-Их сделал Мелькор. Это часть его силы, это... возможность для мира прийти в движение. Чтобы осуществить это, он перевёл эту свою силу — в _живое_ и перед первой войной попытался спасти эти ростки... Это сложно объяснить словами, я мог бы дать тебе ощутить, почувствовать.

— Я верю, — Гвиндор выставил руку перед собой, — верю и так... Но, Гортхауэр. В светлых землях теперь тоже знают о талисманах, и считают, что они созданы — против Моргота. Против Тьмы. Они теперь будут стремиться уберечься от этого "зова", защититься... а главное — чем больше талисманов будет у вас, тем сильнее будет ненависть к вам. Моргот лишает последней надежды — так это примут. И что же, когда все талисманы соберутся здесь — неужели это поможет умерить вражду?

-Послушай. Это "зов" создан не нами. Не мной и не Мелькором. Скорее всего, это Наурэ, но я не уверен: когда я звал его, он не ответил. Мелькор отпустил эти талисманы на свободу не для того, чтобы отнять их у мира: самим своим существованием, тем путём. которым они идут из рук в руки, они создают эту жизнь, они меняют судьбу Арды. Всё совсем не так, как в той легенде, что поведал тебе Хурин.

— Я понимаю... но зачем же вы тогда отняли талисманы у Финдуилас? Ведь ее талисман был дорог ей. Он был ей — как жизнь... уж я-то знаю. Чувствую. А теперь она, конечно, чувствует себя предательницей — по ее слабости талисманы оказались в руках Моргота, думает она.

-Тебе надо встретиться с ней, — Гортхауэр коротко взглянул на Гвиндора. — Скоро её "освободят" люди. Почему отняли... Потому что опасно. К этому талисману присоединился другой, — с такой силой она не могла совладать, оттого "зов" подействовал на неё хуже, чем на Райментаро или на Эрраэна. Они _живые_, пойми. Когда ты сотворил живое, оно уходит от тебя на свободу, живёт своей жизнью, и ты уже не хозяин ему. Ты понимаешь, о чём я говорю?

-Да, — кивнул Гвиндор, — хотя это и странно... Но у нее было два талисмана; хорошо. А если Эрраэн разыщет следующий талисман? Вы позволите ему с ним вернуться в Нарготронд? Я не знаю, как правильно поступать, Гортхауэр, но чувствую, что отбирать — тоже не выход. Неужели нельзя хотя бы попробовать достичь понимания с каждым из обладателей талисманов?

-Скажи это Эрраэну. Они отняли брошь у Альда. Теперь он плывёт к Наурэ, — как знать, что там будет. И подумай вот о чём. Допустим, эта безумная идея осуществится, что он соберёт оставшиеся шесть. И — что? Он возьмётся направлять эту силу, мощь которой он даже не в состоянии себе представить? Куда и как он её направит? Ты видел, что стало с Райментаро, когда он попробовал заставить разрушать то, что нацелено на созидание.

— Они отняли ее у Альда, потому что были уверены, что тот обезумел и сейчас отдаст талисман в руки "темным", — возразил Гвиндор. — Послушай, а нельзя сделать так, чтобы сила талисманов сама направилась в созидание, а не разрушение? Чтобы смягчилась ненависть, ушла жажда мести, враждебность... чтобы появилось желание понять других? Ведь только это могло бы остановить войну.

-Может быть... может быть. Не знаю, смог бы я переломить их мощь, собранную вместе... не уверен. Когда имеешь дело, или хотя бы просто видишь то, что создал Мелькор, то понимаешь, что значит: сильнейший из Валар. Но сейчас... — он на мгновение замолчал. — Не знаю. Валинор старался отнять у него всё: свободу, силу, способность творить... ты видел, они не стали расковывать его руки... это намеренно.

Он замолчал, отвернулся, — лицо его исказилось.

— Надо бы вначале понять, у кого именно сейчас талисманы хранятся, — подумав, сказал Гвиндор. — А там будет видно, как поступить лучше. Но вот Финдуилас... как же быть — мне? как увидеться с нею?

Гортхауэр снова взглянул на него: вроде бы к нему вернулась внешняя бесстрастность, он овладел собой.

-Я могу отнести тебя туда, — сказал он. — Скажешь — бежал из Ангбанда, собственно, это правда...

Гвиндор молчал долго.

— Она сама — из голлори, — произнес он наконец. — Финдуилас — не наивный мальчик Эрраэн. Мне придется закрывать от нее память, потому что, едва проникнув в нее, она все поймет. И из любимого... я стану для нее предателем. А если закрываться — она увидит, что в этом моя собственная воля, ее не скроешь. Сейчас она не понимает, почему я закрываю от нее мысли, но если она увидит меня вблизи... Поймет. Так — она любит меня. А тогда — возненавидит и проклянет. Я не знаю, что делать....

-Тут как ни кинь, всё плохо, — тихо сказал Гортхауэр. — Сейчас — она страдает от того, что любит того, кого у неё отняли. Если ей вернуть отнятое — она будет страдать от того, что ты перестал думать так, как она... как они все, то есть она потеряет тебя снова. Нельзя выбирать — какая боль легче, потому что этого нет. Никакая не легче. Больно от того, что отталкивают — и от того, что приближают. Жить вообще больно, но только так ты — живёшь, а не прячешься от жизни в придуманном мирке, замкнутом на самом себе... Любовь — загадочная вещь. Порой её придумывают, чтобы сделать вид, что нет одиночества, а когда кто-то приходит к тебе с нею, то ты отталкиваешь её, потому что боишься и где-то в глубине души чувствуешь, что это, настоящее, разрушит придуманный мирок, откроет тебе глаза, и это опять — страшно и больно.

— Я не вижу выхода, — он прикрыл глаза рукой, с трудом сдержав дрожь. — А потому... Пусть ее просто "освободят". И все. Наверное, мне было бы честнее сказать правду, но тогда и Эрраэн поймет, что я лгал ему все это время. Пусть лучше ничего не знают.

-Хорошо, — Гортхауэр встал. — И последнее. Через несколько часов Эрраэн достигнет острова Эс-Тэллиа.

— Я могу только следить за ним мысленно, — ответил Гвиндор. — Послушай... Что там Райментаро? Верните его сюда. Пусть он будет со мною. Мне кажется, я сумею ему помочь.

-Чуть позже, — кивнул Гортхауэр. — Да, кстати. Эллаис ведь показал вам путь на свободу... есть человек, который может показать тебе Эс-Тэллиа. Примешь его помощь? Эрраэну это понадобится, поверь.

— Чтобы я мысленно передал это Эрраэну? Конечно.

Гортхауэр помолчал, — видно, разговаривал с кем-то мысленно.

-Сейчас они придут.

Он шагнул к двери.

Гвиндор прислонился, сидя, к стене — и тут же отпрянул. Камень был слишком холодным — неприятно. Сейчас бы сесть у очага, так, чтобы согреться — особенно после ледяного холода прикосновения ладони майа... Неизвестно, как с восстановлением сил — но тепло из тела, кажется, ушло навсовсем.

Некоторое время царила тишина, — и никого вокруг... впервые за долгие, долгие дни, слившиеся теперь в сознании в единый кошмарный сон.

А потом дверь отворилась, и вошли двое: Райментаро и молодой человек, поддерживавший его. Одет парень был просто, но не бедно, — а ясные синие глаза были тёплыми.

-Здравствуй, — сказал он Гвиндору и аккуратно усадил Райментаро на стул. — Вот, привёл... пока что у него голова болит, но скоро станет лучше.

— Что с ним? — Гвиндор шагнул к Райме, взял его за руку. — Что вы с ним делали? — он поднял взгляд на вошедшего.

-Лечили, если можно так назвать, — вздохнул парень. — Он связал себя с этим кристаллом, связал неумело, как бы сказать — насильно. Кристалл живой, он сопротивлялся. Вы "чёрного чародейства" боитесь, — ну, а это вот хуже во сто крат. Теперь его от связи с кристаллом освободили, лучше будет.

Райментаро пошевелился и тут же схватился за виски, обернулся по сторонам — как будто только что очнулся.

-Гвиндор!.. Не уходи.

— Я здесь, — Гвиндор схватил его за запястья и посмотрел на "темного". — Послушай, не знаю, кто ты... Оставь нас одних. Прошу.

-Хорошо, хорошо, — парень поспешно встал.

Внимательный взгляд, словно оценивающий, — и он исчез за дверью.

— Райме, — Гвиндор заглянул ему в глаза. — Ну как ты? Ты в порядке? Что они делали с тобой? Вид у тебя... — он не договорил.

-Не знаю я, что они делали, — жалобно сказал Райментаро. — Я как в тумане был, когда этот, — он передёрнул плечами, — приказал мне идти, я не мог ничего сделать другого... а потом — на меня как будто сон наслали. И вот...

Он склонил голову, словно прислушивался к чему-то.

-Такое чувство, как будто... будто ушло что-то. Было — и нету.

— Что — ушло? — продолжал допытываться Гвиндор. — Но тебе хотя бы не... Не — плохо?

-Да нет, — растерянно и даже удивлённо проговорил Райме. — Не плохо... только слабость. И как-то легко... как будто прежде что-то давило... изнутри, а теперь нет... не могу объяснить. Правда.

— Ладно, — решил Гвиндор. — Знаешь что... Давай-ка — вот, — он указал на все еще стоявшую на столе еду. — Ешь. Говоря честно, на тебя просто смотреть сейчас страшно...

Райментаро даже и не подумал возражать, — хоть и понимал, что еда может быть только от "тёмных", и что не просто так их сюда привели, и... просто, не думая, набросился на еду, позабыв обо всём на свете.

-Добрый ты, Гвиндор, — выговорил через минуту. — Заботишься тут обо мне, а я ведь тебя убить хотел... Правда хотел.

— Очень сложно было догадаться, — усмехнулся Гвиндор. — Хотел, да расхотел. Ешь давай.

Он снова вернулся на койку, забрался на нее с ногами — было не так холодно.

Райментаро огляделся: где бы приткнуться. На измученном лице появилась тень улыбки, — сел на пол, свернулся... и мгновенно уснул.

В дверь заглянул тот, прежний "тёмный".

"Я Хатальдир, — донёсся приветливый мысленный голос. — Гортхауэр сказал, чтобы я показал тебе Эс-Тэллиа."

Гвиндор перенес уснувшего Райме на койку, а сам повернулся к вошедшему.

"Мое имя ты знаешь... Может, нам лучше выйти отсюда, чтобы не маячить рядом с Райме? Что, если он проснется? Я не хочу, чтобы он понимал..."

Хатальдир улыбнулся и молча распахнул дверь перед Гвиндором, пропуская его вперёд, в коридор. Подождал, пока тот выйдет, провёл его чуть дальше, — ещё один балкон, стол, скамья.

-Гортхауэр сказал: у нас есть всего пара часов до того, как Эрраэн ступит на берег. Расскажи мне всё. Что он собирается делать, знает ли он хоть что-то о том, что он там встретит? И — главное — _какой_ он? Что им движет?

— Какой... — Гвиндор подошел к краю балкона, заглянул вниз. Сразу же закружилась голова. — Юный, горячий, искренне верит, что может спасти мир, искренне хочет всем добра... Всем — нашим, конечно. Вам он хочет лишь погибели — не думаю, что это тебя удивляет. Он идет наугад. Я не представляю, как он будет искать там хранителя талисмана.

-Науэр найти просто, если знать, как, — негромко сказал Хатальдир. Я встречался с ним. Эс-Тэллиа открыт для всех, кто приходит с миром, но он слышит ненависть. Это особое место, оно чувствует всех, кто там появляется, и реагирует... по-разному. Потому я и спрашиваю, что живёт в душе этого мальчика.

Гвиндор вернулся на скамью, сел напротив "темного".

— Ты сам откуда родом, Хатальдир?

-С Севера, — коротко ответил тот. — Я могу показать тебе Эс-Тэллиа в своей памяти... но никто не может ручаться, что остров встретит Эрраэна так же, как встретил меня.

— Покажешь, — кивнул Гвиндор. — Но неужели ты не понимаешь, что нельзя обвинять Эрраэна в его ненависти?

-Понимаю, — улыбнулся Хатальдир. — Знаешь, при первой встрече с Гортхауэром я попытался его убить. Не вышло, конечно. И вообще в детстве я три года провёл в отряде Барахира, если помнишь такого...

— Помню.

Гвиндор провел ладонью по лбу. Ему было холодно.

— Мы веками сталкивались с вами... и кровь лилась с обеих сторон. Мы пережили Браголлах, поражение, отчаяние... Мы потеряли веру в то, что с вами можно жить в мире. Единицы вроде меня... ну, пусть не единицы, пусть больше... это капля в море, и это все же предательство, как его ни оправдывай. Сейчас ясно, что Мелькор — Моргот — берет верх окончательно, что мы беспомощны — игрушки в его руках. Никуда не деть вековую ненависть, ему будут сопротивляться, сколько хватит сил. Он будет вынужден быть жестоким. Такие мальчишки, как Эрраэн, вырастают в этом; только что рухнули все его надежды, вся вера в возможность честной победы в бою. А ты удивляешься, что он — ненавидит? Разве ваши, кто погибал от рук нолдор, не стали ненавидеть их? Лучше бы на этом вашем острове пытались встретить с миром таких, как Эрраэн.

-Ты не понимаешь, — покачал головой Хатальдир. — Там, на острове, он встретит отражение себя. Зеркало. То, что ты отдаёшь миру, мир и возвращает тебе. Ты думаешь, что мир — это зло, что, допустим, все плохие, все стремятся причинить тебе боль, разрушить, — и мир ответит тебе тем же. Если ты видишь свет звёзд и слышишь ласку ветра, если ты, говоря с людьми, обращаешься к самому хорошему в них, — ответ будет таким же. Подойди к озеру, загляни в него, — и убедишься в этом сам. Остров — это зеркало, усиленное стократно.

Гвиндор усмехнулся.

— Ну и что же? Вот у тебя убили бы всех твоих, тобою овладело бы черное отчаяние... думаю, ты знаешь, как это бывает. И ты встал бы перед таким зеркалом. Что же, это была бы твоя вина? Там, на острове, есть ваши? Или остров этот свободен ото всех? кто там живет?

-Там живёт Наурэ. Он эллеро. И люди, — народ Звезды, как они себя называют.

Гвиндор побарабанил пальцами по столу.

— Я все же не понимаю, — сказал он. — Как же на Эрраэна отразится его ненависть, если люди там нормальные?

Хатальдир нахмурился.

-Я могу показать, что было со мной. Я, конечно, не Гортхауэр, но тебе опять придётся соприкоснуться с "искажением", так что... приготовься.

— Приготовлюсь, — вздохнул Гвиндор. — Давай, показывай. Может, хоть что-то для меня прояснится.

Нахлынуло, — море. Серые волны, смятение... смятение в волнах, которые тянутся к тебе, кажутся почти живыми...

Берег. Увязающие в песке сапоги, горестные крики чаек над головой... Тревога — в самом воздухе, ожидание, неизвестность...

И как будто сам воздух этот и тормозит, и притягивает, и кружит голову, и уже не знаешь, чего ты хочешь: идти ли вперёд, или сбежать, спрятаться, вернуться, остаться в той неизвестности, в который ты и так есть... но нет же, не может быть, чтобы там, впереди, ждало что-то плохое, нет...

И — путь в путаницу скал, в тёмные, пронзённые чёрными тенями и яркими лучами солнца лабиринты ущелий. И стоит замереть в сомнениях снова, как кажется: ты не выберешься отсюда, ты будешь вечно блуждать здесь... Но стоит взять себя в руки, как путь ложится, будто сам, будто по волшебству, и хрустит галька под сапогами, белые мелкие камешки...

И вот — скалы позади, приближается лес, и вдали — домики, уютные, с манящими в вечереющем свете окошками, и огни в этих окнах, ласковые, ждущие...

И вдруг — странное лицо, эльда... но что-то _иное_ чувствуется в нём, не враждебное, просто — иное. И — браслет на его руке, алый круг и руна Пламени.

Гвиндор вздрогнул. Открыл глаза. Видение было очень ярким — как будто он сам на несколько долгих минут перенесся туда, далеко...

— Ему будет страшно, — негромко сказал он. — Он будет в смятении. Тем более — после феанорингов... Что может ожидать его там — при таком положении? люди ведь ему вреда все равно не причинят, наверное?