«... В ходе подготовки летнего наступления на южном стратегическом направлении с целью выхода к кавказской нефти, немецкое командование поставило задачу полного очищения оперативного тылового района от партизанских формирований. Разработанная силами абвера и службы безопасности операция получила кодовое наименование «Летний гром». Для ее реализации было привлечено более 12 дивизии (9 охранных дивизий, осуществляющих охрану тыловых объектов, и 3 дивизии полного штата , переброшенные из Франции)...».
Отступление 78. Реальная история.
[отрывок] Записки разведчика. Воспоминания Эдуарда Моритца // Серия «Разведки мира». Книга 4. Абвер.
«... Крайне эффективным в борьбе с партизанскими и другими нерегулярными военными формированиями оказалось использование подвижных засад. Суть их состояла в следующем. В соответствие с разведывательными данными сотрудника абвера определяли несколько направлений (это могли быть отрезки шоссе, грунтовых дорог, перекрестки, развилки возле мелких сел и т.д.), где чаще всего происходили нападения партизанских групп. Командование готовило, как правило, две особые группы, которые должны были играть роль наживки. В качестве последней выступали несколько повозок с продовольствием или одинокий грузовик. Группы-наживки страховали специальные отряды егерей, которые двигались параллельно основному маршруту либо базировались на промежуточных базах..
Отступление 79. Возможное будущее.
Небольшой деревенский музей. Экспозиция о земляках, воевавших на фронтах Великой Отечественной войны, подобрана с заботой и любовью. Аккуратно расставлены личные вещи бойцов на красном бархате. Проржавевший пулемет на сошках все еще грозно смотрит на зрителя из-за стекла через погнутую мушку прицела. Рядом с ним притулилась пробитая на сквозь советская каска, покрытая многочисленными трещинками. На центральном месте стеклянной витрины, где освещение образовывало яркий световой круг лежали пожелтевшие от времени документы... Красноармейская книжка, раскрытая по середине; комсомольский билет с небольшой черно-белой фотографией, с которой смотрели пронзительные девичьи глаза. Чуть в стороне лежал еще один документ, который на первый взгляд не имел к экспозиции вообще никакого отношений. Это была записка, на которой черными чернилами было написано несколько предложений... ''Операция началась. Идут массовые аресты. Всех молодых и здоровых отправляют на работы в Германию. В настоящий момент к отправке приготовлено около 400 человек...'.'
Отступление 80. реальная история.
Не подслушанный разговор.
— Черт бы вас побрал! — в раздражении выговаривал плотный мужчина в генеральской форме. — Вы же меня клятвенно заверяли, что после всего этого, они точно сделают свой ход?! И?
Его собеседник, напротив, был совершенно спокоен. Утопая в большом кожаном кресле, он буквально излучал уверенность и беззаботность.
— Не надо нервничать, мой дорогой генерал, — ровно лился его бархатный, завораживающий голос. — Еще совсем немного и наш враг проявит себя. Так было всегда! Будет и в этот раз! — вытащив из серебряного портсигара, на котором была выгравирована анаграмма в виде двух причудливо перевитых букв — A и G, он продолжил. — Еще чуть-чуть и все благополучно разрешиться... Ну а потом, потом нас примет сам фюрер. И поверьте мне, он умеет ценить такие подарки...
— Сколько мне еще ждать? Сколько? Час? Два? Неделю или может быть месяц? — не оценил спокойного тона генерал. — Боюсь, еще совсем немного и я уже буду не в состоянии ждать. Последние месяцы мне приходится всячески тасовать свои войска, чтобы хоть как-то поддерживать их боеспособность, — вскочив от переполнявшего его раздражения, он начал мерить шагами комнату. — Доходит до того, что солдаты начинают проситься на передовую. Вон весь стол завален просьбами о переводе..., — собеседник невозмутимо попыхивал сигаретой, распространяя вокруг себя сладковатый запах дыма. — Вы что совсем не понимаете, чем это может грозить? Никогда ни один солдат в здравом уме не будет проситься из тыловых частей на фронт! Никогда! — он остановился у окна, за которым было еще темно, и прошептал. — Мне кажется все эти чертовы странности доконают и меня. Дева Мария, как же это все мне опостылело!
________________________________________________________________
Село Малые Хлебцы. 4 июня 1942 г.
Утро. Солнце медленно появляется из-за горизонта. Ночная прохлада еще бодрит заставляет кутаться в одежду. Однако еще совсем немного и воздух прогреется. Из невзрачного домика с перекосившейся крышей вышла немолодая женщина с деревянным ведром и пошла к колодцу.
— Ао, — в утренней тишине прозвучал чей-то тихий стон. — Ао!
Испуганно оглянувшись в сторону соседнего дома, женщина оставила ведро и осторожно раздвинула плотные ветки кустарника, которые плотно обступил колодец.
— Кто там? — негромко спросила она, всматриваясь в листву.
— Пить, — вновь прозвучал тот же голос. — Пить...
Раздвинув крупный куст, женщина едва не вскрикнула. Прямо на нее смотрело перекошенное от боли лицо. Черты лица — крупный прямой нос, больший глаза, тонкие губы едва угадывались под слоем запекшей крови и земли.
— Пить! — человек в ободранной советской форме потянул к ней грязную руку с обломанными ногтями. — Дайте, попить! — он тянулся к ведру, которое стояло на почти возле него.
Он пил шумно и долго, словно без воды повел много и много часов. Стекая из наклоненного ведра, она оставляла на его лице светлые дорожки., которые заканчивались где-то под подбородком.
— Мне надо в отряд, — едва оторвавшись от посудины, прошептал он, с мольбой смотря на склонившийся над ним спасительницу. Мне надо срочно в отряд.
Женщина с тревогой прижала свой палец к его рту и отрицательно махнула головой. И только в доме, куда она с трудом смогла затащить его, он услышал ее голос:
— Не надо кричать. Соседи у меня плохие люди, услышать могут, — смоченной в воде тряпкой она начала осторожно смывать кровавую грязь с его лица. — Серафима я. Солдатка. Вот уж с империалистической как век одна векую..., — и под стекающей на пол грязи, ее руки словно руки скульптура высекали резкие черты лица волевого человека — высокий лоб, заостренные скулы, массивный подбородок. — Что ты там про отряд гутарил?
— Мне в отряд срочно надо, — умоляющим тоном проговорил он. — У меня донесение командиру. Нужно срочно передать в его руки... Там люди погибают, — его пронзительные голубые глаза смотрели прямо на нее с таким отчаянием, что она не выдержала и опустила свои глаза. — Серафимушка, срочно надо!
— Где же я тебе партизан сроблю, — удивилась она, вновь смачивая кусок полотна. — Нету тут партизан. Германец вон словно с цепи сорвался. Как третьего дни начал по селу шастать, так до сих пор все и продолжается... Куда?! Лежи, лежи, — неожиданно сильными руками она прижала его к кровати, когда он попытался привстать. — Лежи спокойно. Сейчас поснедать принеслю...
Она отошла от лавки, к которой привалился раненный, и подошла к столу, на котором начала греметь какой-то посудой. В это время бойцу все же удалось встать на ноги.
— Серафима, я должен идти, — еле слышно шептали его обкусанные губы. — Там люди погибают..., — побледневшие пальцы с силой вцепились в косяк двери. — Уйди! Командир ждет донесение... Я должен..., — боец попытался оттолкнуть дородную женщину с прохода, но женщина оказалась сильнее.
— Эх, еловая твоя башка! — беззлобно бормотала она, подхватывая мужчину подмышки и таща в сторону лавки. — Что же вы мужики, такие... Говорят вам, не надо! Нет, все равно претесь вперед и все тут! Вот поешь сначала, а потом что-нибудь придумаем! — она вложила ему в руку деревянную миску с каким-то темным варевом. — Не разносолы конечно, но сытно и полезно. Лес, батюшка, кормит... Я пока с тебя сапоги стяну, рану надо обработать.
Она ловко обхватила сапоги за голенища.
— Сейчас мы потянем... Сапоги то у якие гарные, — в пол голоса бормотала она, ощупывая скрипучую кожу левого сапога. — Муженек мой, царство ему небесное, такие еже носил... Бывало каблук подправит, гвоздочками подобьет... Хоть в пляс пускайся, — со вздохом она взялась за второй. — Рукодельник был, прости Господи его душу. Знатный рукодельник..., — второй сапог приземлился рядом с первым подошвой наружу; крохотные гвозди тускло блестели квадратным головками. — Вот и славно, а то совсем бы обезножил, — женские пальцы скользили по ступням, обмазывая их какой-то мазью с резким запахом.
Доев похлебку, раненный с облегчением откинулся назад. Его лицо порозовело.
— Спасибо, — пробормотал он, рукой хлопая себя по груди. — Думал, сдохну в лесу, и донесение сгинет, — его рука нырнула за отворот гимнастерки и вытащила кусок коричневого бумажного пакета. — Спасибо, Серафимушка, — он выжидательно уставился на женщину.
— Ладно, не зыркай так. Сейчас пойдем, — она накинула на голову платок и схватила с полки что-то небольшое. — Идти сможешь? — тот в ответ кивнул и со стоном сделал несколько шагов по дому. — Подожди-ка! — вдруг она остановилась и как-то странно на него посмотрела. — Знак с тобой? В Лес же идем. Далеко не прячь, при себе держи, не дожидаясь ответа она повернулась к выходу и мужчина увидел, что она держала в руке. — Чего застыл? Говоришь в отряд надо? — в ее ладони скрывалась небольшая деревянная фигурка, блестевшая от частого прикосновения к ней.
Когда они вышли, на улице уже ярко светило солнце. Женщина повернула на еле заметную тропинку, которая шла в сторону потемневшей от времени бани. Ее вросший в землю сруб был густо покрыт зеленовато-бурым мхом.
— Тут недалече, — обернулась она к нему, когда он остановился, чтобы потереть ноющую ногу. — Вон к тому усаду выйдем, а там и до оврага рукой подать...
Боец поправил голенище сапога и оглянулся. Высокая трава хорошо скрывала их следы в том месте, где они сошли с тропки. Он прошептал что-то и пошел за женщиной, оставляя после себя несколько переломанных стеблей пустырника и крохотного кусочка бумаги.
— Почти дошли, — проговорила она, когда их накрыло тенью от высоченных сосен. — Там, почитай, всегда кто-нибудь есть..., — красноармеец встрепенулся и прибавил шаг. — Вот он Лес, батюшка, -забормотала женщина, с благоговением касаясь встречающихся стволов дубов-великанов. — Вот он кормилец, — ее пальцы нежно дотрагивались до коры, иногда на доли секунды задерживаясь. — Избавитель...
Хромающий боец несколько раз оборачивался. Он то и дело хватался за ворот гимнастерки, начиная растирать шею.
— Что, тошно, милок? — не оборачиваясь, бросила женщина. — Ты, покрепче за частицу его ухватись да слова благодарственные почитай, так сразу и легче станет, — сама она продолжала прижимать статуэтку к груди. — Батюшка, он такой... всех привечает, кто попросит.
Боец силился ей что-то сказать.
— Хр-р-р-р..., — вдруг, захрипел он, оседая на землю. — Хр-р-р-р, — руки рванули гимнастерку на груди; ткань с треском разошлась в стороны, на землю упал большой конверт и комсомольский билет.
— Господи! — вскрикнув, проводница подскочила к нему вплотную. — Чи такое?
Боец широко открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух. Пронзительно голубые глаза с ужасом смотрели куда-то вверх, где смыкались плотные кроны деревьев. Его губы открывались и закрывались, словно он что-то пытался сказать. Однако, из рта раздавался лишь хрип.
— Оставь его, Серафима, — буркнул кто-то из-за спины. — Вражина это! — вышедший из-за дерева кряжистый бородач смачно плюнул на задыхавшегося бойца.
— Як же так, дядька Мирон? Балакал партизан он! — женщина ничего не могла понять, переводя глаза с валявшихся на земле бумаг на лежавшее тело. — Вин гумага при нем! Пачпорт вона! — она подняла небольшую книжицу и, раскрыв ее, показала старику. — Вот, Акимов Сергей Петрович, комсомолец..., — ее пальцы держали перегнутые страницы, закрывая собой блестящую скрепку-крепеж. — Як же так?
— Вражина он! — вновь буркнул немногословный дед, крепко сжав в руке изогнутую клюку. — Партизан... Вчерась и нонче с утреца пятерых таких партизан взяли. Поняла, дура-баба?! — старик с ненавистью смотрел, как возле его ног извивался задыхающийся человек. — Приходили, да гутарила... мол партизаны. Бумаги показывали. Кто раненные были, кто нет... Все про командира выспрашивали, — клюкой он проткнул бумажный пакет, разрывая его на части. — Пакет точно такой же показывали. Видишь? — клочки выпотрошенного конверта были белоснежно чистыми. — Одного такого привели сначала, а ен двух как свиней зарезал.
Остолбеневшая женщина с ужасом смотрела на синеющее лицо диверсанта. Он уже не дергался. Его ноги, несколько секунд назад рвавшие землю каблуками, застыли в странной немыслимой позе.
— Отец, он все видит! — проговорил старик, сталкивая ногой тело в овраг. — Со злом ты к нам пришел, так с миром и покойся...
Изломанной куклой тело в красноармейской форме свалилось вниз. Перевернувшись несколько раз в полете, оно застыло на самом дне оврага в мешанине грязи, опавших листьев и поломанных веток. Лишь побелевшее лицо с заостренными скулами, удивительным образом сохранившееся в чистоте, смотрело в небо. В удивительно синих пронзительных глазах Андреаса Даскалоса, уроженца городка Алитус, так завораживавших своей глубиной девушек, отражались медленно плывущие пушистые облака.
— Чего столбом стоишь, Серафима? — недовольно буркнул дед, тряхнув ее за рукав пиджака. — Со мной пойдешь, — с трудом оторвав глаза от лежавшего тела, он недоуменно посмотрела на старика. — Нельзя тебе в селе оставаться... Этот … не один был. Другие придут, — не увидев в ее глазах понимание, он добавил. — Отец со мной говорил, — женщина стиснула в руках деревянную фигурку. — Германец ни как не угомониться... Пошли, Лес, укроет.
Они медленно, переговариваясь друг с другом, пошли в глубь Леса — туда, где губительная трясина смыкалась с вековыми дубами, образую непролазную глушь.
— … Отец, он и есть Христос..., — негромко говорил старик, продолжая уже давно начатый разговор. — Мы по простоте своей не все могем понять, — узловатой клюкой он осторожно отвел в сторону перегородившую им гибкую лапу орешника. — Я так понимаю, что за грехи наши он страдает..., — по узкой тропке Серафиа шла чуть в стороне от него, внимательно ловя каждое сказанное слово.
Ни старик ни его внучка не знали, что операция «Летний гром» перешла в свой основной этап. В течении предыдущих трех дней во всех крупных населенных пунктах, узловых станциях прошли массовые облавы, где хватали по малейшему подозрению и перевозили в особые фильтрационные лагеря. В прилегающих к железнодорожным станциям лесах действовали специальные противодиверсионные отряды, натасканные на поиск и уничтожение партизан. Мелкие села, затерянные в лесах, вдали от крупных городов, наводнили агенты, действовавшие под личиной скрывавшихся от властей подпольщиков, сбежавших из плена красноармейцев, раненных «посланцев» Москвы. Десятки человек, одетые словно под копирку в окровавленные гимнастерки, с перебинтованными головами, словно опытные рыбами, ставящие приманку на крупную добычу, стучались в дома тех, кто был на примете или под подозрением полиции. В разных селах перед сочувствующими взглядами людей звучал один и тот же рассказ, в котором лишь иногда расставлялись иные акценты. В одних случаях это был раненный при задании разведчик, который с риском для жизни добыл секретные разведывательные данные, и умолявший с слезами на глазах помочь ему передать их в отряд. В дома других стучался выброшенные с парашютом диверсант с секретным предписанием с самого верха. В третьих, на людей смотрел обессилевший от издевательств младший лейтенант, который жалобно просил воды...
