Науфрагум: Под саваном Авроры - Том первый

Возмутительно! Хотя Максимилиан не был мне родным по крови, тебе известно, что я почитаю его, как старшего брата, и был счастлив, когда он избрал в жены мою сестру. Прости, милая внучка, трудно держать себя в руках, когда я думаю об этом. Поверь, дело не только в чести фамилии. Если (не дай то Господь) предположения, которыми я неохотно поделился с тобой, вдруг окажутся верными — ты понимаешь, чем это может грозить. Ситуация складывается настолько неприятная, что я принял решение прояснить все на месте, несмотря на расстояние. Корабль уже готовится к вылету по моему приказу — я отправлюсь не позднее, чем завтра. Молюсь лишь о том, чтобы не опоздать, ибо последствия могут быть непредсказуемыми.

Милая Грегорика, жалею о том, что нарушил твой душевный покой, но не имею права оставить тебя в неведении. Что меня расстраивает еще больше, так это непонятное поведение Якова. Боюсь, он или не отдает себе отчет в происходящем, или имеет какие-то собственные планы. В любом случае, возьму на себя смелость посоветовать — будь настороже. Мне гораздо спокойнее думать, что рядом с тобой Брунгильда; а ты, конечно, можешь положиться на нее всецело.

На этом позволь попрощаться, и еще раз прости за неприятные известия. Надеюсь снова услышать, как ты по старой привычке назовешь меня 'дядюшкой', хотя стоило бы — дедушкой'.

— Я не до конца понимаю, что имеет в виду дядюшка Магнус... — озабоченно нахмурившись, проговорила принцесса. — Получается, агенты Сената действительно ведут на этом континенте какие-то поиски, рассчитывая найти... компрометирующие свидетельства?

— Хорошо, если только их, госпожа, — мрачно отозвалась горничная.

— Ты думаешь? — Грегорика сложила руки на груди и задумчиво приложила согнутый палец к губам. — Дядюшка определенно утверждал, что все было уничтожено.

— Рассчитывают найти остатки? — предположила Брунгильда.

— Не исключено, конечно... хотя едва ли прадед был настолько невнимателен, — принцесса прошлась по скрадывающему шаги пушистому ковру, повернулась назад. — Но если даже представить, что там осталось... что-то еще... зачем?

Она прямо взглянула в глаза горничной.

— ...Для чего им может понадобиться такое? Даже предположение, что кто-то хочет еще раз макнуть в грязь память Императора, чтобы не выглядеть на его фоне столь отвратительно-жадным и коррумпированным, выглядит логичнее.

— Трудно судить, госпожа. От них можно ждать и не такого.

— О да. Взять хоть МакАртура или Бжезински. Если представить, что им в руки попало нечто подобное... Господи помилуй! Это просто в голове не умещается! — воскликнула принцесса.

— Лорд Магнус не стал бы предостерегать напрасно, — почтительно, но твердо напомнила Брунгильда.

— Ты права, — принцесса нервно прошлась еще раз. — Он пишет так, словно ужасно встревожен или почти... почти в отчаянии.

— Боится опоздать.

— Да, путешествие займет не меньше недели, как бы он ни торопился... а ведь мы пролетим над местом уже завтра утром. Источник всех загадок так близко... что это просто сводит с ума, — Грегорика резко остановилась, всматриваясь в проплывающий за окном сумеречный пейзаж. — Если дядюшка опоздает... и случится что-то страшное... как я смогу взглянуть ему в глаза?

— Лорд Магнус доверяет вам всецело, госпожа. Телеграмма тому свидетельство.

— Да, он всегда относился ко мне, как к родной. Но чем я могу оправдать его доверие теперь? Здесь только мы с тобой, никому другому довериться нельзя... и почему-то я чувствую себя так, будто время утекает сквозь пальцы.

— Рассчитывайте на меня, госпожа, — в жестком голосе Брунгильды звучала безраздельная преданность. — Готова на все.

Грегорика взглянула на нее через плечо.

— Правда? Но ты не обязана следовать за мной, если я начну совершать глупости и безумства.

Брунгильда упрямо подняла голову.

— Следовать за вами — мне больше ничего не нужно, госпожа.

— Даже если я вдруг прыгну за борт? — вздохнула принцесса.

— Да, — горничная вдруг взглянула ей прямо в глаза. — Неплохая мысль, госпожа.

— Мысль?.. — принцесса замерла. — Постой, ты же не имеешь в виду... А! Ведь ты уже прыгала с парашютом!

— Да, госпожа.

— Но разве на пассажирских дирижаблях бывают...

Вместо ответа Брунгильда шагнула к стенному шкафу, отодвинула створку и вынула два коричневых ранца с лямками. Звякнули массивные металлические пряжки.

— Виновата, но лорд Магнус дал указание пронести их на борт, тайно. И велел не говорить вам, госпожа.

— Боже мой! Ах, да, конечно...— принцесса смущенно приложила ладонь к щеке. — ...Я бы наверняка не согласилась, ведь для других пассажиров парашютов не предусмотрено, только спасательные жилеты и надувные шлюпки. Поэтому вы с дядюшкой, тайком...

— У меня нет оправданий, госпожа, — чопорно склонила голову горничная. Но Грегорика просияла, порывисто шагнула ближе и восторженно сжала ее плечи.

— Но это же чудесно, Хильда! Мы и в самом деле сможем что-то сделать! Сами! Не прячась за других!..

Пламя, которое вспыхнуло в глазах Брунгильды, было лучшим ответом принцессе. А она, сжав кулак, продолжала:

— ...Наконец-то можно будет не просто утираться в ответ на плевки, а доказать, что я права! Что именно дедушка и прадед спасли все, что тогда еще можно было спасти! Что все мы обязаны им жизнью, все, включая этих неблагодарных лгунов и бульварных писак!

— Да, госпожа.

— Решено. Мы спрыгнем с парашютами, когда 'Олимпик' приблизится к Оппау, доберемся туда и все выясним. Главное, чтобы нас никто не заметил и не успел остановить. Если агенты Сената там что-то разнюхивают, выведем их на чистую воду. Конечно, нам может потребоваться и поддержка...

— Лорд Магнус прибудет через неделю.

— Точно! Дядюшка поможет навести порядок. Все складывается на редкость удачно.

— Позволите собрать консервы, одеяла и одежду?

— А, ты же упаковала охотничий костюм и сапожки для верховой езды — отлично! Объяснишь мне, как правильно прыгать с парашютом. Но сейчас важнее всего разработать маршрут. Помощник капитана говорил, что мы пройдем над столицей, а не над Оппау, то есть, на несколько десятков миль южнее. Поэтому нужно понять, как не заблудиться и добраться до цели. Где-то здесь был атлас Гардарики...

— Вот он, госпожа.

— Чудесно. Так, вот Оппау... а вот и Берлин, значит, дирижабль пройдет где-то здесь. Около шестидесяти миль. Хм. Пешком идти будет довольно долго. Но смотри, тут идет железная дорога. Помнишь, что рассказывал тот студент из Йеля, Зо́лтан Немирович? Вдруг нам удастся найти дрезину и последовать по стопам прадедушки?

— Гарантировать нельзя, госпожа. Вернее спрыгнуть здесь, на берегу Рейна. Легче сориентироваться. Найти лодку и проплыть вниз по течению — дня два или три. Я хорошо умею грести.

— Ты же и меня учила, помнишь? Думаю, вдвоем мы справимся. С парашютом, конечно, посложнее, но я буду вдохновляться детскими впечатлениями. Когда мы с тобой прошмыгнули в конюшню на сеновал и прыгали с балок в кучи восхитительно-душистого сена...

— Мне очень жаль, госпожа. Вас потом наказали.

— Оставь, это одно из самых дорогих моих воспоминаний. Как жаль, что нам пришлось расстаться на восемь лет! Наверное, я не говорила... но год назад, когда ты вернулась ко мне... это было настоящее счастье.

— Вы слишком добры, госпожа. Я не достойна этих слов.

— Не нужно скромничать, Хильда. В одиночку мне ни за что не организовать такой побег. Все-таки, это совершенно пустынный континент, глушь, дичь... Может быть, не так ужасно, как было в тот момент, когда здесь пробирались прадед и дедушка Максимилиан, но... но все равно.

— Госпожа, еще одно. Мы не знаем точного маршрута.

— Действительно. И где именно находилась установка, тоже. Знаешь, нам бы очень помог дневник, о котором упомянул этот Немирович. Его дед описал там по крайней мере часть пути... до того момента, как погиб сам... Если бы мы смогли получить дневник и переписать... ах, боюсь, уже не успеем! Сегодня вечером дают бал, и я не могу не показаться, иначе у дверей выстроится очередь из любопытных, желающих знать, что со мной случилось. На подготовку будет всего несколько часов после полуночи. Остается только попросить у него дневник, чтобы возвратить после. Но согласится ли он?

— Позвольте забрать дневник из его каюты. Во время бала, — предложила горничная.

— Это называется 'украсть', а не 'забрать'. Нет, так нельзя, — покачала головой принцесса. — Конечно, он несдержан на язык и заставил меня понервничать, но в конце повел себя... как благородный человек. Ты не находишь?

— Госпожа, вы слишком хорошего мнения об этом повесе, — поморщившись, заметила Брунгильда. — Знай вы его получше, не говорили бы так.

— Но ведь и ты его не знаешь. А на самом деле это ведь я была неправа. Набросилась на него с несправедливыми упреками, оскорбила его бабушку, сорвала на нем бессильную злость... и в итоге уселась в лужу. Он ведь наверняка прочитал в дневнике, но обещал молчать о том... что дедушка Максимилиан и в самом деле был хорошо знаком с ней. Откуда еще у нее мог оказаться дедушкин платок с монограммой?

— Может быть, случайно, госпожа?

— Увы, в такие многозначительные случайности я не верю. Ты же помнишь, что медальон лейтенанта Немировича был завернут именно в этот платок.

— Да, госпожа. Судя по всему, та пожилая леди, Виолетта Немирович, отдала его внуку, попросив вернуть в Гардарику.

— Но ведь лейтенант — ее муж — не вернулся в Либерию. И это означает, что медальон мог попасть к ней лишь одним-единственным путем.

— Через принца Максимилиана?..

— Как же еще? Видимо, он сразу завернул медальон в платок, чтобы вернуть родным, когда... когда его соратник погиб, — голос принцессы внезапно дрогнул и прервался.

— Госпожа?..

— Хильда, представляешь, каково пришлось дедушке Максимилиану смотреть в глаза женщине, которая предпочла его другому... рассказывать о гибели ее избранника... и его соперника?.. Боже мой, что же она чувствовала в этот момент?!..

— Кроме того, она уже была беременна, госпожа, — негромко дополнила горничная.

— Ах да... но.... но ведь, получается, все было еще ужаснее... — глядя на горничную расширенными глазами, принцесса прижала ладонь к губам. — ...И я имела наглость в чем-то обвинять ее внука?! Какая же идиотка!..

На этот раз Брунгильда не сказала ни слова.

— Если теперь попытаться украсть у него дневник, единственную память об отважном предке — это будет невероятно подло, — решительно заявила принцесса. Замолчала на секунду, размышляя, и вдруг стукнула сжатым кулаком по ладони. — Но я придумала! Поговорю с ним на балу и еще раз попрошу прощения. Попытаюсь объяснить...

— Госпожа, нельзя никому говорить о том, что мы задумали. Иначе побег сорвется.

— Да, ты права... — задумалась принцесса. — ...Что же, придется говорить осторожно. Но ведь дневник нам необходим, правильно?

Брунгильда неохотно кивнула.

— Нехорошо привлекать лишнее внимание, госпожа. Вы всегда на виду, и разговор о серьезных делах с кем-то незнакомым...

— Чепуха! — отмахнулась Грегорика. — Просто приглашу его на танец. Кому какое дело? Я танцую с тем, с кем хочу! Но хватит об этом, у нас с тобой еще масса дел. Потребуется провизия...

— Добуду на камбузе, госпожа. Разрешите взять несколько фунтов?

— Камбуз?.. А-а-а, корабельная кухня! Конечно. Тогда отправляйся, а я упакую одеяла и одежду.

На губах Брунгильды мелькнула тень улыбки.

— Осмелюсь заметить, госпожа, ваши подруги сейчас готовятся к балу, а не копаются в мешках.

— А их горничные орудуют щипцами для завивки, и укладывают локоны вместо того, чтобы укладывать парашюты, — улыбнулась в ответ Грегорика. — Но и меня ведь не зря в детстве ругали взбалмошной дикаркой, которой нипочем любые правила. И нам не в первый раз ставить рекорды по скоростному одеванию, верно?

Бродя по палубам в поисках Алисы, я чувствовал тяжесть на сердце. Отчасти из-за вины перед ней, отчасти... да, пожалуй, дело было в нежданно-негаданно настигших нас делах минувших дней. До сих пор я мало задумывался о том, как катастрофические события полувековой давности отразились на самых обыкновенных, живых людях. Великие герои прошлого, титаны наподобие императора Траяна, которые начинали и прекращали войны, кружащие, подобно циклонам, миллионы крошечных людских судеб, в моем понимании существовали где-то в ином измерении. Ими можно было восхищаться или, наоборот, винить в страшных преступлениях и предавать анафеме, но лишь издали, про себя и негромко. Кто услышит жалкий голосок одинокого зрителя, когда громадный Колизей, вскочив на ноги, бушует и ревет, встречая блестящего гладиатора, воздевающего окровавленный меч? Кому интересно, что в моих устах: благословление или проклятие? Ни то, и ни другое не изменит настроения толпы. Микроскопические инфузории вроде нас не могут и мечтать повлиять на что-то, остается лишь тихонько копошиться в своем уголке.

История, которая привлекала меня больше всех прочих наук — не считая технических, те всегда стояли для меня на первом месте, конечно! — обернулась ко мне своим вторым, оборотным уродливым ликом. Может быть, напрасно я запоем глотал исторические монографии и сборники? Может быть, лучше было бы пребывать в счастливом неведении, как подавляющее большинство моих сверстников... а — что там скромничать! — практически все граждане нашей благословенной республики. Люди не желают помнить прошлое, и, наверное, они правы. Я тоже вряд ли заразился бы этой опасной болезнью, если бы не интересовался тем, из чего выросли мои любимые механизмы. А где история техники, там и история материальной культуры; и за ними тут же крадется и пытается проскользнуть в дверную щель социально-экономическая и даже политическая история. Нет, наверное, стоит закончить с этим — душевное спокойствие дороже.

С такими невеселыми мыслями я добрался до второй пассажирской палубы и постучал в дверь каюты, где обитали Алиса и Цирцея. Никто не отозвался, но когда я нажал на ручку, дверь безо всякого сопротивления приоткрылась.

Алиса, которая сидела на краю койки и, пригорюнившись, смотрела в иллюминатор, повернула голову мне навстречу.

— Чего тебе? — мрачно спросила она. Странно, это прозвучало совсем не так враждебно, как я ожидал по опыту наших прошлых ссор. По идее, о того, кто сдается первым и приходит извиняться, полагалось бы как следует вытереть ноги, облить его презрением и потыкать носом в грязь, заставив осознать всю бездну своей ничтожности. В голосе же Алисы звучала не столько обида, сколько непонятная усталость и печаль. К чему бы это? Ну, как бы то ни было, извиняться придется мне. Я покаянно склонил голову, и начал.

— Э-э-э... да просто хотел попросить прощения. Конечно, это ты устроила переполох — надо же так ловко часы стряхнуть в кофейник! — но признаю, мое намерение стребовать с тебя сатисфакцию за помощь Маркетте было несправедливым и даже... м-м-м... низменным. А уж то, что я дал волю животным инстинктами и тебя... хммм... потрогал, было и вовсе непростительно. Виноват, нижайше кланяюсь и извиняюсь.