Метро

Леха ахнул.

— Точно ли?

— Куда уж точнее! — засмеялся старик. — Этот, Никита-то, все хотел, чтоб дали ему технологии гидропонные. Говорил, что с такими технологиями он овощи за Полярным кругом выращивать будет. Как, Алексей, вырастил?

— Пытался, — Леху душил нервный смех, он даже подхрюкивал от странного веселья. — А кроме гидропоники его ничего не интересовало?

— Как и всех — оружие, — поскучнел архивариус. — Ну да это первый их вопрос, верхних-то. Обскажите, мол, какие у вас достижения по вооружениям. Почти что в рифму говорят, да так одинаково! Подземный танк им нужен. Для какой надобности, правда, понять не могу.

— Нда... А я-то думал... — что думал Леха, так и не сказал, только повздыхал немного, а после вновь спрашивать начал: — Сергей Александрович, так планы города-то у вас есть? Там же и выход должен быть указан.

— Планы есть, — согласился старик. — А выход... Ну, давай посмотрим. Может, и выход найдем.

Вытащил полуистлевшие, плесенью пахнущие остро, папки. Развернул чертежи на тонкой, хрустящей бумаге.

— Вот, ищи...

В чертежах Леха рылся долго.

— Эх, был бы я конструктором каким... Строителем, желательно, — вздыхал невесело. — Вмиг бы разобрался. А так — хрен поймешь, чего тут начерчено!

— Ты, Алексей, запоминай, где места подозрительные, — советовал архивариус. — А потом ножками, ножками... Да и смотри, как оно выглядит. Если увидишь что, на дверь в лифт похожее, значит — оно и есть.

— Ножками... — расстраивался вконец Леха. — Ножками не очень-то и побегаешь. Патрули кругом. Остановят. Не пустят.

— У тебя ж пропуск универсальный, — удивился Лехиной наивности Сергей Александрович. — Вот! — и ткнул пальцем в металлическую радужную пластинку, закрепленную на кармане гимнастерки. — С таким пропуском ты везде пройти можешь.

— Надо же! А я и не знал...

Леха начал бродить по уровням Сталинграда, совал нос во все углы, даже в гидропонные помещения смог попасть. Раньше-то охранники у двери смотрели пронзительно-строго, и Леха отходил с извинениями в сторонку. Сейчас пер нагло, буром, выставив вперед переливчатый кусочек металла. Его никто не останавливал, только провожали настороженными взглядами. Леха видел диковинные растения — наверху о таких и понятия не было, — растущие ровными рядами. Перистые, похожие на пальмовые, листья блеклого — как и все под землей, — лиловатого цвета, укрывали плоды, грушевидные, мягкие, будто водою заполненные. Рабочие, одетые все в те же вездесущие гимнастерки и серо-зеленые, полуформенные брюки, ходили меж рядов, ощупывали дряблые мешочки плодов, опрыскивали их какой-то вязкой, серебристой жидкостью.

Видел Леха на гидропонных плантациях и кучи червей, которые сгребали в чугунные чаны с острыми лопастями внутри. Когда чан заполнялся, взвизгивали сердито лопасти, перемалывали червей в однообразную кашицу.

— Удобрение, — пояснил неохотно один из служащих плантаций, когда Леха уж очень настойчиво пристал к нему с вопросами. — Тут же везде камень. А на камне даже наши растения, что Вавилов еще придумал, расти не особо хотят.

Посмотрев на эти удобрения, Леха несколько дней вообще есть не мог. В каждой ложке питательной смеси, что давали в столовой, видел бледно-розового червя, размалывающегося бритвенной, визжащей от жадности лопастью.

Очень не понравился Лехе подземный город, когда он познакомился с ним поближе. Нижние уровни — жилые, заполненные людьми, больше походили на казармы: теснились одна к другой комнатки, в которых жило по пять-шесть человек. Семей почти что и не было. "И в самом-то деле, — думал Леха, — если детей воспитывать не нужно, то откуда семьи? Для чего?". И вспоминалась ему бывшая жена, сын, даже теща вызвала теплые чувства, когда смотрел он на ясельные помещения, в которых крошечные детишки пялились водянистыми глазами на громадные портреты Сталина.

Пробовал Леха с людьми разговаривать, расспрашивать их о жизни. Но никто не отвечал, проходили мимо, будто и не слышат вопросов. Каждый стремился к своему рабочему месту. "Да уж... — рассуждал Леха сумрачно. — У них ведь ничего нет, кроме работы. Что ж еще делать остается?". И вновь представлялась ему Маруська, ласково подмигивающая подбитым глазом, Верка, жарящая докторскую колбасу. И колбаса эта, вкус которой вызывал раньше отвращение, чувствовалась на языке деликатесом.

— Не ценил раньше. Вот ведь баран! Зажрался... — бормотал Леха, проходя тесными, серыми коридорами, увешанными плакатами. Под каждым плакатом горела синеватая, яркая лампочка, высвечивая выпукло лицо вождя — товарища Сталина, в неизменном френче и с носом картошкою.

— Это не город, Сергей Александрович! — восклицал Леха, прибегая после таких походов к архивариусу. — Это муравейник какой-то! Не люди — винтики машинные. У них и потребностей-то нормальных нет!

— Ну, потребности, положим, есть, — не соглашался старик. — Просто задавлены, загнаны вглубь воспитанием. Их же с младенчества, с пеленок к такой жизни готовят. Да что я говорю, ты сам видел!

Леха вспоминал строгие маленькие лица, сосредоточенные детские глазенки, уставившиеся с жутковатой целенаправленностью в портрет Сталина, и тряс головой, силясь забыть увиденное.

Как-то в одном из коридоров наткнулся на нечто непонятное. Прямо из стены вылетел слепящий, сине-зеленый луч, влепился в противоположную стену, выплавляя в ней нишу. Камень стены засветился алым, потом побелел и потек медленно, важно, а из разлома вслед за лучом выполз металлический крот, чавкая, скрипя и похрипывая. Леха чуть не на четвереньках уполз за угол, перепугавшись до дрожи в коленках.

— Это и был подземный танк, — пояснил архивариус, когда Леха описал ему страшноватый механизм. — Луч — это из гиперболоида. Прогрызет все, что угодно. Броневую сталь режет, как нагретый нож масло.

— Понятно теперь, почему верхние наши так этими танками интересовались, — почесал затылок Леха. — А вот скажите, Сергей Александрович, в последнее время никто не заходил к вам оттуда? — и ткнул пальцем в потолок.

— Давненько уже никого не было. Понимаешь, тут дело такое... У каждого из наших-то командиров свои контакты наверху были. Сменяется, скажем, товарищ Сталин, значит, следующий и не ведает, с кем он там беседовал. Предпоследний Дзержинский, как раз тот, которого хоронили, когда ты у нас появился, еще с кем-то общался, да только преемнику своему ничего не передал. Так что и не знаю, как будет. Может, вовсе теперь связь с поверхностью утеряна.

Леха испугался. Если никаких контактов с верхним миром нет, так могли и лифтовые шахты взорвать, с них станется. Чтоб не пролез кто неподходящий. Леха начал прислушиваться — не взрывают ли чего, и при каждом дрожании стены обливался холодным потом.

Как-то забрел Леха в дальний коридор. Там, в самом конце, по плану должна была быть дверь в лифт, ведущий — по Лехиным предположениям, — к поверхности. Прямо в тоннели метро. Леха шел и мечтал, что вот он, совсем поблизости, вожделенный выход. Резкий окрик остановил его.

— Нельзя дальше! — восклицал щупловатый, бледнокожий — как и все в Сталинграде, — охранник. — Не положено!

— Это почему еще не положено? — возмутился Леха, помахав у охранника перед носом радужным металлическим пропуском. — Мне везде положено. Должность у меня такая.

— Никому не положено, — отрезал охранник, наводя на Леху трубку — электрический пистолет. — Ни с пропуском, ни без. Личный приказ товарища Дзержинского!

Вспомнил тут Леха, что день этот начался отчего-то без надоевших уже речей Сталина. А когда шел он неспешно коридорами Сталинградскими, видел, как сдирают со стен плакаты с портретами, моют стены, смывая даже мелкие бумажные кусочки. "Помер! — сообразил Леха. — Помер товарищ Сталин! Теперь нового сажать начнут...".

— Ну, если Феликс Эдмундович сам приказал... — Леха бочком пошел вдоль коридорной стены, опасливо поглядывая на электрическое оружие. Видел такое на испытаниях — в клочья мишень разрывает. — Так я пойду, пожалуй...

— Стой! — скомандовал охранник, и глаза его зажглись подозрением. — Документы предъяви, товарищ! Велено у всех, кто этим коридором ходить будет, документы спрашивать.

"А Железный-то Феликс не такой и железный, оказывается! — сплюнул мысленно Леха. — Верно, сам Сталиным новым быть хочет, вот и перекрывает все ходы-выходы...". Обернувшись, он увидал уже вожделенную дверь в стене. Обычную, крашеную унылой зеленоватой краской, как там, наверху, красят общественные туалеты. Краска уже пооблупилась местами, из-под нее выглядывал поржавелый металл. Около двери возились мужички со сварочным аппаратом. "Заварят! Сейчас заварят!" — жуткая мысль ударила Леху, он даже покачнулся. И тут же метнулся к заветной двери, за которой, конечно же — он уверен был абсолютно, — был тот самый нужный лифт, который мог унести к нормальной, привычной жизни, к уютному, теплому подвальчику, к Маруське с подбитыми глазами... в общем, к тому, что он так не ценил раньше и внезапно начал понимать, что именно это и было самым лучшим для него.

— Сто-ооой! Стой, гад! Куда-аааа?! — истошно завопил щуплый охранник, и ослепительно-белый, рассыпающийся искрами луч ударил в стену над Лехиной головой.

— Куда надо! — огрызнулся Леха, ударяя плечом одного из мужичков со сваркой. Сварочный аппарат выпал у того из рук, ляснул негромко по полу. Второй же, расставив медвежьи руки, рванул к Лехе — вот-вот схватит. — Накося! Выкуся! — Леха ударил плечом в дверь, предвкушая уже, как уедет нагло на лифте прямо из-под носа охраны.

Дверь даже не дрогнула, только отозвался теплом свежий сварной шов, попав Лехе под пальцы.

"Заварили уже! И что ж теперь делать?" — паническая мысль билась в висках, а ноги уже сами уносили Леху по коридору, мимо щуплого охранника, тупо давящего на кнопку электрического пистолета. Яркая, белая дуга расчерчивала коридор фейерверками, но Леха успел свернуть за угол.

Бежал он долго, сбивая людей. За спиной его звучали недоуменные выкрики. Кто-то додумался, завопил:

— Шпион! — и Леха едва успел укрыться в стенной нише.

Потом плакал, размазывая грязными ладонями слезы по щекам. "Куда идти теперь? Что делать? — спрашивал он себя, не находя ответа. — Феликсу-то доложат о том, что я там был. Ну ладно, имени не знают, так он враз догадается. Пропуск один чего стоит!". Неожиданно подумалось, что в пропуск может быть и следящее устройство вмонтировано, и Леха выбросил металлическую, радужную полоску, ставшую предательской.

Так, не зная, куда деваться и как быть дальше, побрел, таясь от всех, прячась за углами, к архивариусу.

— Хана мне, Сергей Александрович! — заявил сразу, ввалившись к старику. — Напортачил я. Теперь только прятаться.

— Да уж, Алексей, наделал ты дел... — задумался архивариус, выслушав сбивчивый Лехин рассказ. — Если поймают, так без разговоров сразу — мозги вон, да и под колпак. А дверь, говоришь, заварена?

Леха уныло кивнул.

Долго еще потом, напившись чистой, прохладной воды из унитазного бачка, Леха со стариком раскладывали планы подземного города, рассматривали хрупкие, похрустывающие в руках листы. Другой двери на поверхность не было.

— Будешь прятаться здесь, — кривоватый, в пятнах палец архивариуса ткнул в небольшую полость на карте. — Тут и не ходит никто, пылью все давно заросло. Раньше была комната для развлечений. Ну так это сразу, когда только под землю спустились. С тех пор развлечения отменили давно, а про комнату только я и помню из ныне живущих.

— А жрать что? — истерически выкрикнул Леха, и тут же оглянулся с испугом: не слышит ли кто сквозь каменные стены, не подсматривает ли?

— Еду я для тебя достану. А там подумаем. Может, как-то справимся со сваркой. Эх, Алексей, Алексей... Не надо было тебе к той двери лезть. Хотя... И так и этак клин...

— Да нет, не полез бы, так сидел бы себе спокойненько, в потолок плевал бы...

— Друг ты мой хороший! — чуть не прослезился архивариус. — Да в кого ты такой наивный? Твой-то Дзержинский спит и видит, как бы тебя под колпак приспособить. Пока ты свободно по Сталинграду разгуливаешь, все ЧК спать не может, стережет — не расскажешь ли кому о жизни на поверхности. А под колпак одними мозгами — очень даже удобно получается. Знания все — в их распоряжении, а никаких контрреволюционных разговоров и быть не может.

Леха нехорошо выматерился, поминая злобно и маму товарища Дзержинского, и всех его возможных и невозможных родственников.

— Так их, так! — посмеивался старик. — Ах, жаль, что и действительно нельзя так...

В лице архивариуса нарисовалось нечто мечтательное, он, прищелкнув пальцами, завел граммофон, и резковатые, хрипящие звуки "Рио-Риты" заполнили помещение, заметавшись меж каменных, холодных стен.

Глава шестая. "Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое отечество. Никогда до конца не пройти тебя".

Леха потерял счет дням. Лампы под потолком светили равномерно и тускло — помещение не использовалось давно, а в Сталинграде был принят режим жесткой экономии, оправдывающийся постоянно тем, что под землей все сложно достать, в том числе и энергию. Хотя, оправдываться не было необходимости: люди принимали все, как должное, и радовались любому заявлению вышестоящих, будь то объявление войны или сообщение о новом виде овощей, выведенном на гидропонных плантациях.

— Да сколько ж я буду здесь сидеть? — возмущался Леха, вышагивая взад-вперед по комнате. Она была куда как больше, чем его Сталинградская квартирка. Можно было сделать целых пятнадцать шагов. — Сергей Александрович, надоело!

Архивариус только вздыхал. Сколько он ни пересматривал чертежи, выхода не находилось.

— По вентиляции подняться, что ли... — раздумчиво говорил старик. — Но это приспособления нужны всяческие. Алексей, ты как в альпинизме?

— Да никак, — опускал голову Леха. — Я и высоты-то с детства боюсь. Чуть выше третьего этажа — голова кружится и тошнит неимоверно со страху.

— Мда-ааа... — тянул архивариус. — А там еще и трубы гладкие. И как по ним вверх? Это ж не гора, где можно опору в скалу вбить.

— Может, присоски какие вакуумные? — с надеждой спрашивал Леха, вспоминая виденные боевики. — Знаете, есть такие. На башмаки цепляются.

— Фантастики ты обчитался, Алексей, — и старик грустно топорщил желтоватые усы. — Не знаю даже, что и делать. В столовой на меня уже смотрят с подозрением. С чего бы это, — сами себя спрашивают, — у старика такой аппетит проснулся. Раньше-то я без особой охоты это месиво местное ел. Только чтоб силы поддержать. А теперь съедаю все, что дают, да еще и добавку выпрашиваю.

— Так ведь не положено добавки! — ужасался Леха, понимая, что не только сам влип в историю нехорошую, да еще и человека за собой тащит. — Как же вы, Сергей Александрович?

— Почти что молча, — отмахивался архивариус. — Они мне снисхождение оказывают. Я ведь тут — самый старый. Еще первого Сталина помню. Вот и уважают. Морщатся, конечно, но старческие причуды не осуждают особенно. Правда, поговаривают иногда, что неплохо бы меня реактору скормить. Он же у нас, Алексей, на чем хочешь работает. И на неорганике, и на органике. На покойниках, к примеру, вполне благополучно работает.