Дядюшка Бауз встретил Ричарда кивком головы. Он был еще более молчалив, чем обычно. Только и делал, что крутил в руках глиняную тарелку, одну из тех, что украшали стены жилых комнат. Детвора была рядом с отцом, — но и они хранили молчание. Чувствовалось неладное.
— А, всяко бывает, Рик, всяко... — ответил Бауз на расспросы. — Малышу просто нездоровится. Сильно. Пройдет. Все подрастают. А если нет...Ну...Что мы, самые счастливые?
Из-за стены донесся надсадный рев малыша. Пальцы Бауза до белизны в костяшках сжали тарелку.
— Будем лекарства покупать. Жрецов, что ли, позовем. В конце концов, я не самый бедный человек в Лефере. Цех тоже поможет, я надеюсь. Ты поужинай.
Кусок в горло не лез. Ричард лег спать, и ему ничего не приснилось. Окен был счастлив этому.
Утром снова приходил Интендант — но Ричард с удивлением заметил: богато разодетый человек даже не обратил внимания на хлеб.
— Ну как она? — только и спросил Интендант.
— Она-то...не спит почти. За малыша волнуется, — коротко ответил Бауз. Кажется, он был куда довольнее, когда Интендант просто забирал хлеб и не вдавался в расспросы.
— Ты скажи, Бауз, чем помочь...и...я поговорю с цеховым начальством. Ну, мало ли, — Интендант как-то странно отвел взгляд.
— Спасибо, — только и ответил Бауз. — Если она найдут лекаря...хорошего...но...по карману.
— Об этом не беспокойся. Цех в беде не оставляет, — кивнул Интендант. Бауз протянул ему было хлеб, но тот лишь покачал головой. — Не в этот раз. Сегодня возьму больше с других, тех, кто напортачит.
— Угу, — только и ответил Бауз. — Спасибо...
Интендант снова покачал головой и ушел.
Дальше в пекарне было тихо до самого начала торговли. Только раздавался плач малыша.
Ричард, кажется, впервые не торопился на городскую площадь. У той самой двери он увидел тех насмешливых стражников, и решил, что незачем больше пробиваться. Все одно выходило, что ничего не выходило. Оставалась одна надежда — на заработок у Пастуро.
Площадь была какой-то ну очень оживленной, и Окен решил прогуляться, посмотреть на лавки торговцев. Они размещались по краям, многие стояли вплотную к стенам домов. Повсюду расхаживали торговцы вразнос, нахваливая свои товары. Пахло так вкусно, что живот у Ричарда сводило. В последние дни он ел не то чтобы досыта: он понимал, что тетушке Сю просто некогда кухарничать. Дядюшка же, похоже, был хорошо только в выпекании хлеба. Даже похлебка выходила уж больно водянистой. Но и то хорошо — лучше, чем ничего...
— Подайте ветерану Доброй компании! Подайте ветерану Доброй компании! — от мыслей Ричарда оторвало подергивание края его рубахи.
У старика практически не было ног. Только жалкие обрубки заканчивались огромными башмаками, надетыми задом наперед. Беспорядочно свисавшие кудри почти целиком закрывали лицо (загорело, насколько мог заметить Ричард): разве что глаза было видно. Покрасневшие, жалостливые.
— Подайте ветерану! — одной рукой старик тряс за рубаху Ричарда, а другую протянул в надежде на подаяние.
— У меня нет...У меня ничего нет...Родителей — убили...Друзей — убили... — только и смог произнести Ричард.
Даже медяки он спрятал в матраце, выйдя гулять с одной-единственной монеткой. Он боялся, что деньги украдут в толкучке: дядюшка Бауз предупредил, что карманники совсем обнаглели.
— Э, парень, да ты из наших, из добряков, — протянул старик и разжал пальцы, сжимавшие полу рубахи. — Удачи, добряк, удачи.
Ричард проводил засеменившего старика взглядом.
— Леденцы! Леденцы! Мальчик, леденцы? — хохотала девушка в забавном чепце. — Полмедяка за лучшую на свете сласть! Полмедяка!
Ричард облизнулся, но тут же понурил голову.
— У меня нет.
У него, конечно, было, но книга была дороже. Он хотел хотя бы при ее помощи чуть-чуть вернуться назад, в прошлое, к маме, читавшей Ту-Самую на ночь. Позже, когда подрос, Ричард по этой же книге учился грамоте.
Девушка тут же перестала замечать парня, и двинулась дальше.
До самого захода солнца Окен гулял по площади, то и дело забираясь на постамент. Каменный герой был единственный, кто не напоминал парню о потерянном дома. И Ричард был благодарен статуе за это — и за приют под каменным же плащом. Когда стало понятно, что Пастуро не придет, Окен двинулся обратно.
Еще стоя на улице, Ричард услышал шум. Он испуганно вбежал в дом, боясь страшного. Но тут же выдохнул: это просто вся семья собралась вместе, счастливая и радостная.
— Рик! Рик! Поздоровайся с Жаком! Ты давно с ним не виделся! — Сюзанна баюкала мирно сопевшего малыша.
— Цех своих не бросает, — довольно протянул дядюшка Бауз. Он не мог нарадоваться выздоровлению сына. — Привели такого лекаря! Такогол лекаря нашли! До самой смерти своей я обязан цеху!
Бауз говорил достаточно серьезно. Бено приплясывал вокруг мамы, хлопая в ладоши. Ивета и Лиун так и норовили схватить Бено и занять его место. На ричарда распространилось это веселье, и до самого вечера он болтал с родней, сохраняя улыбку от уха до уха. Он почти забыл, что привело его в этот дом. Почти. Потому что ночью ему снилась мама.
Утром он поднялся раньше прежнего, и был этому рад: чем дольше он видел маму, тем больнее становилось в реальности. Быстро натаскав воды, Ричард уселся в пекарне и наблюдал за действиями Бауза.
— Какой ты у нас любознательный, — интерес Ричада от дядюшки не мог укрыться. — Ну это хорошо, очень хорошо. Глядишь, тоже в цех запишут. Это великая честь! Цех своих не бросает!
Кажется, этими словами Бауз теперь сопровождал каждую свою фразу.
— Цех — это великая сила! Делает всех равными, следит, чтобы у каждого был шанс заработать на жизнь. И помогает, вытаскивает из беды, защищает, — продолжал Бауз. — Цех всех уравнивает. Да. Вот смотри.
Ричард был рад отвлечься от мыслей о погибшем доме.
— Вот если в это тесто добавить побольше мелких отрубей, выйдет настоящий ребуле, — Бауз указал на кусок серого теста. — Если все будут его есть, то как бедному пекарю заработать на жизнь? Но! Если все хлебы выпекать из доброй просеянной муки, а еще лучше, добавить молочка, знаешь, такого жирного, вкусного, вместо закваски взять дрожжи, — Бауз причмокнул, — то выйдет глоркастерский хлеб. Но кто сможет его себе позволить? Даже головы цеха, и те редко едят глоркастерский. Иначе по миру пойдут! Больше любят шуан, а кто его не любит, — пожал плечами Бауз. — Лучше всего, с морской солью! Это всем шуанам шуан выходит! Поел его, и будто море тепла в животе разливается. Такой и я люблю. Ну знаешь, по праздникам. Вот сегодня как раз праздник! Жак выздоровел! Прошел у малыш животик!
И правда. Ричард только сейчас заметил, что наравне с обычными заготовками для хлебов, на самом центре стола, лежали светлые горочки, небольшие, но как же от них вкусно пахло! И это от теста! А что будет, когда хлеб испекут?! У Окена прямо слюни потекли.
— Во-о-от. И ты понимаешь, — кивнул Бауз, заметив реакцию Ричарда. — Это добрый хлеб. Таким Папаша Бауз от всяких болезней меня лечил и всю семью. Им мы и отпразднуем выздоровление Жака. Так что ты сегодня не задерживайся. Хлеб еще подойти должен, отстояться. К вечеру запеку. Ага.
Бауз продолжал мечтательно рассказывать о хлебе, но Ричард уже не слушал. Он только и думал о том, чтобы попробовать это сокровище. Белый хлеб! Представляете, белый хлеб! Папа о таком разве что легенды рассказывал. У самого старосты его никогда на столе не бывало, это уж Ричард знал совершенно точно. Иначе вся деревня слухами наполнилась бы. Интересно, в городском совете кто-то может себе такой позволить?
Веселый — на редкость — Интендант тоже обратил внимание на подготовку к празднеству.
— Правильно! Выздоровление надо отметить! Пусть Сюзанна порадуется! — покивал Интендант собственным мыслям. — Надеюсь...
— Конечно, Фидеу, конечно! Ты тоже заходи! — Бауз даже оторвался от работы, чтобы пожать руку Интенданту. — После вечернего колокола ждем!
Ричард только подумал: если его зовут Фидеу, то Интендант — это фамилия? Или место, откуда этот человек родом? Ему стало очень интересно, но не мог же он спросить в присутствии самого Фидеу (или Интенданта, или как его там).
— И да, возьми! — дядюшка Бауз прямо-таки заставил гостя взять две буханки ароматного хлеба. — Спасибо!
Интендант коротко кивнул и отправился дальше по делам.
Несколько дней подряд Ричард приходил на площадь у городского совета. Ветер, здесь гулявши, становился с каждым разом все холоднее и холоднее. Даже забытый герой уже не спасал: наоборот, от его плаща тянуло холодом. Солнечные лучи уже почти не прогревали его каменной плоти.
На душе у Ричарда было гадко. Да, малыш Жак шел на поправку, но... но книга не приближалась. Конечно, скоро вновь наступит День чтения (Ричард каждое утро и каждый вечер высчитывал, сколько остается до знаменательного события), — но денег от этого не прибавлялось.
Наконец, на исходе четвертого дня Пастуро появился. Настроение у него было приподнятое: он даже напевал какую-то задорную песенку под нос. На этот раз он несколько преобразился: разжился теплой шапкой, надвинув на лоб. Но по неизменному поношенному плащу легко было его узнать издалека.
— У Большого канала такой холод, скажу тебе, мой юный друг! — вместо приветствия произнес Пастуро. — Ну что, ты чувствуешь, что тебя зовут великие свершения?
— Э...да, — только и успел произнести, как Пастуро жестом увлек его в переулки.
Знакомец подошел к куче тряпья, — и достал все те же крюк и моток веревки.
— Подготовим охотничьи снасти! — улыбнулся он, сваливая веревку в протянутые руки Ричарда. — И за мной! Нас ждут великие дела!
Двигался он так быстро, что Окен несколько раз отставал. Заметив это, Пастуро ненадолго останавливался, чтобы вскоре снова перейти на быстрый, размашистый шаг.
— Вот за это я люблю город! — произнес Пастуро, когда в одном из переулков показались набережная и бесчисленные корабли. — Сколько бы не было гадости в твоей жизни, можно прийти сюда — и сердце поет! Слышишь?
Ричард слышал только бурчание желудка: он скучал по прекрасному хлебу, который дядюшка Буаз испек на маленький праздник в честь выздоровления. До чего вкусный! Ричард мечтал однажды испечь такой же. Нет, — еще вкуснее!
— Я обнаружил богатое на товар, — Пастуро сделал особое ударение на последнем слове, — местечко. Но тебе придется потрудиться.
— Но за... — начал было Ричард, но снова Пастуро его прервал.
— И конечно, твоя доля будет выше. Больше работы — щедрее награда, — потряс крюком Пастуро. — А теперь — сохраняй тишину. Мы приближаемся, нельзя их спугнуть!
И точно. Очередной переулок вывел их на пятачок, упиравшийся в глухой забор. Состояние его было лучше, но зато какой громкий визг оттуда раздавался!
— Слышишь? — громким шепотом произнес Пастуро, подав знак Ричарду остановиться. — Так звучит еда, пиво...
— И книги, — успел вставить Ричард, уже мечтая о двух лефах.
— Ну да, да, и книги, — быстро добавил Пастуро. — Да что угодно. Там их не меньше трех! А теперь слушай, что надо сделать.
Ричард даже вздохнуть боялся, чтобы не пропустить ни одного слова Пастуро.
Тот улыбался, радуясь сообразительности помощника.
— Так вот. Ты должен перелезть через забор. Вон там, — Пастуро махнул влево.
Ричард пригляделся. В темноте виднелась калитка.
— Калитка. Она открывается изнутри, и...
Ричард засомневался.
— А этот дом точно заброшен? Вдруг это хозяйские свиньи, и тогда... — Окен боялся, что книга все отдалялась и отдалялась от него.
А тем более, он помнил, как отец отлупил его (в первый и в последний раз в жизни), когда сосед пожаловался за кражу яблок. Ох и тяжко было сидеть! Ричард мучился неделю, никак не меньше!
Вдруг дядя Буаз возьмется его учить уму-разуму: папа так и говорил — "уму-разуму научу" — когда пользовал Ричарда хворостиной. Чуть пониже спины заболело, в память о произошедшем.
— Нельзя брать чужое, — спешно добавил Окен.
— Как ты только мог подумать такое? — внезапно Пастуро даже наклонился к Ричарду, чтобы глаза их оказались на одном уровне. — В этом городе нет никого, кто сильнее уважал бы правила! Никакого наказания тебе не грозит, уверяю! Но, конечно, — тут Пастуро прищурился, — ежели ты струсил...или тебе больше не нужна книга...
Ричард похолодел. Больше не нужна Та-Самая? Боится?
— Я ничего не боюсь! Я уже больше ничего не боюсь! — гордо вскинул голову Ричард.
— Вот слова не мальчика, но мужа! — одобрительно закивал Пастуро. — Истинного мужа! Хорошо. Так вот. Ты откроешь калитку, и погонишь всех свиней, которые там есть, через нее. А остальное — мое дело. Начинаем. И не шуми...Спугнешь... — Пастуро на мгновение замолчал. — Свиней спугнешь. Гоняйся потом за ними! Завизжат! Зачем это нам?
Ричард кивнул: мол, незачем.
Дома он и не через такие заборы перелазил. А уж как весело было карабкаться на Дуб, самый-самый высокий! Его нижние ветки были еще выше, чем этот забор.
А тем более, кладка его была старая. То тут, то там виднелись искрошенные кирпичи, проемы, углубления. Передав моток Пастуро, Ричард примерился к стене. Он начал было забираться, но здоровенный кусок кирпича под его ногой обвалился. В следующую попытку Ричард был осторожнее. Он вздохнул — а выдохну уже на той стороне.
Дворик и вправду был заполнен свиньями. Их здесь было не меньше десятка, и до чего же здоровых! Они занимали все расстояние между стеной и домиком. Последний и впрямь выглядел покинутым. В окнах ни единого огонька. Да и сами окна не были даже бычьими пузырями затянуты. Ох и холодно же там должно было быть! Комнат нельзя было никак разглядеть: из-за вечерней темени окна выглядели черным провалами. В общем-то, они таковыми и были. Ричард медленно стал двигаться мимо свиньи, разлегшейся в луже. Окен старался не шуметь, но животные все равно обратили на него внимание: все подняли морды, за исключением облюбовавшей лужу. Ох и злющими они казались в полумраке! У Ричарда даже мурашки по коже забегали. Самая здоровая из свиней сделал шаг к Ричарду. Еще. Окен вдруг вспомнил рассказ мамы о том, как несколько лет назад вот такие же свиньи съели малыша. Их потом казнили...но...А вдруг свинья его сейчас начнет есть?
Животное еще приблизилось. И до того стало Ричарду страшно, что он испуганно, не глядя, шагнул назад — и оступился. Свинья, лежавшая до того в луже, оказалась за спиной у Ричарда. А теперь, точнее, под ним: об нее Окен и споткнулся. И как же громко она завизжала! Другие свиньи подхватили этот шум!
Ричард испугался: ну точно сожрут!
Он спешно поднялся, чтобы пробраться к калитке — и замер. На пороге дома стоял дородный мужчина в ночном халате и смешно свисавшем на бок колпаке. Хозяин дома, а значит, и свиней.
Ричард в моменты опасности бывал сообразительным, причем очень сообразительным, — вот как сейчас.
"Значит, Пастуро меня обманул" — пронеслось в голове у Ричарда. И ноги сами собой понесли его к калитке.
— Стой! Стой! Воришка! Вот сейчас я тебе! — хозяин дома побежал было к нему, но дорогу преградили свиньи. Дородные животные мешали, и это было на руку Окену.
