Моё нарушение инструкций обнаружилось не сразу. Робертина провела на свободе полгода, а потом её обнаружили. Поскольку срок свой она отбыла не до конца, то это сочли побегом; её вернули с добавлением срока ещё на полтора года, а мне вкатили четыре с половиной за пособничество в побеге. Вот так я оказался по другую сторону решётки.
Робертина на свободе окрепла физически и смогла досидеть свой срок. Возлюбленного она так и не нашла. Но, по крайней мере, она выжила, а потому я не считаю, что устроил всё это совсем уж напрасно.
— 6.8. Хорошая девушка Сьюзен
Я отсидел уже два года, когда началась война между Орденом и "Авророй". Через некоторое время меня вызвал к себе начальник тюрьмы и предложил досрочное освобождение — при условии, что после короткого курса восстановления физической формы я сразу же отправлюсь воевать: у них не хватало бойцов. Я подумал: с одной стороны, выйти на свободу было бы неплохо — мне осточертели эти стены и медленное угасание на кроличьей крови, а с другой — на войне меня могли убить. Что лучше: впасть в анабиоз в Кэльдбеорге или погибнуть в бою? Какую смерть предпочесть?
Подумав и взвесив, я выбрал войну. Если мне суждено умереть, так уж лучше умереть свободным.
Повоевать мне довелось восемь месяцев. За это время я не получил сколько-нибудь серьёзных ранений и уже начал считать себя везунчиком, но благосклонность фортуны закончилась: в небе над Аляской парни из отряда "чёрные волки" отрубили мне крылья.
Одно крыло было отсечено у самого основания, второе — до половины. Бесконечные секунды свободного падения и — удар.
Очнулся я от боли. Кажется, на мне не осталось живого места. Падал снег, заметая меня, и я попытался отгребать его уцелевшей рукой.
Куда ползти? Я не мог сориентироваться. Метель мешала небо с землёй, север с югом, верх с низом. Я напряг все чувства, но, видимо, перестарался и потерял сознание снова.
Снова меня разбудила боль. Она, как мой хранитель, не давала мне отключиться и замёрзнуть в снегу. Кажется, обе ноги были сломаны.
Левая рука тоже оказалась сломана, и только на правую я мог кое-как опираться, чтобы продвигать своё тело. Похоже, я лежал на какой-то дороге. Как там у Шекспира? "Коня, коня! Корону за коня!" А я отдал бы всё за снегоход.
Возможно, у меня были и какие-то внутренние повреждения. Как чувствует себя отбивная котлета? Наверно, так же, как я.
Я полз с передышками. Боль не позволяла делать долгих усилий, но я уловил запах человеческого жилья и держал курс туда. Сколько я полз? Не знаю. Ночь не кончалась. Ну, всё правильно. Я же за полярным кругом.
Маленький городишко, нет, скорее даже посёлок. Ближайший дом...
Её звали Сьюзен, и она говорила по-французски — на моё счастье, потому что с английским у меня обстояло значительно хуже. Румяные от мороза щёки и блестящие тёмные глаза, полные испуга — вот что я увидел в первую очередь. Учительница в единственной школе посёлка. Да, как Лёня.
Обледеневшей рукой я стиснул её ручку с телефоном: она хотела вызвать спасателей. Я покачал головой.
Она жила одна. Лёжа на полу в её гостиной, я как мог, убеждал её никого не вызывать и вообще никому не сообщать обо мне. Собрав остатки сил, я применил психическое воздействие. В тепле я расслабился и отключился...
И снова боль привела меня в себя. Сьюзен накладывала мне шины на ноги, соорудив их из ручки от швабры, каких-то реек и дощечек. Шоколадного цвета волосы рассыпались по её плечам и шелковисто блестели. Мне так захотелось их коснуться, что я не удержался, протянул руку и ощутил их между пальцами.
— Я знаю, кто вы, — вдруг сказала она. — Вы хищник.
Однако, это был сюрприз.
— И как давно ты знаешь?
— О хищниках? Уже год. Я состою в "Авроре" и готовлюсь стать одной из вас.
Значит, я попал в дом потенциального врага? Неплохо. Интересно, она знает, что я — из Ордена?
— Послушай... Мне нужно отлежаться. Скоро я буду как новенький.
— Я знаю, — ответила она, серьёзно глядя на меня тёмно-карими глазами. Ей очень шло быть серьёзной.
Нет, я не мог обманывать её... Этот милый носик и невинный бутончик губ не заслуживали такого отношения.
— Я твой враг, милая Сьюзен. Я из Ордена.
Коготь был у меня на цепочке на шее, как у всех бойцов. Это — чтобы не потерять с пальца.
— А ты переходи в "Аврору", — предложила она.
Как ни было мне хреново, но я не удержался от смеха.
— Ну ты и сказала... С какого перепугу я должен перейти? Всю жизнь был в Ордене, а тут вдруг...
А Сьюзен стала расписывать мне, чем "Аврора" лучше Ордена, по её мнению. Там мне не придётся убивать людей: донорскую кровь можно получить в "пунктах питания". Можно устроиться на нормальную, легальную работу и быть полезным членом общества — как "Авроры", так и человеческого.
— Что ж ты так агитируешь меня? — усмехнулся я. — Какое тебе дело до меня, красавица?
А она ответила:
— У тебя глаза... человеческие.
М-да, вот так новость... Уже несколько десятилетий я вампир, и глаза у меня должны быть, соответственно, вампирские, а оказывается — человеческие.
— Да, у тебя холодная кожа и клыки, есть крылья, но глаза — как у человека, — сказала она.
Я ощутил в лопатках боль.
— А вот тут ты ошиблась... Крыльев у меня больше нет. Их отрубили члены восхваляемой тобой "Авроры".
Она растерянно умолкла.
— Ладно, — сказал я. — Лучше помоги мне взобраться на этот диван... На полу жестковато.
В сущности, а Орден чем хорош? Они всю дорогу презирали меня, ни во что не ставили, потому что я слегка надул их со вступительным даром. Засадили в Кэльдбеорг, а потом призвали: дерись за нас! И я пошёл драться, как истинный патриот своей родной организации... Без крыльев остался. Гм, интересно, будут они платить мне пособие по инвалидности?
Я пролежал у Сьюзен десять дней, и все эти десять дней она заботилась обо мне, как родная мать. Может быть, я поправился бы значительно скорее, если бы не голодал — ну, не хотел я кусать её! Рука не поднималась... то есть, точнее сказать, пасть не открывалась на её белую изящную шейку. Это было бы плохой благодарностью за её заботу. Я терпел... И когда мог, и когда уже не мог. А потом она принесла мне большую кружку крови. "Откуда?" — мысленно спрашивал я её.
На запястье у неё была повязка.
— Ты что?.. — прохрипел я.
— Пей, — сказала она, поднося кружку к моим губам.
Учуяв запах, я забыл обо всём.
Конечно, этого было маловато, чтобы как следует насытиться, но всё лучше, чем ничего. Мне малость полегчало, а вот она, побледневшая, устало опустилась в кресло. Кровопотеря давала о себе знать.
— Слушай, милая... Не делай так больше, ладно? — сказал я. — Я потерплю как-нибудь.
— Ничего, — пробормотала она со слабой улыбкой. — Тебе это нужно... Чтобы поправляться.
— Не вздумай, — повторил я. — Столько, сколько мне нужно, ты всё равно не нацедишь. Брось эту затею.
Но и на следующий день она принесла такую же кружку. При этом она еле держалась на ногах.
— Прекрати это, — потребовал я. — Я не прощу себе, если ты умрёшь от кровопотери.
Откуда в ней было столько самоотверженности? Зачем она отдавала мне свою кровь? Мне, чужому, да ещё и врагу? Хотя, какой я теперь уж враг... Не знаю. И я ничего не мог дать ей взамен.
А она вдруг попросила:
— Пожалуйста, обрати меня.
— У тебя же вроде и так это запланировано, — удивился я.
— Долго ждать. Я хочу сейчас.
— Зачем тебе это вообще? Что такого ты в этом находишь, что так стремишься стать хищницей?
Она упрашивала, но я отказался. Пусть это делает кто угодно, только не я.
Кое-как я всё-таки поправился. Переломы срослись, раны зажили, только крылья новые не выросли. Отлетался я. Всё.
— 6.9. Козочка
Сью спала, когда я уходил ранним утром. Я тихонько поцеловал её в лоб... Не проснулась.
Я крепко задумался: как мне отсюда выбираться — без крыльев-то? Подумал... и пошёл пешком.
Потом пешком идти надоело, и я угнал машину. Куда я держал путь? А куда глаза глядят. Я на всё забил. Всё достало. Просто путешествовал — ну, или бродяжничал, если быть точнее. Устав от всего, я не искал ничего конкретного. Просто шёл... ехал... шёл... снова ехал. Охотился. Спал, где придётся. Любовался природой.
А потом ребята из отряда "чёрные волки" задержали меня.
"Аврора"? Почему бы и нет? В общем-то, мне было всё равно. Меня обучили и внедрили в полицию: как верно заметила Вика, у "Авроры" везде свои люди. Я ловлю негодяев, а особо отъявленных отправляю в "пункты питания". На корм хищникам.
Вика — единственная женщина после Лёни, которую я назвал "козочкой". Самой Лёни уже давно нет в живых... Она всё-таки вышла замуж, и муж её был русским, по фамилии Безенчук. Их сын Владимир с женой погибли в автокатастрофе, и сестра жены Лариса взяла на воспитание их дочь Вику.
Сейчас она спит на моём плече, даже не подозревая, как сильно я её люблю.
— Глава 7. Горная Цитадель
— 7.1. Чутьё
Мама озадачила меня странным звонком: спросила, какое действие могут оказывать пивные дрожжи на организм хищника. Что-то там, кажется, случилось, я почувствовала это в её голосе. Наверно, у меня уже развилось какое-то чутьё... сродни вампирскому.
...Где-то с шестого месяца я начала чувствовать извращения аппетита, причём весьма характерные. От пищи исходил неприятный запах, а на вкус... В общем, нельзя взять в рот.
В первый раз это случилось утром: я готовила себе завтрак, а Алекс собирался на службу. Он брился в ванной, а я разбила на сковородку два яйца. Да, немного странная у нас семья: мы едим отдельно друг от друга, не сидим за одним столом, не желаем друг другу приятного аппетита, и поговорка относительно пути к сердцу через желудок в случае с моим мужчиной не работает. Я поначалу не придала большого значения странному запаху, поднимавшемуся от сковородки, только глянула — не пригорело ли? Да вроде нет.
Сделав на соковыжималке апельсиновый фреш, я отрезала три ломтика батона и переложила яичницу на тарелку. Немного грустно завтракать в одиночестве... Но что-то я пока никак не решусь на обращение, хотя мой муж — хищник, и ребёнок, судя по всему, будет им тоже. Алекс вышел из ванной, вытирая полотенцем свежевыбритые лицо и голову, а я отправила в рот кусочек яйца...
Фу, гадость какая!.. Яйца протухшие?.. Одной рукой поддерживая живот, а другой прикрывая рот, я метнулась к кухонной мойке, выплюнула всё и прополоскала рот.
— Пушиночка, что с тобой? — Меня обняли руки Алекса. — Тебе нехорошо?
— Да кажется, яйцо плохое попалось, — пробормотала я.
— Бывает, — сказал он, а сам посмотрел на меня внимательно.
Я взяла стакан с соком, чтобы запить. Но вместо привычного кисловато-сладкого вкуса я ощутила нечто настолько отвратительное, что и слов не подобрать, чтобы описать, на что это было похоже.
— Что, и апельсины плохие оказались? — спросил Алекс, когда я выпрямилась над мойкой, в которую вылился из моего рта сок.
— Кажется, да...
Он взял стакан, понюхал, сморщился.
— И правда, гадость.
— Это для тебя — гадость, а я... — начала я и осеклась. Холодок догадки коснулся моих плеч и волос.
И Алекс смотрел на меня с пониманием во взгляде. Но в ужас он не пришёл, а обнял меня и ласково, щекотно прошептал на ухо:
— Всё хорошо. Я с тобой, мячик.
Мячик — это намёк на мой живот, круглый, как будто я проглотила мяч. Меня обычно коробило это прозвище, а он специально, чтобы поддразнить, называл меня так: его забавлял мой обиженный вид. "Ты такая уморительная, когда дуешься, — признался он. — У тебя так мило губки оттопыриваются, и нос смешно шевелится!" Но говорил он это с такой нежностью во взгляде, что долго обижаться было просто невозможно. Сейчас мне было тоже не до обид... Но по другой причине.
— Ты сейчас подумал то же, что и я? — пробормотала я.
Он помолчал, тихонько касаясь губами моего лба и виска.
— Думаю, мы с тобой оба знаем, что это значит, — ответил он.
— Я бы не стала торопиться с выводами, — сказала я, а у самой колени дрожали. — Сегодня поеду в центр, посоветуюсь с Гермионой, попробуем выяснить, что это на самом деле такое.
Алекс смотрел на меня с ласковыми морщинками в уголках глаз.
— В этом есть и плюс, родная. Теперь можно целоваться без опасений, что это испортит тебе аппетит.
Его губы мягко и властно накрыли мой рот. Хоть и прохладные, но всё равно их нежность заставила что-то глубоко в моей груди сладко ёкнуть. Ребёнок вдруг толкнулся, и Алекс засмеялся.
— Что, кроха, приревновал? Сейчас, и тебя поцелую.
Он погладил и поцеловал мне живот, а я сказала:
— Вообще-то, у нас будет девочка. На УЗИ уже видно.
Пришлось ехать в центр без завтрака. Я описала Гермионе ситуацию, и она сразу предложила меня обследовать. Я и сама хотела поскорее во всём разобраться, и мы приступили к обследованию безотлагательно.
Что же оно выявило? Оказалось, что я не превращаюсь в хищника, я по-прежнему человек, а крови требует не мой организм, а маленький вампирчик у меня в животе, у которого проснулась жажда крови. Но как ему её получить? Сам он её пить не может, остаётся действовать только через маму. А его мама была в шоке, оттого что теперь не могла взять в рот человеческую еду.
— Значит, "Плацента" работает, — сказала я. — А я уже было подумала, что начинаю превращаться...
— Она работает и пока что прекрасно справляется со своей задачей, — кивнула Гермиона. — Но всё-таки не следует забывать, что существует вероятность заражения во время родов, и даже кесаревым сечением её не исключить. Скорее, оно даже увеличит риск.
— А что если ввести перед родами повышенную дозу? — предположила я.
— Не факт, что это сработает, — ответила она. — Надо думать. Это серьёзное препятствие, которое может свести на нет весь смысл "Плаценты".
Я вздохнула. Шансы — пятьдесят на пятьдесят. Или я останусь человеком, или стану хищником...
— А с другой стороны, — сказала Гермиона, чуть улыбнувшись, — почему бы тебе всё-таки не перейти к нам? В твоей семье все хищники — мама, муж, дочка. И только ты — человек. Подумай... Зачем тебе стоять особняком от них?
Подобный разговор был у меня и с Алексом где-то через полгода после свадьбы. Я здорово напряглась: ведь перед свадьбой он обещал, что не будет настаивать на моём обращении в хищника, а теперь начал мягко подводить к тому, чтобы мне всё-таки превратиться. Теперь ещё добавилась малютка-хищница, что растёт внутри меня, да ещё Гермиона. Все смотрят на меня и ждут...
— Ладно, не напрягайся, — улыбнулась Гермиона. — Я бы сказала, что это неизбежно, но коли всё же есть шанс, то... решать, конечно, тебе.
Я ужасно не хотела пить кровь. Хоть значительную часть своей жизни я провела среди вампиров, но представить себе, что я тоже стану питаться, как они... Мне становилось от этой мысли неуютно. Я старалась не думать о том, как Алекс питается — представляла, будто он ест... скажем, в кафе. Но сколько ни пытайся что-то воображать, от реальности не уйти, и эта реальность под вечер заявила о себе тоскливым чувством в животе. Надвигался голод. Я забилась в кресло и закрыла глаза, обречённо прислушиваясь к нему.
