Науфрагум: Под саваном Авроры - Том первый

— Скорее!!!

Отличница не заставила себя просить дважды, но поторопилась, прихватив ножницами кожу на ладони. Выхватив у нее проводки, я скрутил оголенные концы и сунул обратно.

— Держите на весу, чтобы не замкнули друг о друга!.. — гаркнул я и метнулся обратно к люку. В последний момент затормозил и обернулся к девушкам: — А-а-а, нет! Лучше бегите быстрее к трапу и вниз, в гондолу — там безопаснее!..

Веревка снова обожгла ладони, и я сосредоточился на том, чтобы вовремя затормозить, поэтому бросил взгляд вперед лишь после того, как ноги ударились о крышу рубки. Здесь я и замер, как пораженный громом.

'Олимпик', скрипя и стеная всеми своими сочленениями, карабкался вверх вдоль стены вертикального скального сброса, рассеченного трещинами и ощетинившегося острыми выступами гранита.

Нос дирижабля уходил все выше и выше, и скоро устоять на ногах стало невозможно. Мне пришлось схватиться за холодную дюралюминиевую балку, и лишь в этот момент я заметил, что принцесса стоит рядом, точно так же вцепившись в ферму и не отрывая взгляда от надвигающейся стены.

Как и все прочие дирижабли, 'Олимпик' страдал родовым пороком — малой маневренностью. Замедленная реакция на рули не позволяла надеяться на резкий набор высоты, а огромная инерция продолжала нести воздушный корабль по гибельной траектории прямо в гранитный отвес. Но теперь уже стало ясно намерение капитана Фаррагута: работая рулями и винтами, он заставил циклопическую сигару длиной более трехсот ярдов задрать нос, получив дифферент на корму не менее тридцати градусов. Центр тяжести продолжал движение по той же дуге, ведущей к зазубренному частоколу вершин, но теперь длинный дирижабль поднял нос. Вместо того, чтобы удариться в лобовую или распороть о пики брюхо и раскрошить полную людей пассажирскую гондолу, капитан сместил точку надвигающегося столкновения в сторону хвоста, в район крепления стабилизаторов, где в этот момент не было ни единого члена экипажа.

Риск все равно оставался огромным — стоило дирижаблю зацепиться какой-нибудь деталью конструкции, и он встал бы вертикально, потеряв скорость, и рухнул бы назад с обрыва высотой не менее пятисот ярдов. Оставалось только молиться и уповать на то, что капитан Фаррагут знает, что делает. Судьба 'Олимпика' и всех, кто находился на борту, должна была решиться в ближайшие секунды.

Неотвратимо надвигающиеся острые скалы, поблескивающие в свете луны, гипнотизировали, но каким-то запредельным усилием воли мне удалось сбросить засасывающее, тягучее наваждение.

Наверное, в этом была какая-то болезненная бравада, но я вдруг понял, что могу выбирать, на чем остановить взор в мгновения, которые могут стать последними. Повернув голову, я взглянул на стоявшую бок о бок принцессу. Не знаю, о чем она думала, но, словно почувствовав мое движение, повернулась ко мне.

Ветер трепал золотые волосы, теребил золотой аксельбант на плече декоративного ментика. Загадочная глубина зеленых глаз затягивала, точно в омут.

Наверное, надо было что-то сказать.

— Получилось довольно насыщенное путешествие, ваше высочество.

— Только не думала, что оно закончится так быстро, — печально проговорила она. — Вопросов стало больше, но ответов... как не было, так и нет.

— Возможно, — согласился я. — Но я все равно много узнал, и многому научился. В том числе у вас, ваше высочество.

— А я у вас, господин Немирович, — принцесса чуть улыбнулась. — Удивительно, еще сегодня утром я понятия не имела, кто вы такой. И не подозревала, как много нас связывает.

— ...Связывает? Что же?

— Например, отношения наших предков. Вам не приходило в голову, что, обернись прошлое чуть по-другому, мы могли бы оказаться братом и сестрой?

— Не приходило, — искренне ответил я. — И лучше пусть останется как есть. Хотя... я заметил, у вас не самые лучшие отношения с принцем Яковом?

Принцесса помрачнела.

— С удовольствием обменяла бы его на кого угодно. Жаль, что родственников не выбирают. Не знаю, как мне заслужить ваше прощение — ведь это из-за моей легкомысленности Яков разозлился на вас и подстроил ту подлость.

— Мне и в голову не пришло вас винить, ваше высочество.

— Нет, не говорите так. Хуже всего осознавать, что я в глубине души всегда знала, как он опасен, хотя пока и не творил подобных безумств... насколько мне известно, конечно. Если бы я была более ответственной...

— Оставьте, ваше высочество, сейчас это уже совершено неважно. Глупо терзаться последние минуты, если мы не выживем. А если наоборот... лучше порадоваться.

Как раз в этот момент заслонявшие все поле зрения скалы расступились. Рубка прошла точно между двух бритвенно-острых останцов, нависающих над пропастью, точно корабельные форштевни. Казалось, можно было рукой дотронуться до верхушек раскидистых сосен, впившихся корнями в трещины скал на гребне.

Обратная сторона хребта оказалась не столь крутой. Пологий склон, поросший лесом, простирался на четверть мили, прежде чем снова уйти вниз крутым обрывом.

Как раз в тот миг, когда перед нами открылась эта панорама, конструкцию дирижабля сотряс тяжелый удар. Докатившаяся до носа волна упругих деформаций заставила все сочленения корпусного набора застонать и завибрировать.

Мы с принцессой едва устояли на ногах, изо всех сил держась за балку. Гул винтов оборвался — то ли капитан отдал приказ 'стоп-машины', то ли мото-гондолы просто сорвало. Нос дирижабля с жуткой плавностью, точно в замедленной съемке, пошел вниз. Отдаленный грохот и скрежет рвущегося за спиной металла все не стихал, но корпус 'Олимпика' продолжал медленно, по сантиметрам, ползти вперед. Черные вершины сосен вдруг оказались почти под ногами.

Рискованный, но рассчитанный с хирургической точностью маневр капитана Фаррагута удался. Дирижабль преодолел обрыв, пусть и ударившись хвостом. Зато корпус опустился в практически горизонтальное положение, остался без поступательной скорости и улегся на плоской вершине хребта. Но долго он в этом положении оставаться не мог — лишившись руля и двигателей, 'Олимпик' стал неуправляемым, и первый же порыв ветра мог столкнуть его обратно в пропасть или потащить по земле, ломая огромный, но хрупкий дюралюминиевый скелет. Если капитан решился сбросить гондолу, это должно было произойти именно сейчас — даже минута промедления могла оказаться роковой.

Не сговариваясь, мы обернулись назад, к пассажирской гондоле. Ее днище фактически легло на кроны соснового бора.

Мое внимание вдруг привлекла одинокая фигура, стоящая на балконе прямо напротив рубки, чуть левее бессильно повисшей переходной галереи. На фоне освещенного окна блеснули золотые эполеты, длинные волнистые волосы... принц Яков?!

Судя по тому, как принцесса вздрогнула и замерла, она тоже увидела его. Повисла тишина. Словно подчеркивая важность момента, умолк даже отдаленный скрежет и гул.

Принц молча смотрел на нас, пристально, не отрываясь. С расстояния пятнадцати ярдов и против света я не мог рассмотреть выражения его лица, но чувствовал, что он не сводит глаз с сестры.

В следующий миг где-то выше, на уровне, где вертикальные стенки пассажирской гондолы прилегали к округлой сигаре основного корпуса дирижабля, затарахтели многочисленные петарды. Резкие красноватые вспышки мелькнули над головой принца.

Сработали пресловутые пироболты. Освобожденная гондола мягко, точно на лифте, пошла вниз.

За мгновение до отстрела принц сорвал с лацкана алую розу, поднес к губам и изящным движением бросил в сторону Грегорики. Все было ясно — и также ясен был ее ответ. Решительно подняв подбородок, она отвернулась, не желая смотреть на брата.

Конечно, принц понял, что она хотела сказать. Но теперь он обратил свое внимание на меня. Вытянув руку, указал пальцем, чтобы не оставить сомнений, и резко провел ладонью под подбородком.

Безусловно, посыл был понятен не менее, чем обращение к принцессе.

Под хруст ломающихся стволов гондола провалилась ярдов на десять вниз и легла на землю, чуть накренившись. Электрическое освещение погасло, но я рассмотрел, что принцу пришлось схватиться за перила, чтобы удержаться.

Нет-нет, это не испортило его осанки.

Как благородно, как артистично он это делает! Воистину, королевская грация и достоинство. Если бы это было театральное представление, сейчас зал вскочил бы на ноги, разразившись несмолкаемыми аплодисментами и криками 'браво'! Еще бы — невероятно романтическая сцена: рыцарь в сияющей броне отчаянно протягивает руки вслед возлюбленной, которую уносит в небеса зловредный длиннобородый карлик — роль, по смыслу принадлежащая вашему покорному слуге. Кажется, я видел что-то такое в одной опере.

Что же, повинуясь законам жанра, следовало возвратить мяч Руслану. Вспомнив славянские корни и быстро оглянувшись на принцессу — не смотрит ли? — я согнул в локте сжатую в кулак правую руку, а левой энергично стукнул по ее сгибу.

Кажется, принц вздрогнул.

Впрочем, рассмотреть что-то уже было затруднительно. Разом облегченный на две тысячи тонн корпус дирижабля начал плавно всплывать, ускоряясь с каждой секундой, оставив гондолу лежать на земле. Она становилась все меньше и меньше, пока не скрылась вовсе в тенях, отбрасываемых вершинами. Разбойный ветер подхватил накренившийся искалеченный дирижабль, быстро набирающий высоту, и понес куда-то в северо-восточном направлении. Странно было лететь, не слыша ставшего привычным низкого рокота винтов. Только горелки продолжали гудеть, нагнетая теплый воздух.

— Слава богу, — с чувством выдохнула принцесса. — Кажется, гондола упала с небольшой высоты. Люди не должны были пострадать, да?

— Капитан — несравненный мастер. По-моему, никто на свете не сумел бы выйти из такой безнадежной ситуации.

— Он тяжело ранен, но спас тысячу жизней! В романах мне доводилось читать о таких железных людях, но не я думала, что доведется встретить их и в жизни.

Смотреть, как она радостно улыбается, было настоящим удовольствием.

— Ну, ваше высочество, у этого спасения есть еще несколько авторов. Вспомните, как решительно вы повели нас на штурм рубки.

Принцесса покачала головой и помрачнела.

— Ничего бы не получилось, если бы вы не пошли за мной, рискуя жизнью. Как бедняга Фрумос... и Тодор — надеюсь, его уже нашли и перевязали.

— Это верно, — вздохнул я. — Мы даже не знаем, сколько всего людей погибло.

Я не стал упоминать убитого телохранительницей на трапе мятежника. Второго, про которого мы совсем забыли в горячке — он так и остался оглушенным лежать на крыше рубки и, наверняка, скатился с нее, когда дирижабль накренился. А еще кровавые пятна на полу в рубке. Мертвых тел не осталось, видимо, их тоже выбросили наружу. Кто это был — стюарды-трансильванцы, которые захватили рубку и потом были убиты по приказу фон Кёмница? Надеюсь, хоть вахтенные пилоты остались живы — все-таки, первая фаза мятежа оказалась по большей части инсценировкой, которую готовили сразу несколько сторон. Сам помощник под конец практически слетел с катушек, и был готов убивать направо и налево, но та певица-вампирша, видимо, все же не была столь решительно настроена, чтобы казнить людей. Да и принц, аккуратно подставивший ей своих трансильванцев, вряд ли собирался доводить дело до кровопролития. Если не считать меня — хотя то, вернее всего, была спонтанная вспышка гнева и раздражения — и... возможно, фон Кёмница. Хотя нет, едва ли. Скорее всего, Яков хотел спровоцировать старшего помощника, тайно потворствовавшего Софии, помогавшего ей пробраться на борт и пронести оружие, и намеревавшегося расправиться с принцем ее руками. То есть, принц намеревался заставить помощника обнаружить свое участие в подготовке мятежа так, чтобы можно было предать это широкой огласке. А если вспомнить слова убийцы из трюма, то вырисовывалось определенное заключение. Главная цель Якова Тюдора, скорее всего, была вовсе не в том, чтобы поймать фон Кёмница — какая бы кошка не пробежала между ними — сколько в том, чтобы вывести на чистую воду его покровителей, тех, кто хотел ликвидировать наследников династии — заговорщиков еще более высокого уровня из Сената. Интересно, почему они вдруг ополчились на последних Тюдоров? М-м-м, нет, из того, что я узнал за этот вечер, найти ответ на последний вопрос не получалось. Понятно лишь одно — на этом мрачном фоне тайные историко-генеалогические изыскания принцессы выглядели совершенно невинно.

Вот это клубок! И как меня только угораздило в нем запутаться?

— О чем вы думаете? — вдруг поинтересовалась принцесса. — Полагаю, худшее уже позади. Не стоит так хмуриться, господин Немирович. Мне больше по душе решительное выражение, с которым вы орудовали пожарным топором.

Э-э-э, ее высочество изволит шутить? Впрочем, действительно хватит мрачных мыслей. Мы уцелели, это главное.

— Вы правы, ваше высочество. Хотя нам предстоит еще немало. Нужно помочь капитану опустить дирижабль на землю, а потом как-то добраться до гондолы и присоединиться к остальным.

— И вызвать помощь. Хотя она может быть ближе, чем вы думаете... а, вот и девушки!

Действительно, площадка подъемника опустилась — видимо, просто под собственным весом, так как электричества уже не было. Там была не только телохранительница, но и Госпич с Алисой. Черт, я же кричал им, чтобы бежали в гондолу — вполне бы хватило времени перебраться к остальным. Зачем они остались? Ну, что касается Алисы, то наверняка из чувства противоречия — она всегда все делала мне наперекор.

Но теперь рыжая подруга с сияющими глазами кинулась мне на шею.

— ...Получилось, Золтик! Мы спасены!

— Вот видишь. Я же говорил! А тебе бы только визжать да рыдать.

— Ой, ладно! Если бы я не нашла тот проводок, который ты проворонил, еще неизвестно, что бы получилось!

— Ну, медаль ты точно заслужила. Так и передам наградной комиссии. И про всех остальных тоже. Госпожа Госпич, если бы вы не заметили ракеты, помощника нипочем не удалось бы выкурить из рубки, так что и вам земной поклон.

Отличница стыдливо зарделась и сделала вид, что протирает очки.

— А что касается вашей горничной, просто нет слов, ваше высочество, — обернулся я к принцессе. — Ей обязаны жизнью не только мы с госпожой Госпич, но и все остальные! Едва ли существует на свете девушка, более достойная рыцарского звания — подумайте об этом!

Принцесса и без моих напоминаний привлекла к себе высокую телохранительницу и благодарно обняла, шепча что-то ей на ухо. Кажется, на суровом лице валькирии все же появился легкий румянец — но она так и не проронила ни слова.

— Кажется, мы снова высоко поднялись. Становится холодно, а в облаках снова начнется сырость. Давайте пока спустимся в рубку, — предложил я. — Странно, почему капитан не снижает вертикальную скорость?

Объяснение нашлось слишком скоро.

Фаррагут неподвижно сидел в кресле, откинувшись на спинку и смежив веки, словно покойник. Но не успел я испугаться, как он приоткрыл глаза на наши голоса.

Принцесса взяла его тяжелую руку, благодарно сжав в ладонях.