Метро

— Да нет, что вы! — засмеялся Дзержинский. — Это дальновизор, Алексей Валерьевич. Специально для вас. Будете теперь наши сталинградские новости смотреть. Да и фильмы иногда показывают.

Аппарат поставили в Лехиной квартирке, подключили к каким-то проводам, дивным образом появившимся из стены. Леха покрутился вокруг, открыл заднюю панель, почесал затылок. Дальновизор оказался телевизором, но почему-то с механической разверткой, об электронно-лучевой трубке и речи не было.

— Блин! Диск Нипкова! Да мы такое только на истории радиотехники видали... Ну, я балдею с вас, ребята! — Леха аж сел от неожиданности. — И как мы монитор-то для компьютера склепаем? Таким манером не получится...

Тем не менее, получилось. Что-то вроде лазера — только называлось это гиперболоидом, соединили с дальновизором, и получился вполне пристойный черно-белый монитор. Вот только экран был небольшой, а само сооружение — достаточно массивным.

— Да тут все сплошь гении! — говорил Леха, отхлебывая горячий, сладкий чай. Комитетчики его отводили глаза. Вроде, смущались похвалами.

Дни шли, и опытная модель компьютера была почти готова к демонстрации. Леха нервничал, будто жених, опаздывающий на свадьбу. Удивляло его лишь то, что комитетчики совершенно не волновались. Да они вовсе никогда не волновались, даже не смеялись ни разу. Никогда не было слышно анекдотов, никто ни с кем не ссорился. Только лишь работа занимала их.

— Эх, вот кабы в наших НИИ так могли работать! — говаривал иногда Леха. — А то половину времени кофепития, вторую половину — вышибание денег на какую-нибудь примочку, необходимую для работы. И, что паршиво-то, никогда-то денег этих не дадут!

— Да разве так можно? — секретарь, выслушав как-то Лехины жалобы, был поражен. — А когда ж работать, если все время бегать?

— В оставшееся время, — невесело усмехнулся Леха и попытался рассказать анекдот. Никто не засмеялся, посмотрели только удивленно, даже с испугом странным. Леха вздохнул. Ему самому этот анекдот внезапно показался вовсе не смешным, а плоским и пошлым, совершенно не стоящим внимания. Странно, что раньше хохотал бы до упаду.

Демонстрация прошла весьма успешно. Сам товарищ Сталин пришел посмотреть на компьютер, долго бродил вокруг модели, трогал пальцем бугристый, странно шершавый пластик, одобрительно хмыкал, пускал табачные кольца в потолок.

— Что ж, Алексей Валерьевич, хорошая работа! — хлопнул он по плечу Леху, и тот выпрямился, гордо выкатывая глаза. — Теперь вот надо бы это все покомпактнее сделать. Справитесь?

— Бу-сде-ваш-бродь! — выкрикнул Леха, млея от преданности. И тут же поправился: — Конечно, сделаем, товарищ Сталин. Не извольте беспокоиться даже. Вот еще чуть доработаем, и сразу же сделаем.

— Ну-ну... — кивнул Иосиф Виссарионович, морща картофельный, веснушчатый нос и закладывая руку за борт френча. Ичиги его мягко прошуршали по стальному полу. — Не забывайте, на благо идеи стараетесь! А уж мы оценим, да...

И на лицах совнаркомовских комиссаров расцвели улыбки.

Леха выпросил себе разрешение в архивах покопаться.

— Понимаете, товарищ Сталин, я к вашей системе информационной еще не привык. Мне б по старинке... в бумажках порыться.

Иосиф Виссарионович, глянув искоса на председателя ЧК и дождавшись его одобрительного подмигивания, кивнул.

— Да это не вопрос даже, Алексей Валерьевич! — сказал. — Мы вам и пропуск сделаем, чтоб могли везде ходить, все смотреть. Мало ли, какая мысль свежая вам в голову придет. Вы ж у нас — уникум просто. Единственный такой, других нет.

Леха чуть не расплакался в умилении. Наконец-то! Оценили! Сколько лет в загоне был, никто и доброго слова не сказал. Разве что Маруська изредка. А тут... Почет, уважение, даже пропуск туда, куда Макар с телятами сроду не доходил. Приятно!

* * *

Архивариус оказался дедочком, из которого даже песок давно высыпался.

— Это ж годов вам сколько? — спросил Леха, глядя на подрагивающие, высохшие руки старика, покрытые фиолетово-бурыми пятнами. — Нет, вы не обижайтесь только, но все же...

— Годов? — ухмыльнулся щербато дед, демонстрируя несколько уцелевших, пожелтелых давно зубов. — Ну, считай, парень. Родился я за пятнадцать лет до первой коммуны. Сейчас у нас — семьдесят пятая идет. Значит, ежели по-твоему считать, то — девяносто уже сравнялось, да еще годик проходит.

— Ничего себе! — восхитился Леха. — А выглядите не больше, чем на семьдесят!

Дед лохматой бровью дернул, но видно было, что комплимент ему понравился.

— Поживу еще, — заявил. — Вот как раз до того времени, когда на свои годы выглядеть начну, и поживу.

В архивах Лехе понравилось. Сергей Александрович — дедок-архивариус, — к Лехе нежными чувствами проникся:

— Ты, Алексей, внука мне напоминаешь, — сказал.

— А внуки ваши где?

— Какие там внуки! — рассмеялся Сергей Александрович. — Не было у меня внуков никогда. Вовсе ничего не было, кроме работы.

Леха ему посочувствовал, но дед только рукою махнул.

— Все лучше, чем в детский сад ребенка отдавать. Тут же, сам видишь, Алексей, система строгая. Родили ребенка — а больше его и не видели. Сразу в спецясли. Там уж выращивают, воспитывают.

— А семьи как же? — удивился Леха. С этой стороной подземной жизни за работой он как-то не познакомился. А ухаживать за женщинами времени решительно не было.

— Семьи есть, — важно кивнул Сергей Александрович. — Как же без семьи-то? У меня тоже жена была, пока не померла. Давно уже... Коммун двадцать назад.

— На кладбище, небось, ходите, — предположил Леха. — Так тут даже цветочка не принести на могилку... — внезапно слезы навернулись на его глаза, и так стало тоскливо, так нехорошо, и так жалко старика, что Леха заплакал, неловко размазывая слезы ладонью по лицу, в точности, как в детстве.

— Кладбище? Могилки? — Сергей Александрович отчего-то засмеялся, мелко вздрагивая всем телом, потом глянул на Леху внимательно, и распустившийся было смехом его рот отвердел белой ниткою. — Парень, ты чего это? Что хнычешь? Али жену мою жалеешь? Так ведь не знал ее вовсе. А я свое уже отплакал.

— Не-еееет! — заныл Леха. — Просто вот подумалось... Ну как же так... Ни цветочка, ни памятника-ааааа... — и слезы потекли неудержимо.

— Так. Ясно, — старик нахмурился, глаза почти что скрылись под лохматыми, белыми с прожелтью бровями. — Водички тебе надобно, парень.

Побежал куда-то, вернулся, неся в далеко отведенной руке стакан воды.

— На! — сунул в Лехины руки. — Пей!

— Чайку бы... — попросил Леха, оскальзываясь пальцами по гладкому стаканному стеклу. Во рту пересохло, а на языке появился сладковатый привкус, смешанный то ли с травами, то ли с корицей, то ли с ванильным мороженым. Леха аж кончик языка прикусил. — Сладенького... Если у вас, Сергей Александрович, рафинаду нет, так я из своих запасов взять могу. У меня — неограниченная выдача! — не удержался, похвастался своей привилегией.

— Оно и видно, что неограниченная выдача, — понурился старик. — Нет уж, Алексей. Не надо мне рафинада. А чай пить в архивах не положено. Сам понимаешь, ежели водой бумагу зальешь — пятно останется, да и только. А чаем... так можно и ценного текста лишиться.

— Понятно, — согласился Леха. Всхлипнул еще разок-другой, глотнул тепловатую воду, скривился. Невкусной показалась вода, все о чае сладком думалось. Ну да ладно, нельзя так нельзя.

Зачастил Леха в архив. Уютно ему там было. Вот только обидно, что чай пить нельзя, а так бы совсем хорошо. Со стариком долгие разговоры заводил, интересовался: как и что в подземном городе происходит.

— Я ж в делах этих вовсе человек темный, — признавался. — А понять очень бы хотелось. Мне же тут жить...

— Ну да, ну да, — кивал Сергей Александрович и смотрел на Леху жалостно. Блеклые глаза его заплывали влагой. — Жить тебе тут до самой смерти.

— А вот скажите, вы же, наверное, и революцию видели? — любопытствовал Леха, откладывая в сторону пачки чертежей, что рассматривал постоянно. — Интересно, наверное, было?

— Чего там интересного! — отмахивался дед, подсовывая Лехе очередной стакан воды. — Бежали, стреляли... Я, знаешь, тоже бегал и стрелял. Молодой совсем был, дурной. Не соображал ничего. А так — вроде как романтика! Приключения даже.

— Сейчас жалеете, что ли? — поражался Леха. — Нет, ну вы посмотрите, какие достижения! Чего понастроили! — и обводил рукою вокруг, указывая на Сталинград. — Я вон таблицу Менделеева как увидал, так до сих пор шерсть дыбом стоит. Наверху такого и не видели, и не слышали, и неведомо, когда еще увидят и сделают.

— Правильно, — соглашался Сергей Александрович, а в глазах его таилась тоска. — Не видывали такого наверху, как в нашем Сталинграде понаделали.

Как-то Леха рассказал старику о чудном поезде, виденном им в метрошных тоннелях.

— Драпал я от этого поезда, Сергей Александрович, — признавался Леха. — Ног не чуял, так драпал. Собственно, кабы не поезд, так я, может, к вам бы и не попал. Из-за беготни суматошной и заблудился, а потом и вовсе провалился в вентиляцию вашу.

— Поезд, говоришь? — заинтересовался старик, поскреб подбородок, гладко выбритый, пошевелил желтоватыми усами. Достал папку ветхую, пыльную. — Вот, Алексей, тут про твой поезд написано.

Леха читал и глаза его расширялись все больше. Он-то последнее время уж думал, что привиделся ему поезд, да и пассажиры его странные. Ан нет. В 1911 году с римского железнодорожного вокзала вышел прогулочный поезд, в круиз отправился. И было в нем сто шесть пассажиров, итальянцы богатые, собиравшиеся развлечься. Да только дошел поезд до тоннеля и наплыл невесть откуда молочно-белый туман. Все заволокло этим туманом, а как поезд начал в тоннель входить, туман загустел, стал почти что жидкостью, засветился голубовато, и — пропал в нем поезд. В тоннель, вроде, вошел, а вот обратно не вышел. И пассажиры исчезли вместе с ним. С тех пор призрачный поезд гуляет по железным дорогам. То там объявится, то сям. Где рельсы есть или были — выныривает из временного небытия.

— У нас тут тоже бегает, — сказал Сергей Александрович. — Особо там, где металлы добывают. Рельсы, вагонетки всякие, а нет-нет, да и появится итальянский поезд. Весь праздничный, как с картинки. Итальянцы с подножек свешиваются, хохочут, шары воздушные, разноцветные, пускают. Приглашают с собой в путешествие отправиться. Наши поезд недолюбливают. Говорят — от работы отвлекает, да еще и чистую идею коммунистическую обгаживает всякими буржуазностями, вроде шаров. Тебе еще повезло, Алексей, что ты в этот поезд не сел. А то остался бы там, прыгал бы по времени, к нам бы проездом только заглядывал.

— А ловить не пробовали? Вон технологии какие! Могли б и призрак поймать.

— Так ведь не совсем призрак, — пожал плечами старик. — Ты сам рассказывал, что крысу задавил. Призрак же — создание нематериальное, невесомое. Сквозь призрак крыса б пробежала, даже не чихнула бы. Ну, может, перепугалась, да и только.

— Значит, ловили, да не поймали, — сделал вывод Леха.

— Не поймали, — кивнул Сергей Александрович. — Видно, такая тонкая субстанция, как время, нашим технологиям еще не подвластна. Вагончики эти, судя по всему, через время бегают. Потому и выныривают, где ни попадя. Ты о поезде лучше никому не рассказывай. Не любят у нас о нем говорить. Сейчас считается — суеверие.

— Ну да, ну да. Все, что нельзя руками потрогать — суеверие... — нахмурился Леха.

Старик только хмыкнул, да глянул остро, оценивающе.

— Слушайте, Сергей Александрович, а у немцев в Антарктиде не появлялся ли поезд этот?

— Ну, об этом мне ничего неизвестно. Мне ж допросные листы шпионов не приносят. У Дзержинского спросить надо бы. Но я б тебе не советовал. Нет, никак бы не советовал, — и вновь остро, по-птичьи голову к плечу склонив, на Леху глянул.

Леха задумался, но к Феликсу Эдмундовичу с вопросами не пошел. Свербило что-то внутри, блохою мелкой кусалось. Вот и не пошел.

— Ведь не боюсь я его? — спрашивал сам себя Леха, вымеряя в очередной раз свою комнатенку шагами. Три да четыре, ничего не изменилось. — Нет, не боюсь. Отчего ж тогда не спрошу? А не хочу просто! — и, придя к такому мнению, в согласии сам с собою, пил очередной стакан чаю.

Странное дело, но после визитов к архивариусу, рафинад казался слишком приторным, а чай имел какой-то привкус, напоминающий почему-то о высохшей крови. А раньше ведь нравилось.

Чаю Леха стал пить меньше, а настроение его ухудшилось непонятным образом. Квартирка, столь привлекательная вначале, представлялась убожеством.

— Да у нас коммуналки паршивые и то лучше! — ворчал Леха, стуча кулаком по каменной стене. И тут же спохватывался: — Коммуналки, правда, под землей не строят. А здесь сколько труда вложено! — и на какое-то время возвращалась былая восторженность. Но уже не так, как раньше. На ясном Лехином солнце обнаружились пятна.

— Что-то скучаю я, Сергей Александрович, — говорил он архивариусу, уныло опустив голову. — То ли по дневному свету стосковался, то ли еще что. Может, мне тут бабу какую завести? Я в столовой видел — некоторые очень даже из себя. Кабы наверх их, так сей же момент — на подиум можно. Фигурки, личики... Бледноваты только малость. Ну да на это косметика есть.

Старик смеялся, шевеля желтоватыми бровями. И сказал как-то, оглянувшись опасливо через плечо:

— Ты бы, Алексей, не о бабах думал, а о чайке.

— А что такое? — не понял Леха. — Чай как чай. Ну и потом, я ж к вам в архив со стаканом не прихожу. Что ж вы смотрите на меня, будто не чай я пью, а спирт неразведенный?

— Лучше бы спирт, — все так же оглядываясь, почти что прошептал старик. — Ты б полюбопытствовал как-нибудь, из чего рафинадик делают. Да что в чаек добавляют. Так, за ради собственного душевного спокойствия.

— Да что ж вы загадками говорите? — озлился Леха. В последнее время стал он раздражителен без причины, сердит и хмур. — Хотите что сказать, так внятно изложите! А то — полюбопытствовал бы... Ну и полюбопытствую!

И ушел от архивариуса, гулко хлопнув тяжелой дверью. Старик только головой покачал.

Интересоваться рафинадом Леха не стал. Постарался смутную мысль из головы выбросить. "Это завидует дед просто, — говорил себе Леха, прищелкивая пальцами. На щелчки эти отзывался манипулятор, тащил уже вазочку с очередной рафинадной порцией. Леха отворачивался, делал вид, что не замечает. — Завидует... Точно. У него-то неограниченной выдачи нет, вот и мутит, крутит что-то". Придя к такому выводу, брал рафинад, вертел в пальцах прозрачно-льдистый кусочек, да и клал обратно в вазочку.

— Не хочется что-то, — сообщал растерянно подрагивающему манипулятору. — Видно, аллергия какая-то. Вишь, даже пятнами покрываться начал, — и демонстрировал роботу белый живот без всякого намека на аллергическую сыпь.

Манипулятор, покачав еще немного вазочкой, убирался в стену, и слышался Лехе разочарованный скрип.

— Да что ж такое с этим рафинадом? — не выдержал Леха, пошел спрашивать у архивариуса. — Ну, не понимаю я! Говорят все — гидропоника сплошная, а на сами плантации не допускают, да и в лаборатории биологов заглядывал — ничего не понял. Зверюшек режут, да и только!