пробуждалась надежда даже у тех, кто был безнадёжно болен или смертельно устал... пряжка с изображением дракона, и чёрный обсидиановый медальон с алым загадочным знаком, рядом с которым у людей пробуждались способности к исцелению.

— Медальон, — задумчиво произнес Гвиндор. — Вот оно как... А знаешь, Хурин, ведь я видел этот медальон. И даже держал его в руках — незадолго до того, как отправиться на войну... может, потому сейчас и получилось — исцелить?.. Он хранится у Финдуилас, дочери Ородрета, у нас в Нарготронде. А вот о других я не слыхал.

-О Эру, — взволнованно сказал Хурин. — Так это не сказка? Как же я боялся, что это всё выдумка... прошу тебя, лорд, сделай это! Но сначала — сначала надо бежать отсюда. Тебе, со мной всё кончено, вряд ли я увижу когда-нибудь свободу, но ты, ты, — я не знаю, почему, но они щадят тебя, может, потому, что ты лорд нолдор... вырвись отсюда, мой лорд, найди этого мальчика, и вы сокрушите врага!

— Подожди, — Гвиндор закрыл глаза. — До этого долго, то ли выйдет, то ли нет... надо иначе.

Он закрыл глаза — и вновь увидел лицо Эрраэна, таким, какое оно было в последнюю их встречу: надежда в испуганных глазах.

"Эрраэн, ответь мне! Где ты? Удалось тебе бежать?.."

"Мой лорд! — донеслось издалека, в голосе была и радость, и тревога. — Эру, ну почему, почему же ты отстал тогда? Они тебя схватили? Я иду через Анфауглит, стараюсь не оставлять следов, скоро должен быть у наших..."

"Послушай меня. Это важно. Хурин рассказал мне легенду, живущую в его народе... — и Гвиндор показал Эрраэну то, что говорил ему Хурин. — Один из этих талисманов у нас, в Нарготронде. Попытайся найти остальные! Расскажи всем; пусть осанве поможет разнести эту весть к другим эльдар. Кто знает, может, талисманы и сейчас хранятся в разных землях, а их обладатели не знают, что хранят? Попробуй сделать это. Обещай мне."

"Обещаю! — в мысленном голосе мальчишке зазвенела готовность: наконец-то, всё же что-то можно сделать, есть такой способ... — Но мой лорд, как же ты? нет ни секунды, чтобы я не мечтал о свободе для тебя, не молил об этом Эру..."

"Я... — Гвиндор мысленно вздохнул. Ему действительно хотелось прочь, хотелось туда, в привычный мир — но он понимал, что это теперь недоступно, что жизнь его изменилась бесповоротно. — Кто знает, как сложится судьба. И здесь Хурин. Я не смог бы его оставить, даже если была бы возможность бежать."

"Возможность... мой лорд, я придумал. У нас ведь тоже есть пленные "тёмные". Я попробую уговорить других лордов обменять их на тебя и Хурина."

"Попробуй. Кто знает... может, что и получится."

"Жди, мой лорд! подожди совсем немного! Я сейчас, сейчас поговорю с ними, вот прямо сейчас!"

"Я не ухожу, Эрраэн. Просто тяжело говорить мыслью — сил не хватает..."

Юный эльда замолчал. Хурин осторожно коснулся плеча Гвиндора.

-На тебе лица нет.

— Они попробуют выкупить нас, — выговорил Гвиндор. — И талисманы... Эрраэн расскажет о них. Не теряй надежду...

Хурин тяжело вздохнул.

-Нам предстоит ждать... А пока — расскажи мне. Что ты успел узнать о "тёмных"? Ведь тебя привел Тху в Цитадель. Мы почти ничего не знаем о нём, кроме того, что он жесток и силён в чародействе. Что он такое? Есть ли у него какие слабости? расскажи мне.

— Мало я о нем знаю, — покачал головой Гвиндор. — Слабости у всех есть, должно быть; не в них тут дело. Они слишком могучи, слишком сильны. Я видел его глазами то, о чем знал и раньше. Весь Север принадлежит им; мы могли бы обложить их Твердыню со всех сторон — это ничего не дало бы. Они могут продержаться так хоть сто лет, хоть двести — без всякого ущерба для себя. Балроги — их тьмы обитают в недрах; мы видели лишь малую часть. Крылатые существа... Не знаю, Хурин. Но идти на них с оружием — это бесполезно. Только губить себя и других. Может быть, те твои талисманы — действительно надежда на мир. Может быть. Не знаю. Но силой оружия с ними не совладать. И это не обман Моргота, Хурин; я воин, я могу оценить силы врага.

-Плохо, — сказал Хурин и, вздрогнув, поднял голову: дверь распахнулась.

Порог переступил Гортхауэр. Взгляд светлых глаз упал на Гвиндора и оказался очень тяжёлым.

Гвиндор поднялся; его шатнуло. Посмотрел на Гортхауэра спокойно.

— Что хочешь ты от нас теперь, Тху? — произнес он, мысленно моля небо, чтобы Гортхауэр не выдал его перед человеком.