Времена надежды: Путник.

Пришлось княжескому гонцу войти и присесть. Пригубить напиток: на вкус не из лучших, но и от худших далеко отстоит. По доходам. Оглядеть просторную комнату с большими окнами на север: вычищено и прибрано, как может сделать только женщина, дорвавшаяся до устройства собственного дома. Муж, дом, дети... Где в этой жизни место госпожи Алиенор? За печкой?

Значит, Лиса вышла замуж... если за младшего брата Ветра, то все просто.

По мощеной улице прогремели подковы. Скрипнула калитка.

— Дик! Вороного прими! Если хорошо почистишь, дам из лука пострелять! Живей!

— У нас княжеский гонец, хозяин.

— Вот как. И с чем же?

Распахнулась дверь. Нет, это не младший брат Ветер. Хотя по стремительности может поспорить и со старшим.

— Шаэррад Кориенталь, сотник городской стражи ТопРаума.

— Андрей Нишарг из Краснополья. Посланник господина Северных и Южных Равнин, Великого Князя ТопТаунского, Логвина Грозного. По слову князя, разыскиваю госпожу Алиенор, у которой в услужении состояла ваша жена.

— А! — Тигренок сел на лавку, — Я уж думал, ГадГород по мою голову прислал...

Гость вежливо поднял бровь: дескать, вижу, как пытаешься увильнуть. Не пытайся. Не пытают. Пока.

Шаэррад Кориенталь выдохнул:

— Я и сам у нее казначеем состоял. Да вот... — и неожиданно улыбнулся жене.

Андрей Нишарг стиснул зубы. Представил себя со стороны: примчался тут. Вопросы задает. Княжеским именем пугает. Посланник уронил голову:

— Так где она? Куда отсюда поехала?

— А как вы нас нашли? — тихонько спросила рыжая красавица.

— Да по векселю же! Заемное письмо, герб озвученный. Давно же ищут. На заставы описания не давали, сама понимаешь, не каждому щенку на воротах знать... А деньги рано или поздно понадобятся. Или ей самой, или тем, кто ее похитил. А соколу с вестью тут всего одно солнышко лету... — Нишарг решительно уселся за стол и повернулся к хозяевам:

— Вижу, она просила не говорить никому. Но ее все-таки отец ищет. Изводится. Вдруг ей там плохо?

И Лиса купилась:

— Да нет же! Она счастлива — наконец-то нашла парня, который ей нравится!... — осеклась. Посол вежливо кивнул:

— Я должен увидеть своими глазами. Без этого не вернусь. Тебе, сотник, не надо говорить, что такое вернуться, не исполнив приказа.

Тигренок вспомнил, как на последнем привале перед ТопРаумом рубили дрова. Ратин загнал топор в середину колоды, и тщетно тужился вытянуть. Спарк наблюдал с непонятным выражением лица, потом буркнул ехидно: "Что — за-астря-ял?" И почему-то рассмеялся, будто невесть какую шутку отмочил.

А ведь и правда — застрял...

Не убивать же гонца. За ним — Князь. Силен, видать, батюшка у Алиенор, если добился от Князя помощи в розыске. И зря они на заставы не сообщали. Сколько раз по пути боярышня знаки и грамоты предъявляла. К родичам заезжала в Алакерте, целый дом заняла на пол-зимы... С другой стороны, родичи своего не выдадут. Никому и никогда. На верности стоит мир...

— Господи-ин Ниша-арг!

— Диккин, открой калитку. Кто-то к посланнику с улицы.

— Я мальчишку с конем послал. Сам открою.

— Открой... и пусть Дик быстро придет сюда.

Тигренок вышел, в несколько шагов добрался до калитки, открыл ее и впустил служащего Ратуши: обыкновенного письмоводителя в синем должностном халате. Направив его к дому, сын тысячника заглянул в сад и свистнул, подзывая прислужника.

Вернулись в дом вместе. Письмоводитель уже выходил из дверей. Нишарг, сияющий ярче чайника, торопился следом, переспрашивая:

— Книжная лавка?

— У западных ворот.

— Гербовник, стал-быть, покупал? А точно ли он?

Лиса глазами указала мужу на калитку и велела:

— Проводи гостей! Вежливо. Ве-е-ежливо! Понял?

Сцапала мальчишку за ухо:

— А ты иди сюда! Я тебе велела что?! Вина гостям подать, а не кислятины! Показывай, откуда наливал!

Втащила в дом, захлопнула дверь:

— У западных ворот. Усатый дуболом, стоял с нами, когда тебя нанимали. Как хочешь, но обгони этих. Скажи: ищут. Успеешь, расскажи про гонца. Не успеешь, так хоть издали крикни... через черный ход, на двор, через ограду. Бегом!

И только тут отпустила ухо. Диккин бросился стремглав, отчаянно растирая пострадавшее место. У калитки многословно и витиевато извинялся Тигренок. Андрей слушал с отменным терпением. Наконец, Лиса появилась на крыльце, и взмокший до носков Шаэррад проделал последний поклон.

Посланник не торопясь вернул поклон и пошел к Ратуше, продолжая беседу со служащим:

— Ну, так точно ли он самый?

— Как не точно! На заставе подорожную предъявил с ее личной печатью! — письмоводитель сделал значительную мину:

— Прикажете взять?

Андрей Нишарг только что не мурлыкал:

— Зачем же сразу взять? Пусть ему подковы каким-нибудь знаком пометят. Подпилят, засечку приметную... Следом поеду. Там всего-то четыре дня пути. До Круглой Долины.

* * *

Круглая Долина распахнулась перед глазами путешественников далеко за полдень. Березняки в свежих листьях и золотых пушистых сережках, заканчивались на склонах. Ниже леса склоны поросли ровной невысокой травой, ярко-зеленой по весеннему времени. Дно котловины заметно уходило вниз, но ни малейших признаков болота или даже мокрой земли Спарк не заметил.

Посреди котловины под заходящим солнцем блестело Светлое Озеро. Паломники становились на ночевку у подножия холмов, не приближаясь к воде. Еще в караване Братство выяснило, что ритуал совершается на рассвете. Рассвет — время Жизни. Так же, как полдень — время Огня, закат — Воздуха, полночь — Воды; глухой предрассветный час посвящен стихии Земли, а утро до полудня почему-то считается временем Разума. "Земля рождает Жизнь; Жизнь высвобождает Разум; Разуму не устоять в Огне; Огонь движет Воздух; и Вода гасит ветер..." — так, помнится, объясняли в Школе Левобережья. Но ритуальный счет времени не употреблялся никем, кроме магов. Спарк почти никогда его не слышал.

Скоро уже час заката. Вспомнить урок Терсита, попробовать почуять Ветер?

— Ты узнавал, в чем состоит ритуал? — Ратин неслышно подошел из-за правого плеча.

— Надо просто окунуться в Озеро. Можно в одежде. Главное — поймать миг, когда вода светится зеленым.

— Она и сейчас как будто зеленая.

— Ну... наверное, нужно, чтобы светилась ярко. Или чтобы сама вода светилась. Сейчас-то она просто блестит под солнцем.

— Спарк...

— Да?

— У меня осталась к тебе единственная просьба. Расскажи.

— Как я уцелел на стене?!

— Я испугался тогда. И не пошел бы на стену нипочем. Единственный раз в жизни у меня дрожали колени. Я радовался, что сижу в седле! Никогда прежде и никогда потом такого не было — а ведь я после нарочно лез повсюду, где только можно и нельзя. До сих пор жду страха, как огня в перебитых ребрах. Вот почему я хочу знать.

— Ты спрашиваешь так, будто мы оба умрем назавтра.

— Мы прежние умираем каждый вечер, — выдохнул атаман. — А утром в нашем теле рождается кто-то новый.

Сын Ратри Длинного победил волнение. С нарочитой небрежностью пожал плечами. Но голос... голос еще дрожал. Пожалуй, без "nigil elprovo" Спарк бы не уловил.

— Рассвет. Время Жизни, — согласился наместник. — Ну хорошо. Присядем. Я ведь тоже боялся. Я не знал, что делать. Кто я такой. Могу ли хоть что-нибудь. Или просто Академия мной двигает по доске. Как в наших шахматах. Превратили пешку в коня. Неважно, в ладью там, или в слона. Да хоть в ферзя! Если любая другая пешка может снять тебя с поля... И тогда я подумал: пусть будет что угодно. Все равно, что. Я согласен. Вот мои руки; вот мое сердце — берите. Умного судьба ведет, дурака тащит. Мне казалось, меня катят ногами. Бочонок по брусчатке...Теперь я знаю, для чего люди напиваются. И для чего лучшие бойцы перед поединком очищают голову от лишних мыслей. Мне Лотан давно это говорил. Я даже думал, что у меня получалось. В Кругу... с волками. Но только перед стеной я понял нужную степень очистки. Сосудом Божиим все хотят быть; никто — его ночным горшком!

Подошел Майс. Атаман вежливо отмахнул ему ладонью: пожалуйста, не мешай. Мечник сплел пальцы в знаке высшей срочности. Ратин пожал плечами и поднял руку: перед небом ничто не срочно.

— ...А потом мы влезли на стену. Я сразу вспотел: всегда потею, сколько ни упражнялся. Самое малое усилие — и мокрый, как мышь. Ладно. Влезли. Там горожане. Впервые увидел, как смертники дерутся. Вот где мне стало страшно! Один кидается в ноги, головой вперед. И, конечно, получает меч в затылок. Но, пока его бьют, второй наваливается сверху, прижимает мечнику руки к телу, с размаху лбом в шлем! Мне больно стало, как увидел. А ему уже все равно! Отжимает врагу лицо в сторону — и зубами куда придется. В нос, в щеку, в горло! И они хрипят друг на друге, катаются по стене, а по спинам вторая пара бежит. А еще видел, на стене встал такой хорошо закованный парень, с коротким клинком. Трех смертников разделал на тряпочки, не больше зеленых флажков на их спинах. Стена узкая, не обойдешь. Не успел я подскочить, четвертый разгоняется по зубцам, прыгает — всем телом — и сбивает его вниз, внутрь города. Со стены. Вместе с собой. И крик. На выдохе. Такой, что "о" в "а" переходит. Чтобы имя его помнили. Чтобы с рода позор снять!

Проводник вытер лоб. Ратин вытер лоб.

— ... Дошли до надвратной башни. Навстречу копейщики. Горожане уже испугались. Не то сообразили бы убрать мостик от стены к башне и дверь закрыть. Я вперед. Срубаю наконечники. Прилетело кистенем в ухо. То есть, над ухом. Радуюсь: шлем отменный. Голова звенит, но на ногах стою... Тут зеленые убитых — какие со стены не упали — за руки, за ноги, раскачали, и на копья. Пригнуть к земле или обломить. На стене больше четырех в ряд не встанет, а пока копейщики со мной возились, по зубцам еще двое разбежались. В кучу! И вся эта куча с копьями, вперемешку — со стены. Мы в башню. Тут у меня преимущество: рубятся горожане так себе. Зеленые уже насобирали с трупов: где клинок, где наруч, где и кольчуга. Вороты, конечно, заклинены вглухую. Отбиваем цепи внутренних ворот, створки бабах! — на площадь. Решетка опущена и внизу тоже заклинена. Рычагами на "семь-восемь" тянем кверху, надсаживаемся. Тут из города десяток или даже больше, видимо, запасные... Поздно, мы уже внутри. Тогда они факел в подвал башни, а там, должно быть, дрова и масло были давно готовы. Пламя выше стен. Зеленые кто куда — а остается только на стену, где их стрелами почем зря. А мне все равно. Даже доспех не греется. Первое, что я об этом мире узнал — посвящение Огню... И вот все горит, а я на рычаге повис и плачу: сил не хватает. Одному не нажать! Мост смертники опустили: только стопоры снять, он сам и упал... Засов на воротах размолотили. Решетка тоже прогорит, но это ж когда еще! А черное знамя уже ко рву подходит. Зеленые видят: Опоясанный внутри остался. Обратно в башню — а не войти. За два шага волосы вспыхивают... Хватаю отклепанную цепь, к бадье с камнями. Там стояли такие, чтоб вниз кидать. Бадью волоком на площадку, откуда и сила взялась... Вторую, третью, еще, еще, еще... На цепь нанизываю. Второй конец за подъемный крюк решетки. Бадьи пинками вниз — цепь и решетка вверх. И сам на рычаг. И тогда только пошла герса, и засыпка от ворот откатилась. Вниз выхожу черный, как смола. Пояс вот настолько в копоти. Но живой. Горожане стоят, смотрят. Думаю: надо меч достать. Вяло так думаю, как в воде. А они поворачиваются — и бегут. И тут сзади рык: черное знамя в город входит. Ворота выбиты. Медведи камни раскидывают. Башню из рва поливают. Наспех, чтобы пройти только. Щиты вокруг. Я лицом в брусчатку, а надо мной копья из баллист — взанг! Откатываюсь, в переулок ползу, подымаюсь: все. Взяли. И тут уже с неба Ханарай: северная стена взята. А я стою, и прямо кожей чувствую: отпускает. Отходит. Все. Все кончилось. Буду жить!

Проводник вытер слезы. Ратин вытер лоб, шею и затылок.

— Ты это хотел узнать?

— Мы-то все думали, ты сгорел. А ты никогда потом не говорил.

— Сразу надо было бадьи навешивать. Больше б уцелело...

Помолчали. Спарк все утирал и утирал лицо. Наконец, спросил:

— Тут Майс подходил с чем-то важным...

Атаман поднялся, отряхнул штаны и призывно махнул рукой. Подошли Майс и Рикард.

— О! Усатый вернулся.

Олаус коротко поклонился и начал без предисловий:

— Ищут нас. Рыжая того пацаненка прислала, когда я в лавке с гербовника переписывал чтение герба. Приходили к Лисе от Князя.

— И что с ними?

— Да вроде с ними все хорошо. Но вот штука: парень говорил, меня выследили. А я спокойно все дописал и уехал. На выезде еще раз подорожную спросили, пришлось показать. Готовился драться, ан обошлось...

— Не иначе, хвост привесили.

— Точно, Ратин.

Спарк поглядел на озеро, охваченное множеством костров: стоянки паломников. Больше сотни. На каждой по три-пять человек.

— Найди его теперь в этой каше... Темнеет скоро, а нам еще ужин варить.

— Да мы уже почти все сделали: ужин и шатер. И коней...

Ратин внезапно хлопнул себя по лбу:

— Коней! Где твой белый?

— В роще, где у всех коновязи. Сейчас старший стережет, с заката Майс, с полуночи младший...

Атаман прервал его взмахом руки:

— Спорю на свою долю мяса, у тебя подковы подпилены. Мы с отцом так делали, когда надо было следить.

— Так по Тракту же туча народу шла! Затоптали все налысо!

— И так ясно, что ты по Тракту едешь. Они будут обочины проверять, не свернул ли где... Значит, едут поодаль. Чтобы ты их вовсе не видел. И не тревожился... Та-ак... Ночь у нас есть. Боярышне сказал?

— Она кивнула только. Вон они с Ветром сидят у шатра.

— Окунуться поутру успеем, — подвел итог Спарк. — А ты главное проверь: нужное место, или мы еще не дошли. Готовь там круг, зеленое пламя... чего там тебе еще надо. Только в шатре колдуй. Чтоб не накинулись со всех сторон за святотатство. Судья?

— Годится. Только ночь поделим. Усатый пусть колдует, а мы с тобой постережем. Мало ли, подойдут тихонько, придушат легонько... Просыпается девушка, а вокруг уже с косами стоят...

— Пошли к шатру. Ужинать.

— Вы как хотите, а я с дороги. — Рикард потянулся и выразительно потер спину. — Я ложусь спать.

* * *

Спать Игнату выпало с полуночи до рассвета. (С рассветом предполагали уже идти на озеро.) И не успел он смежить веки, как поздоровались с ним отец — в неизменном костюме — и растрепанный Андрей Кузовок, в свитере и джинсах. Игнат не дал им даже рта раскрыть, сразу давешнее озарение вывалил: а давай, дескать, мы портал между мирами откроем и будем туда-сюда в гости ездить?

— Зачем выбирать, рыжая или блондинка, если можно весь гарем? — Кузовок растянул рот до ушей. — Что ж, идея может, и не новая. Что, в конце-то концов, с открытой Америкой делать, ежели не осваивать?

Отец неожиданно резко бросил:

— Загадят еще и тот мир! Ты же толкинист, нет?