— Это тебе, мразь, за шлюху! А вы что стоите, рты открыли?! — обращается бунтарка, отворачиваясь от оседающего чинуши, уже к своим, — Хватайте камни! Бей иродов!
У ближайшей стены церкви действительно лежала куча булыжников, которую раньше никто не замечал, а сейчас она оказалась так кстати.
Пришедшие в себя стражники, вразнобой и не все, бросаются мстить за убитых товарищей, но, не преодолев и половины дистанции, нарывались на шквал камней. Булыжники летят на удивление точно и результативно — это в игру вступила группа прикрытия синеглазки. Потеряв товарища, стража, прикрывшись щитами и выкрикивая ругательства, спешно возвращаются, сливаясь со строем наемников. Сами наемники, до сих пор беспечно стоящие у стены пекарни, прикрываясь ей от холодного декабрьского ветра, быстро выставили строй и ощетинились сталью. Когда булыжники полетели в их сторону, перестроились в две шеренги, плотнее сдвинув щиты. Камни видимого урона больше не приносили, а сам камнепад стал ослабевать — куча не бесконечная. Стало понятно — еще минута, и гвардейцы ринутся в атаку. Не с целью проучить бунтарей, которых во многие разы больше, а чтоб унести ноги, тем не менее, убивая и калеча всех, кто попадется на их пути. Только и в этот раз произошло нечто необычное. На крыше пекарни появились ее работники, и на головы ничего подобного не ожидающих наемников, с высоты третьего этажа стали падать мешки с мукой. Учитывая, что каждый мешок весит целый медимн (медимн — 72кг), то понятно, что каждое попадание если не отправляло сразу неудачника на небеса, то возможности к сопротивлению лишало начисто. Оставшиеся на ногах после мучной атаки менее четверти потрясенных наемников, тут же были снесены обезумевшей толпой. Когда с представителями власти было покончено, на возвышенность из трупов и мешков с мукой взобралась синеглазка. Вроде не громким, но пронзительным голосом произнесла.
— Этот кошель я сняла с убитого мной иуды... — с этими словами она вытряхнула его содержимое себе в ладонь. Монет было больше, чем могла уместить ее горсть, но она не обратила на это внимания, — Это серебренники, полученные им за вашу смерть. Держите — это ваши деньги. — швырнув серебро в толпу, продолжила, — Вот только в ближайшее время тратить вам их не придется — за вкусную еду и хмельное вино, и за все остальное, заплатит богопротивный Роман...
В других районах события развивались практически так же. После ликвидации охраны пекарен, толпы, озверевшие от крови, пускались во все тяжкие. Вовремя подошедшие сотни наемников от Агапита, направили толпу на взятие арсеналов, расположенных вдоль второй линии обороны Константинополя — стены Константиния. Эти арсеналы были созданы в незапамятные времена для вооружения горожан в случае прорыва врагом первой линии обороны. Охрана там была аховая, которая при виде многотысячной толпы покинула свои посты сразу и по английски. Оружие, хранившееся в запасниках, хоть и напоминало музейные экспонаты, но в отличие от кольев, топоров, и прочей хозяйственной утвари, было реальным оружием. Бесчинствующая толпа разрасталась, начались погромы и пожары. Стража самоликвидировалась, переодевшись в гражданское платье, и больше не путалась под ногами, гвардейцы, сделав пару безуспешных вылазок в город, обернувшихся большими потерями, тоже больше не казали носа из дворца. В конце концов, толпа, подогретая алкоголем, науськиванием проповедников Дионисия, верой в безнаказанность и слухами о несметных сокровищах императорской резиденции, двинулась на дворец.
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
** Толпы народа еще только начали прибывать на площадь, как в окружающей дворцовый комплекс стене, распахнулись трое ворот. Все присутствующие на площади замерли: что это — приглашение в ловушку, или безоговорочная сдача дворца? Оказалось, ни то, ни другое. Из распахнутых ворот стали выходить строем части императорской гвардии. Рослые молодцы, один к одному,в золоченых доспехах, выходили плотными рядами. Далее гвардейцы расходились вдоль стен. Каждое подразделение, дойдя до определенной точки, тут же перестраивались в идеальный строй в шесть шеренг. Зрелище было поистине завораживающее. Военные парады двадцатого века, которые я помню, лишившись сверкающих доспехов, шлемов, украшенных пышными султанами, и других красот холодного оружия, выглядели на этом фоне как минимум блекло. Наблюдающий рядом со мной это зрелище Агапит, закрыв ладонями лицо, рассмеялся. Видя мой недоумевающий взгляд, пояснил:
— Это ж надо быть таким идиотом, чтоб выставить парадный строй!
Мне его пояснение ровным счетом ни о чем не говорило. Напротив — все выглядело логично. Дождавшись, когда площадь заполнится быдлом, эти шеренги опустят копья, и не спеша частым гребнем пройдут по толпе. То, что толпа вооружена — не вопрос. Пьяный подмастерье, вооруженный мечом, скорее поранится сам, чем сможет нанести хоть какой-то урон такому противнику. Мои сомнения, высказанные вслух, довольный Агапит развеял в двух фразах.
— То, что впереди выставлены копья, увидят только первые две, ну три шеренги самых безумных и пьяных бунтарей — именно их мои ребята и подтолкут вперед. Те, что сзади, поддержат натиск. Превосходящая в массе толпа в нескольких местах прижмет гвардейцев к стене. Сплошной строй нарушится, фланги будут открыты. Мои мечники, зайдя с флангов будут резать, как кур, копейщиков, на которых напирает толпа с фронта.
— А конница? — указал я на стройные ряды кавалеристов, выходящие из ворот, — С ней проблем не будет?
— Это парадные жеребцы — смотри, какие холеные красавчики. Они приучены гарцевать строем, от толпы будут шарахаться. Да и были бы боевые — где здесь разгонишься?!
Надеюсь, Агапит знает, что говорит — ведь в отличии от святоши, опыта в боевых действиях ему не занимать. Пока прибывала разношерстная толпа, поделился с ним своими (Деда) тактическими разработками. Которые были встречены в основном скептически. Мне пришлось напомнить, кто здесь главный. К счастью, принцип единоначалия за долгие годы службы был глубоко вбит в его подкорку, так что спорить не пришлось. Между тем, дворцовая площадь, способная без труда разместить на своей территории до ста тысяч граждан, была заполнена противоборствующими сторонами уже на три четверти, а народ все прибывал. Прошло еще полчаса, и вокруг командования гвардейцев началось интенсивное движение. Уступать инициативу противнику было не в моих интересах, и я подал условный сигнал. Стихийные выкрики и бряцанье оружием толпы начали резко возрастать. Особо это проявилось в центре площади, где отдельные выкрики превратились в массовое скандирование — 'Долой Романа, Зою Справедливую на престол!'.
Внезапно для всех, скандирующая толпа двинула вперед. Когда до столкновения осталось не более десяти метров, строй гвардейцев ощетинился копьями. В ответ бунтари прошли еще метров семь, и под все усиливающиеся скандирование на копейщиков обрушился шквал камней. Едва первый булыжник достиг строя, первая шеренга встала на колено, полностью прикрывшись щитами, упирая древки копий в мостовую. Вторая, пригнувшись, выставила щиты где-то под сорок пять градусов, накрывая как чешуя, щиты первой. Последующие шеренги накрылись щитами сверху. Только вот толпа не думала останавливаться. Крики ужаса и боли передних рядов, насаженных на копья, слились с уже бесполезными командами центурионов и ревом остальной толпы. Людская масса, в диком экстазе рвущаяся вперед, скандировала лозунг бунтарей Византии — ' Ника! Ника! Ника!'(Νίκα, буквально — Побеждай!) Большинство лучников на дворцовой стене, готовые еще при приближении бунтующих начать обстрел — получили команду.
— Стрелы в колчан! Луки к ноге!
Для центральной шеренги, за которой гарцевало командование 'парада', был припасен сюрприз — кроме булыжников, в их строй полетели горшки с коктейлем Молотова, щедро сдобренным толченой серой. Горящие струи огня, стекая со щитов, проливались на гвардейцев и мостовую, полыхая жарким пламенем и обильно выделяя сернистый газ. Результат не заставил себя долго ждать — строй вздрогнул, и по нему прошла нервная рябь. Еще мгновение — и купол, созданный из щитов начал рушиться, обнажая мечущихся в панике, горящих и задыхающихся людей. Обезумевшие от нестерпимой боли и обижающего удушья гвардейцы, подобно взрывной волне, сметающим все на своем пути тараном, устремились в стороны от эпицентра. Брешью в строю воспользовались наемники Агапита. Меньше минуты назад высокое командование, окруженное адъютантами, ординарцами, и всякого рода штабными лизоблюдами, чувствовало себя в полной безопасности. Теперь же ситуация кардинально изменилась. Вслед за обезумевшими горящими гвардейцами, внесшими в строй личной охраны командующего сумятицу, ворвались бунтари. Иоан Куркуас — командующий полком личной ораны будущего императора, с ужасом наблюдал, как лучшая сотня его полка, пусть и дезорганизованная, тает как снежинки на ладони под натиском прорвавшегося отребья. Последний натиск бунтарей, сминающих остатки охраны, огласил боевой клич атакующих — Вура-аааа!
— Это воины! А не горожане! — давая петуха, проорал Иоан, — Измена! Немедленно отступаем!
Тут же полусотня его личной конной охраны, сминая ряды пехотинцев, рванула к ближайшим воротам. Прокладывая путь командованию.
Услышав знакомое '— Урааааа!', я просто впал в ступор. Мои ребятишки, обученные этому кличу, были категорически предупреждены — не выделятся из толпы. Да и не могли они переорать крики скандирующей толпы. На мой вопрос — КТО эти парни?, Агапит, как само собой разумеющееся, ответил — Русы.
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
— Откуда здесь русы?!
— Ты что, парень, вчера родился? Еще с начала века (с 908 года) на северной стороне бухты сам Лев VI выделил землю для поселения купцов руссов, и освободил их от всех пошлин. А эти воины, как обычно, прибыли наниматься в дворцовые гвардейцы, взамен отслужившим сородичам. Вот только Куркуас им отказал в найме — сказал, нехристи, и слишком молоды. Я думаю, это просто месть — ведь его настоящая фамилия Гурген, а русы семь лет назад, чтоб поправить свое финансовое положение, прошлись по Закавказью. В основном, потрепали Ширваншахов (государство на тер. Азербайджана), но и Колхиде, и Армянскому царству тоже досталось. А эти парни два месяца безуспешно искали работу. Когда уже были готовы были встать в очередь за бесплатным хлебом, подвернулся мой контракт.
Пока слушал доклад и переваривал информацию, картина боевых действий на площади несколько изменилась. Русы шли по следу отступающего командования. Попутно существенно сокращая количество шеренг вражеского строя. От ровных построений гвардейцев не осталось и следа. То, что охватывал взгляд, больше походило на свалку. Ровные коробочки гвардейцев теперь больше походили на агонизирующих амеб, красно-бело-золотистые ложноножки которых таяли в окружении серой массы горожан. Центральные и восточные ворота дворца были уже закрыты. Когда к ним прорывались группы выживших гвардейцев, под прикрытием лучников отворялась калитка, запуская своих. Всё, мне здесь больше делать нечего, и так понятно — кем бы не стал Роман, но после сегодняшней бойни — коронация ему не светит. Условный сигнал на выход из боя — зажигательные стрелы со свистульками, пущенные в ворота дворцовой стены, надеюсь, все увидели и услышали.
Я коротко отчитался перед Зоей о событиях сегодняшнего дня, не забывая о тех нюансах, которые могли быть интересны Деду. Углеокая слушала меня молча и как-то рассеянно, уделяя больше внимания кормлению попугая. Клетка была открыта, и пернатый, восседая на столе, угощался персиком из рук императрицы.
— Она совсем ручная! — с детской улыбкой произнесла наконец Углеокая, — Ты мне ее подаришь?!
И совсем без перехода, добавила.
— Завра утром к западным воротам города подойдет фема, в течение суток подойдет еще две. Беспорядки в городе они прекратят, и обложат дворец, но взять его и десятка фем будет мало. Теми силами, что остались у Романа, дворец можно оборонять год — стены ты видел. А уже через месяц зашевелятся Симион (Болгарский царь), чуть позже Халифат и Лев Трипольский со своими критскими пиратами, а у меня половина флота сгорела. — при этом сделала паузу, и пристально посмотрела на меня, — Мой приход к власти может стать концом и без того ослабленной Византии. Поэтому дворец должен быть взят немедленно, а для этого ты должен убить Романа — нет нанимателя — наемникам некого защищать, контракт закрыт.
— Я не могу! Он мой друг! — вложив во фразу как можно больше драматизма, ответил я.
— Что?! Как?! — спокойствие и вальяжность с лица Зои как ветром сдуло.
— Птицу подарить, говорю, не смогу — друзей не дарю. — поспешно разъяснил я свою фразу, — А в остальном — в принципе, согласен.
Авуста сделала несколько глубоких вздохов, по-видимому, чтоб успокоиться. Еще раз набрала полную грудь воздуха, дать укорот нахалу, но наверное, передумала. В конце концов, эмоции на челе императрицы уступили место властной маске.
— Наглец! Так дерзить императрице — непозволительная роскошь даже для королей, а ты кто? Капитанишка? Купчишка?
Сказала, словно выплюнула.
— Что тебе звания мои — суть важней! Только скажи, и я прямо сейчас покину Константинополь — зачем тебе наглый купчишка... У тебя есть почти готовый патриарх, который молится на тебя, завтра под твоим командованием будет три послушных стратега, и целая армия лизоблюдов в придачу. Я обещал девочкам помочь тебе, и вернуть их на трон. Но ведь тебе я уже помог — и с их троном, тоже, думаю, разберусь.
— Ты прав — суть важней, а я неправа, но все равно права — ты наглец! И твои принцессы наглые, и твоя 'Аврора', и твой 'Дивер', и вся твоя команда наглая — все делают вид, что я главная, но по сравнению с тобой — в медяк меня не ставят. И твоя независимость меня тоже бесит. И я понимаю, что ты можешь сейчас просто выйти, и я больше тебя не увижу... — на этих словах Зоя вдруг захлюпала носом, а ее глаза наполнились влагой, — Прости, я сказала лишнее. Я ведь только выгляжу беззаботной, а сама вся на нервах. С тех пор, как Инга вошла в мою келью, я спокойно спала только на 'Авроре'. А сейчас и подавно — от нахлынувших дел голова идет кругом, одних только писем написала больше, чем за всю предыдущую жизнь. А еще не знаю что с сыном — Роман беспощаден и способен на все...
Ну все, слезы полились ручьем. Не терплю женских слез. Я протянул платок — Углеокая не отреагировала, пришлось самому утирать слезы и сопли императрицы, говорить какие-то банальности. Когда слезы пошли на убыль, хлюпнувшая напоследок Зоя с укором сказала.
— Правду говорят твои приживалки — ты, Саня, гад. Знаешь, как ты меня напугал?.. Никогда не делай так больше! — видимо, чтоб окончательно успокоиться, Зоя вновь переключилась на Деда, поглаживая птица, — Единственная добрая душа в твоем окружении — это птица.
Я аж подавился откушенным фруктом.
— Кха. Да по сравнению с этим наглецом, я просто робкий ребенок! Ты просто никогда не слышала его речей...
