Гвиндор из Нарготронда

Они летели — казалось, кони сами не знали, что они способны на такой стремительный бег, почти полёт... бешеный цокот копыт яростным эхом разносился по ущельям чёрных гор, и вот, впереди, — Врата. Кажется, кто-то крикнул "Айа Нолофинве", — чтобы с этим именем, как со знаменем, броситься в безумный штурм...

Летели.

Неслись.

И никто не ожидал, что Врата действительно — откроются.

Они даже не задумались, — бросились туда. Казалось, на них вдруг снизошёл безумный и безрассудный дух Феанаро.

Они пронеслись сквозь Врата, вылетели по узкому проходу вперёд, на открытое пространство — и вдруг увидели, что перед ними никого нет.

Никого, кроме грозно спикировавшей чёрной тени.

И за спинами величественно и гулко захлопнулись Врата.

Они были в ловушке.

Чёрная тень сложила крылья за спиной — и оказалась человеком.

Насмешливый взгляд светлых глаз... И короткий, будто молния, жест.

Гвиндор, оказавшийся позади и чуть сбоку, увидел, — как все эльдар, один за другим, неподвижными безжизненными телами падают наземь.

Он остался — последним.

Вспышка его отчаянной ярости была настолько сильной, что, кажется, осветила темноту вокруг. Меч, казалось, пылал в руке — и с гневным воплем Гвиндор кинулся вперед, на врага.

Тот коротко глянул на мчащегося к нему эльда, вскинул руку — и в ней тоже блеснул меч. Чёткий удар, останавливающий чужой клинок, — и, не двигаясь с места, отбросить врага на землю. А затем Гвиндор почувствовал, что на него обрушилась немыслимая тяжесть, от которой невозможно избавиться, — и наступила тьма.

Когда он очнулся, то увидел — каменные стены, и высокое, чистое холодное северное небо за окном... И тот, в чёрном, — стоял у окна, отвернувшись и скрестив руки на груди.

Следом пришло осознание тела. Первым порывом было — вскочить, кинуться на этого, черного, или выкрикнуть ему в лицо... в спину? — выкрикнуть — подлец, тварь!.. но Гвиндор тут же погасил этот порыв, мигом осознав, насколько жалким все это будет выглядеть.

Потом мысли понеслись так, как недавно мчались их, эльдар, кони.

Брат. Все внутри переворачивается, нашел наконец брата, и — эта жуткая смерть....

Черные Врата.

Все наши погибли.

Плен.

Я единственный остался жив.

Почему не убили? Для чего? Зачем этот, черный... неужели сам Гортаур? — стоит здесь, рядом, и ждет, когда я очнусь?

Наверняка уже понял это, только виду не подает...

Гвиндор осторожно напряг мышцы — тело, кажется, слушалось. Даже не ранен...

Тот, у окна, — кивнул, как будто своим мыслям... и обернулся.

Он был действительно красив — чарующей красотой создания Тьмы, и этого нельзя было не признать, даже будучи приверженцем Света.

Завораживающий властный взгляд светлых глаз скользнул по эльфу: ощущение невероятной мощи, да, он опасен, как сама Смерть, но...

-Все ваши живы, — спокойно сказал Гортхауэр. — Так же, как и ты.

И снова — первым порывом было крикнуть — или прошептать — "ложь..." — но Гвиндор промолчал. Слишком слаб он. Слишком беспомощен. А этот, черный, наверняка видел уже тысячи таких, выкрикивающих оскорбления... перед смертью, надо полагать.

В душе все уже падало, падало куда-то, без опоры, закружилась голова, и он вдруг услышал стук собственного сердца — громкий, как колокол. И спросил — самое важное, уже замирая, боясь услышать ответ:

— Что... с битвой?

-Ваши отступили, — жёстко ответил тот. — Тургон бежал в свои горы, Хурин здесь.

Он помолчал.

-Фингон погиб. Мне пришлось пустить в бой ахэрэ, балрогов. Азагхал, король Белегоста, тоже мёртв. Завтра мы будем хоронить ваших воинов.

— Хоронить... — повторил Гвиндор, внутри все сжалось, прорезалось болью... А потом осталась одна пустота.

Конец всего...

— Зачем? — даже это короткое слово далось с трудом. — Зачем вам... Хоронить наших?

Гортхауэр отошёл от окна. Стол, простое кресло... Он придвинул его, сел. Все движения его производили странное впечатление: напряжённые и лёгкие одновременно, с не-человеческой — да и не-эльфийской точностью и чёткостью.

-Они сражались с честью и похоронены должны быть тоже с честью. Те, кто попал в плен, смогут проводить их. У тебя семья есть?

— Нет, — прошептал Гвиндор. — Брат... Был. Вы же его убили! — он все же выкрикнул это, не сдержался, полный боли крик прорвался сам собой. — Там, у отрогов!

Гортхауэр резко подался вперёд, светлые глаза стали пронзительными. Повисла тишина.

-Твой брат... вот как, значит. В каком-то смысле ты прав. Он провёл здесь почти двенадцать лет, решил всё же вернуться домой. От проводников отказался. Готовясь к битве с вами, я собрал всё силы, — и уруг-ай тоже. К ним он и попал, они потащили его с собой на битву. Так что...

Он взглянул в глаза Гвиндору — открыто и прямо.

-...так что можно сказать и так, как сказал ты, хотя в действительности никто из нас не виновен в его смерти.

— Никто... — не виновен, — бездумно проговорил Гвиндор.

Чувствуя себя, словно в дурном сне, он сел на кровати. Оказалось — он только впервые это осознал — на нем сейчас были надеты только штаны и рубаха. Взгляд скользнул по полу — рядом с кроватью стояли его собственные сапоги, грязные, поношенные, порванные кое-где, все в пятнах крови... и тут вдруг словно прорвало душу — он расхохотался, не в силах остановиться, смех переходил в рыдания, и, захлебываясь, он повторял:

— Домой... он просто... шел домой!.. Никто не виновен!..

Тот, чёрный, — молча смотрел на него, меж бровей залегла горькая складка. Потом резко встал, неуловимое движение — и в руке возник, словно из ниоткуда, кубок. Железная рука взяла эльфа за плечо, он заставил его выпить, — терпкий, пряный напиток, от которого мир как будто отстранился за прозрачную стену, — всё это не-со-мной...

Он бы воспротивился, если б мог. Не сумел. Конечно. Сам Тху... Напиток обжег горло, Гвиндор закашлялся, и зазвенело в ушах, сильно, все поплыло.

Безразличия, конечно, не наступило. Но между сознанием и внешним миром словно повисла пленка.

Он пошатнулся, оперся спиной о стену. Прикрыл глаза.

Спросил (голос прозвучал хрипло, непривычно, словно чужой):

— Зачем ты говоришь со мной? Что будет с нами?

Гортхауэр окинул его коротким взглядом: да, подействовало... Кубок исчез из его руки, как будто его никогда не было вовсе.

-Ты открыто повёл отряд на штурм Ворот Ангбанда. До сих пор на это осмеливался только один из вас: Нолофинве. Остальные, — лицо его на миг исказилось, — остальные предпочитали наносить удары в спину. Что же до того, что с вами будет, то выбор — за вами. Захотите — уйдёте. Захотите — останетесь. Но после похорон. Раньше Мелькор вас не отпустит.

— Ты... — Гвиндор замялся. — Ты говоришь серьезно?! Нет, нет... — он повторил, — нет. Эта война, тысячи смертей, Браголлах... огонь... Брат... Нет. Не понимаю, — ему казалось, что говорит кто-то другой. — Либо ты лжешь, либо... я не знаю, что это — лицемерие или... Не понимаю. Почему?!

Гортхауэр пожал плечами.

-Словами не докажешь, лгу я или нет. Пройдёт время — увидишь сам. А почему... Потому что нам не нужны рабы без собственной воли, способные видеть так, как прикажут, делать то, что велят, следовать чужой воле — лордов ли, или тех, кто взял вас в плен. Нет. Смотрите и делайте ваш выбор сами.

Гвиндор помолчал некоторое время. Надел сапоги.

Поднялся... взгляд обежал комнату, уже более тщательно, пристально. Совсем пусто. Голова не то чтобы кружилась, но было как-то странно... непривычно. Подумалось было — чары! — но тут же он понял, что никакие это не чары, просто — напиток: он ни разу не пил такого, но слыхал, рассказывали, такое делали наугрим... И тут вдруг пришло сомнение. Он повернулся к Черному и проговорил недоверчиво:

— А ты... Ты действительно — он?..

Гортхауэр улыбнулся — от неожиданности. Улыбка у него была удивительная, — как будто совсем другое существо, из неведомого мира ночей без страха, когда распускаются таинственные цветы и перешёптываются звёзды...

-И как я должен тебе доказать, кто я? — в голосе как-то враз исчезли металлические нотки.

— Не знаю, — признался Гвиндор.

Он снова сел на кровать. Все происходящее было невыносимо странным. Не мог он, не получалось у него разговаривать с этим существом так, как полагалось бы говорить с врагом. Видно было, насколько такая речь прозвучала бы нелепо... глупо, по-детски как-то. Унизительно. Потому — поневоле — на язык приходило то, что рождалось в голове, а проклятые мысли не желали слушаться воли, они возникали прежде, чем Гвиндор успевал их задавить.

— Ты не похож на Тху, — проговорил он то, что вертелось в уме все последние минуты. — На прислужника Моргота. Ты словно один из нас, только в черной одежде.

-Ну, пожалуй, — задумчиво согласился Гортхауэр, а глаза его странно поблёскивали. — В этом облике сходства с вами много, я не спорю, да мне и как-то больше нравится — вот так. Хотя есть и другие. А что, тебе так хочется увидеть "прислужника Моргота"?

Гвиндор снова молчал добрых полминуты, прежде чем ответить. Кем бы ни был этот, Черный, — разговор между ними ушел совсем не в ту сторону, в какую полагалось. Ведь это же кощунство. Это подлость. Битва проиграна... что теперь будет?! Крах всего, сколько матерей сейчас оплакивают своих сынов, сколько жен не дождутся своих любимых с войны... а он тут сидит — и говорит с убийцей своих братьев так, словно они и не враги вовсе.

Может быть, именно поэтому — все равно уже нечего терять — Гвиндор все же проговорил осторожно:

— Было бы понятнее... по крайней мере.

Гортхауэр кивнул.

-Понятнее, да. Проще.

Он с силой сжал виски.

-Знаешь, чем хороша война? Она сводит всю жизнь к этой простоте: права та сторона, на которой — ты, а там, по другую сторону — чудовища и убийцы. Но жизнь — она сложнее, и каждый раз она будет кричать тебе голосами тех, кого ты должен был бы ненавидеть, потому что это жёны и дети твоих врагов... И если ты отречёшься от неё, от жизни, то этим ты убьёшь её и в себе — убьёшь свою живую душу. Это не мои слова.

— Да, это... Это правда, — согласился Гвиндор. — Я об этом думал, но ты-то... ты же не эльда, не человек, у тебя и матери-то не было, и жены быть не может, и детей, ты же — не то, что ваши... живущие на Севере. Я понимаю. Что там тоже женщины, дети... Конечно. А... чьи это слова? — он нахмурил брови, посмотрел вопросительно.

-Мелькора, — негромко сказал Гортхауэр. — Он рассказывал мне, что такие мысли приходили ему там, в Валиноре, мало того — он сумел принять их и исполнить. Он смог не отдать свою душу ненависти. Мне это не удалось.

— Не удалось... — повторил Гвиндор. В то, что Мелькор действительно мог это сказать, поверилось почему-то сразу. — Почему тогда ты — у него на службе? Почему ты ведешь его войска? Он ведь направляет тебя. Разве это не то же самое, что предать свою собственную веру?

-Предать? — Гортхауэр удивлённо поднял брови. — Нет. Мы вынуждены сражаться, защищать свои земли и своих людей, и если бы мы отказались от этого, дали себя уничтожить, лицемерно и громко провозглашая великие истины о добре и милосердии, — вот это было бы предательством. Что же до того, почему у него, как ты выражаешься, "на службе" — я... — он вздохнул. — Потому что он взвалил на себя ответственность. За всех, кто пошёл с ним — ещё с Музыки Айнур. И что бы мы ни делали, какими бы мы ни стали, — он будет с нами. Он нам не учитель, нет, но он будет сам, собой показывать — как_надо_. И это уже наше дело и наш выбор — решать, принимаем мы это или нет...

— Ну и ... И что же он вам такое _показывает_? — он саркастически, даже издевательски выделил последнее слово — в глубине души чувствуя, что это неправильно... но уже не в силах удержаться.

Взгляд Гортхауэра стал словно стеклянным — как будто он вдруг выстроил меж собой и эльфом невидимую стену. Лицо было бесстрастным.

-Ты ведь знаешь о поединке с Нолофинве? можно было оставить его выкрикивать вызов хоть до скончания Вечности. Можно было выслать за Врата ахэрэ, которые спалили бы его в момент. Нет, — она вышел сам, мало того, — он отказался от своей силы, хотя из-за этой идеи мне хотелось его связать и никуда не выпускать, честное слово... Это был поединок на равных. Вот, сходу пришло в голову...

— Ладно, — Гвиндор вдруг даже ладонь перед собою выставил, настолько чужим — и вместе с тем близким — показался ему этот _взгляд-с-той-стороны_. — Но что же... Что вы будете делать дальше? Войска нолдор разбиты... теперь у нас нет полной силы защититься. Но никто ведь не сложит оружия. Вам будут сопротивляться. До последней капли крови, ты ведь знаешь сам.

-Те, кто хочет войны — получит войну, — прозвучало в ответ устало. — Если после нынешнего разгрома кто-то вернётся к мирной жизни, если тот же Тургон затворится в своём Гондолине, никто их трогать не будет. Но раз мир можно удержать только силой оружия, мы будем это делать. Выбора у нас нет.

Гортхауэр поднялся.

-Ты можешь присоединиться к своим, если хочешь. Тебя проводят. А сейчас, извини, — дела.

— Постой, — Гвиндор вскочил, протянул руку к нему. — Подожди...

Он замялся. Не знал, что сказать. Потом вдруг вспомнил:

— Как же — вернуться к своим? Ты ведь знаешь, наверное, как заведено. Тот, кто побывал в плену, заражен вражьей скверной...

-Знаю, — Гортхауэр не удержался, скривился. — Не торопись. До завтра всё равно никуда не уйдёшь. А там... Многие из тех, кто возвращался к вам, абсолютно уверены в том, что действительно сбежали из Ангбанда.

— Я-то уж точно уверен не буду. Ладно... Где остальные... наши?

Гортхауэр на миг прикрыл глаза, — и через короткое время в комнате появились двое воинов в чёрном.

-Иди с ними. Тебя проводят.

Чёрные воины вывели его первым. Тёмные коридоры, гладкий камень стен, эхом разносящиеся шаги... под ногами тоже был камень, но необычный: когда на него попадал свет, то по полу словно пробегала стая серебристых искр — неярко, глаза не резало, но красиво. Его завели в какую-то небольшую комнату без окон, со странным светильником где-то у потолка, конвоиры остановились, дверь закрылась... а затем — у него замерло сердце: пол под ногами дрогнул, появилось ощущение, что ты медленно летишь вниз. Впрочем, это продолжалось недолго, дверь открыли, и опять — коридоры, коридоры...

Наконец перед ним открыли дверь — а за ней, в довольно большом и до жути пустом зале, тоже без окон, с белыми светильниками под самым потолком, были эльдар.

Те, кто пошёл с ним вместе на отчаянный прорыв к Вратам.

Не все.

Они повскакали с мест, бросились к нему, — выстраданная радость обретения во взглядах.

-Лорд Гвиндор! Ты жив! А мы уже и не надеялись...

Он шагнул вперед, попробовал улыбнуться. Получилось не слишком-то уверенно.

— Я жив, — сказал он. — Как вы? Что с вами было? Сколько времени вы уже здесь?

Один из эльфов — совсем мальчишка — подобрался поближе.

-Да кто ж его знает, время это, — развёл руками. — Здесь окон нет, ни дня, ни ночи не определишь. Как влетели тогда за Врата, увидели этого, ну, чёрный такой, жуткий, который со скал слетел, — он вздрогнул при одном воспоминании, — так потом сразу задыхаться стали, и всё, темнота. Очнулись уже здесь. Те, кто был ранен, исчезли.