Времена надежды: Путник.

— Не делай так больше, госпожа, прошу.

Алиенор нетерпеливо машет ладошкой:

— Что там у вас за наместник?! Наверное, княжна не зря отказалась идти за него замуж?! Как это можно?! Ведь это же правитель края, не просто знатный человек?! Стала бы госпожа наместница, почет, уважение, да и богатство! Или муж очень старый да горбатый?! Или он... не человек???

Шаэррад пожимает плечами:

— Да нет, он как раз человек. Не сказать, чтобы очень свирепый. Я два раза говорил с ним.

— Ну, ну какой же он, расскажи? — Лиса теребит парня за рукав, заглядывает в глаза: золотые в фиалковые.

— Среднего роста... Волосы обычные, как у твоих братьев — светло-русые. Говорит по-нашему вполне понятно, выговор только мягкий, как на южном Тракте. ГадГород называет ХадХордом. Старше меня... ну так... лет на восемь... или чуть больше.

— Так он человек?! — девушки, кажется, разочарованы.

— Он-то человек. Глаза только нечеловеческие. Цвета хлебной корки; или вот глины. Бурые такие...

"А еще его собственные волки Людоедом называют," — хочет добавить Тигренок, только девушки не дают ему раскрыть рта:

— Но вообще-то говорящие звери у вас в городе есть? Ты их видел? Говорил? Расскажи!

Виргенгаард Кориенталь охотно меняет беседу:

— Ну да, в город пришли лесные торговые компании: медведи-строители, грифоны-перевозчики. На северной окраине начали магическую башню строить, и там целых шесть колдунов будут жить, представляете? — фиалковые глаза Тигренка изумленно распахиваются. Зеленые глаза Алиенор, напротив, сосредоточенно сужаются:

— Шесть колдунов... — повторяет она, будто важнее числа нет на свете. — И как же вы с этим? Бунтов... не было?

"Что за дело девочке до бунтов?" — думает Тигренок, потом досадует и мысленно выговаривает себе: "Дубина! Она же наверняка от бунта бежит, вот и спрашивает..."

— Первое, что Лес крепко держит нас за горло, — говорит Шаэррад, — Бунтовать себе дороже выйдет... А второе, — Тигренку хочется плакать. Но не перед боярышней же! Он сглатывает, хватает ледяного ветра. Наконец, проговаривает:

— Приняли его. Угодил. Со всеми мир: на севере, на западе и на юге. Тракты камнем замостили, сколько людей вдоль них земли заняли, побогатели... Им сало какую хочешь свободу или дедовскую гордость — все наглухо замазало, как по колбасине в уши воткнули... Колдуны ловят воров в стенах, волки вычистили ахтву... ну, разбойников — с трактов. Доволен город.

— Ты... из-за этого ушел? — сочувственно спрашивает Лиса, позабыв, что влезла вперед хозяйки. Но госпожа Алиенор ушла в собственные мысли.

Тигренок согласно наклоняет голову:

— Ну... Почти...

"Гордый" — думает Лиса, — "Не хочет признаваться, что обеднел. Или сильные соперники выжили..."

Шаэррад встает и приседает в такт рыси; вертит в голове воспоминания. По истечении должного срока власть наместника кончилась. Правда, ходили слухи, что Пояс ему оставят еще надолго: Спарк эль Тэмр брал размахом, распоряжался почти без колебаний и ошибался на удивление редко. Словно ему уже приходилось управлять городом или учиться этому у хороших наставников. Надо починить городские стены — без долгих споров вытряс из четвертей деньги и нанял своих медведей. Надо населить край — приказал построить Тракты, мосты, каналы. И через каких-то три года пошли земельные споры там, где раньше хутор от хутора только с вышки было видать; из ничего возникли толпы людей, благодарных наместнику за отмеренную им землю и охотно кричащих за него на вечевой площади. Даже из леса потянулись прежние беглецы — зачем высекать тайные заимки, рвать спину на корчевках, когда степной жирный чернозем раздают почти даром?... Горожане кинулись делить степь, бедные посады почти все разбежались по хуторам. Тигренок знал, что половина не вытянет и вернется, или вовсе погибнет. Но вторая половина бывших нищебродов превратится в хозяев — пусть небогатых, зато способных платить налог... Понадобилось заключить мир с Князем или там с Финтьеном — зовите сюда послов! — и вот два мирных договора в один год. Надо построить невиданное чудо, город на мосту — точите лопаты, сушите строевой лес, копите золото! И все послушно понесли указанную долю, нисколько не сомневаясь, что увидят воплощение чуда. Ну, может на два или три года позже обещанного; но для такого большого дела и пять лет вовсе не срок.

Как вдруг в Ратуше оказался совсем другой наместник. Спарк эль Тэмр передал ему счетные книги, умудрившись даже не провороваться (что вызвало немедленное разлитие желчи у всех завистников), и тотчас отбыл на север. Несмотря на то, что погода для путешествия была совсем неподходящая — Время Остановки, холодное и снежное начало зимы.

Тогда же упаковал вьюки и сам Тигренок. За убийство своего человека никакая власть не помилует. Ни Князь, ни город, ни Лес уж точно. За Опоясанного разыщут на дне морском, тут к гадалке не ходи. А вот кровная месть частного лица частному лицу — совершенно другое дело.

Тигренок подточил прадедовскую саблю, оседлал лучшую из своих лошадей. Узнал, через какие ворота выехал Спарк эль Тэмр с тремя друзьями — и вот уже который день идет по его следу.

* * *

Следы первым увидел Ратин и было следов как-то очень уж много. Правда, после стычки на постоялом дворе Братство тоже имело по четыре лошади на каждого. Вечером и утром долго возились с ними; хлопотно было растапливать им снег для питья; да и везли лошади больше пшеницу для собственного пропитания — "три пуда на вьюк", как нагружают киргизы на Памирском тракте, про которых рассказывал Игнату отец еще на Земле... Спарк тряхнул головой, возвращаясь к следам. Обычно в степи на двух лошадей приходится один всадник. Если считать так, перед ними прошло четыре восьмерки коней и две — людей. Но мало бандитов имеют заводных коней; а кто имеет, в голодный день без колебаний пускает его на мясо. Правильнее было бы считать конь-человек, один к одному... и вот по такому счету Братство скоро увидит восьмерых разбойников на каждого. Ратин даже головой повертел: влипли! Степь ничейная тут приступала к невысокой гряде круглых лысых холмов; табун и люди могли укрываться за любым взлобком. А за грядой уже начинались поля Тенфиорта.

На свет появились клинки; Майс вопросительно обратился к Рикарду. Тот сосредоточенно шептал заклинание. Спарк вспоминал, что он знает о самой деревне.

Тенфиорт был невелик, и надеяться на его жителей в бою с бандой не стоило. Чуть дальше к северу Тракт упирался в городок Алакерт — вот там уже имелись и стражники, и таверны, и целых восемь кварталов населения, каждый со своим выборным в Совет Города; главное — там были каменные стены, никакому коню не одолеть. Тенфиорт, как пограничное поселение, тоже имел стены. Пока на сходке жителей не решил перекрыть ближнюю речушку хорошим каменным мостом. Чтобы чинить переправу раз в пятьдесят лет, а не пять раз в год, как было до сих пор с деревянным. Насколько мост хотели сами жители, а насколько — мимоезжие купцы, знал один Тенфиортский староста. Так или иначе, стены разобрали на камень, из камня построили мост. За проезд по мосту получали деньги и делили на общину — худо или хорошо, а каждому за лето хоть по серебряной монетке да перепало. Разумеется, все хотели восстановить защиту; только никто не хотел ради общинных работ забросить собственный сад или двор. Требовался прямой приказ старосты, но после продажи стен ему не очень-то верили и могли просто не послушать. А заставить силой староста уже не сдюжил. Так вот и вышло, что взамен каменной ограды не появилось ни частокола, ни хотя бы земляного вала.

Сегодня пришла пора расплачиваться. Сперва на заснеженную улицу рысью вкатилась десятка конной стражи. Жители обрадовались, потому как с осени изводили Алакертского войта просьбами о защите. А потом — пока Тенфиорт сгрудился на северном въезде, радостно прыгая вокруг въехавших дружинников — с брошенного даже дозорными южного конца, влетели те самые четыре восьмерки разбойников... малость побольше, чем четыре. На некоторых лошадях сидели по двое! Обычно княжеская конница в таких условиях не дралась. Шутка ли, пять к одному! Но стыдно бежать на глазах у тех, кого защищать приехал; да и в дозорах обычно "чешуйчатая", или "караценовая" рать — средняя конница Княжества, не уступавшая никому и никогда... Словом, десятник только зубы оскалил, давая шпоры — а как сабля в руку прыгнула, и сам не заметил. Лязг и визг подняли над холмами стайку ворон. Майс и Ратин увидели их в тот же миг, как Рикард заклинанием почуял тающий под горячей кровью снег.

— Кидай табун, вьюки и тулупы! — рявкнул атаман, — В деревне рубятся! Они на село напали!

— Да сколько их?

— Неважно! Живей! — Ратин намотал поводья заводных вокруг самого тяжелого вьюка и дернул пряжку. Вещи упали в снег якорем; заводные лошади сгрудились рядом. Братство подняло коней с места в рысь. Ложбину между холмов проскочили махом, тревожно щурясь в белесую муть впереди — да сколько ж их там?

— Ратин! Крикни по-своему! Чтоб нас за них не приняли!

Атаман кивнул и выдал такой пересвист, что кони разом сорвались в карьер. У волка лапы когтистые; а за лошадей Спарк даже испугался — не засекся бы кто на гладком зимнем пути.

Потом стало не до страха. Два перестрела до села кони пролетели за десяток ударов сердца. Мелькнул под копытами злосчастный мост. Ратин орал боевой клич Князя — чтобы не приняли за бандитов. Стражники решили, что подошел зимний дозор с юга — и бесстрашно лезли вперед и вперед. Местный кузнец с сыном вырвали по жерди из плетня и тоже размахивали, как умели — то там, то здесь конь давал свечку, а всадник летел стремглав. Баба в красно-черно-зеленой клетчатой юбке, визжащая громче Ратина и десятника, вместе взятых, запустила прямо в свалку котел кипятка — конский рев перекрыл даже ее.

Но пять к одному — все-таки пять к одному. Потеряв десяток, разбойники сбились клином и решили прорываться на юг — Братства было всего четверо, а дружинников пока что удержалось в седлах больше. Сельчане поспешно ныряли в сени. Сын кузнеца осел под забором, стискивая порезанную руку; сам кузнец с разрубленной головой утонул в сугробе. Храбрую тетку прибило копьем к двери; только сейчас Спарк разглядел на ней рубашку со сборчатым воротником — когда-то белую. Трое княжьих все больше перекашивались на седлах... Вот разбойничий вожак встал на стременах, высоко поднял саблю...

И Рикард закатил неимоверно огромный шар пламени в середину сгрудившейся банды. Уцелевшие кони прянули кто куда: сквозь хлипкие заборы, калеча всадников о крыльца и навесы, разбивая им колени об углы срубов, ломая ноги в канавах... Княжий десятник двинул своего жеребца вперед — а этот громадный зверь превосходил статью и весом даже ратинского вороного. Конь смерчем прошел сквозь невысоких разбойничьих лошадок, как кот сквозь мышиную свадьбу, раздавая пинки коваными копытами, опрокидывая в красные лужи мощной грудью, вырывая прямо из боков куски мяса вместе с лоскутами тулупов.

Уцелевшие бандиты бросали оружие. Прежде, чем Ратин или десятник успели вмешаться, родичи кузнеца повалили сдавшихся на снег, острыми стеклянными ножами вспороли животы и одним движением обмотали каждому вокруг горла собственные кишки. Раненых бандитов забивали обухами, как бьют быков, кололи шильями, как колют свиней; а кто был побогаче и потому носил доспех — такого четверо или пятеро держали за ноги и за руки, прижимая к земле, а еще один человек, уперевшись коленом в спину разбойнику, сворачивал ему голову, как гусю или курице.

— Надо было хоть одного живым, твою так!... — десятник опустил руку с саблей и другой рукой принялся разжимать наглухо сведенные пальцы. — Шустрики деревенские, ет-ть!

— Не говори, кума, сама люблю военных... — Ратин подъехал поздороваться, и согнулся в припадке кашля. Рикард же просто упал с коня — выложился весь. Спарк пошел его поднимать. Майс развернулся к выезду из села:

— За вещами поеду.

— Кхос...торожней... акх...там!

— Не, — мотнул головой десятник, — Ни одна сволочь не сбежала... Однако, сильный колдун!

Проводник уже поднял Рикарда. Сельчане толпились вокруг, выкатив глаза.

— Воды!

— Ну, Спарк... Кхвоють! Так сдохну и не узнаю! — Ратин шатался и отплевывался, а его знаменитый вороной мелко дрожал, — Ну, расскажи, как же ты уцелел... тхогда... на стене?

* * *

Стену Андрей Кузовок ощущал всей спиной. От стены исходило приятное тепло — целый день играло яркое осеннее солнышко, и кирпич хорошо нагрелся. Игнат сидел на том же бревне рядом и точно так же чувствовал тепло вдоль хребта. Чая в этом сне не подавали, а беседа текла неохотно: казалось важнее впитать еще каплю солнца, чем показать свою осведомленность... или даже просто узнать нечто новое.

— ...Толкиеновский хоббит меряет свои поступки высшей правдой, а перумовский только силой. Меч там, мегасуперфайерболл, — говорил во сне Кузовок, — За то и не люблю перумятину. Нету в нем второго слоя, нету глубины, понимаешь? У кого плечи шире, в том и правда. А сила...

— А сила, — лениво возражал Игнат, — Она в ньютонах!

И оба улыбались. О Перумовском хирде, о скрещении алмазного меча с деревянным, спорили не раз. Усатый-Полосатый даже составил краткий вопросник для приходящих в клуб новичков: "Ошибки и глупости при сотворении мира". Видимо, вспомнил его и сейчас:

— Волки твои... Ведь ни собака, ни волк не могут нести всадника на спине — позвоночник не позволяет. В упряжке еще туда-сюда, а верховых никак. Разве на шею посадить какого гоблинса комариной весовой категории... Так он единственно сможет за ошейник клещом держаться, молясь Орлангуру, чтоб волк не вздумал прыгнуть подальше. Крыльев-то гоблинам не положено, а после такого прыжка обязательно понадобятся...

Игнат зевнул не хуже того самого волка:

— А-а, так вот почему они не смешиваются, не дают ни гибридов, ни помесей с дикими стаями — даже за столько тысячелетий развития... Они биологически другой вид. А на волков только внешне похожи...

— Так что ж ты их до сих пор не распознал? Ты же с ними прожил, сам говоришь, десять лет!

— С ними-то десять. А обычных волков, земных, я только в телевизоре видел. Скелетов волчьих тем более ни разу не встречал. Откуда мне знать, какой там должен быть позвоночник, и как он на ходу изгибается; и что потеет литрами — потому что пот охлаждает бегущего зверя. Тоже приспособление, чтобы волк мог бежать долго, как лошадь...

Над головами собеседников с треском распахнулась старая деревянная рама. До пояса вылез отец Игната, отряхнул красную рубашку в светло-серую клеточку, глянул вниз:

— Эй, там! На завалинке! Что это вы несете про тысячи лет?

Кузовок в полном ошеломлении схватился за воротник черной водолазки:

— Игнат, блин!! Ты так больше не... не снись!! Я ж умом тронусь! Это уже не сон, а видеоконференция получается!

Игнатов отец помотал головой: