Нф-100: Хроники Эллизора. Сокрушение башни

В большинстве случаев Белла задерживалась допоздна, но в тот день не вытерпела и ушла раньше. Леонард находился у себя, в Совете, корпел над бумагами, и Беллу беспрепятственно пропустили к нему. Он радостно приветствовал невесту своего сына, но попросил минутку подождать, пока закончит дела. Белла с некоторой жалостью посмотрела на Главного хранителя: за последнее время он заметно осунулся и постарел. Да и не мудрено: дела с Законом в Эллизоре застыли в одной мёртвой точке. Насколько понимала Белла, Совет хранителей никак не мог решить проблему с восстановлением подлинного текста Закона. Такого рода, мягко говоря, неурядица ныне считалось одной из Тайн Закона, однако по каким-то удивительным причинам эта тайна была известна слишком многим в Эллизоре, в том числе и Белле.

— Можем вместе попить чаю или, если хочешь, возьму бричку и поедем вместе домой, — сказал Леонард.

Белла отказалась от чая, но согласилась прокатиться вместе с хранителем на бричке.

— Да, прибыл тут из Маггрейда один господин, — ответил Леонард на вопросы Беллы, когда они вместе отъехали от здания Совета. — Но только, думаю, тебе не надо к нему обращаться напрямую. Давай, немного подождем, я присмотрюсь к нему и сам попробую узнать, как там Оззи.

Белла смущённо молчала.

— Ты же, наверное, понимаешь, что из Маггрейда кого попало не пошлют, у них свои тайные цели... Маггрейд не может желать нам блага, поэтому со всеми их представителями мы должны быть осторожны, да... — Леонард говорил и понимал, что слова подбираются какие-то не те: слишком правильные, казенные, что ли. Ему самому не нравилась собственная речь, но поделать с этим он ничего не мог.

Белла слушала-слушала и вдруг разрыдалась:

— Простите, простите, дядя Леонард, — говорила она сквозь слезы, — но я так соскучилась... так соскучилась без Оззи! Иногда мне кажется, что я больше не выдержу! А недавно мне приснился очень страшный сон: как будто на него напало ужасное чудовище!

И Белла расплакалась ещё сильней.

Леонард, как мог, пытался утешать ее, но на душе и у самого было тревожно.

Глава ПЯТАЯ

ЧТЕНИЯ ЯКОВА В ЭЛЛИЗОРЕ

Общая служба стражи в Маггрейде в последние годы была подвержена ротациям и переброскам с объекта на объект. Вероятно, это вышестоящее начальство решило, что страже вредно долго задерживаться на одном месте, дабы не привыкать и не расслабляться, поэтому рядовых стражников часто тасовали, как колоду карт в казино. Бывший глава стражи в Эллизоре, а теперь рядовой стражник Маггрейда Корнилий за три последних года побывал в разных местах, но в Вирленде оказался впервые. Вообще о Вирленде шла своеобразная молва: почти весь объект под землей, тепло, хорошая кормежка, а главное, несмотря на строгую секретность, все же удается иногда чуть-чуть расслабиться, потому что Вирленд, как муравейник, много ходов-переходов и бесхозных помещёний, так что в этом муравейнике можно иногда и выпить и перекинуться в картишки. Правда, говорят, плохо с женщинами, потому как со стороны им доступа нет, а из местного персонала почти все недоступны. Впрочем, Корнилию выпивка была "заказана", потому что пить он не умел и тут же срывался в запой, правда, в столице Маггрейда у него завелась знакомая вдовушка, так что новое назначение в Вирленд он воспринял равнодушно.

Магируса он повстречал на третий день службы и в первый момент не узнал его. Старый эллизорский ученый, не взирая на морозный день и легкую одежду, прогуливался с каким-то очкастым лысым типом по специально отведенной для этих целей площадке. Они что-то оживленно обсуждали. Корнилий шёл со стороны КПП, когда и подумал, что одна из фигур на площадке для прогулок ему явно знакома. Уже внутри комплекса, спускаясь по бесчисленным лестничным пролетам (лифтом стража могла пользоваться только на подъем или при обеспечении прямых служебных обязанностей), Корнилий вспомнил, где раньше видел этого человека. Да, это ж тоже эллизорец! — учёный, друг хранителя Леонарда, исчезнувший из Эллизора во время той самой эпопеи с Чужестранцем, которая стоила тогдашнему Главному хранителю Анасису жизни, а Корнилию — изгнания из родного клана. Впрочем, можно сказать, что тогда он ещё легко отделался. Леонард, как ни крути, благородный человек, это Корнилий вынужден был признать, ведь тот даже принял в амбулаторию Совета его, Корнилия, больную жену. И это после того, как Корнилий оказался виновен в убийстве любимого слуги и друга Леонарда, не говоря уже об учиненном Анасисом заключении и судебном процессе. Правда, многие люди на такого рода ответное благородство воспламеняются ещё большим гневом, но Корнилий всё же не из таких полных идиотов.

Да, он готов был признать, что Леонард обошелся с ним благородно... но и что теперь с того? Рвать, что называется, пуп и пытаться заслужить прощение — всё равно бессмысленно. Или: для прощения и возвращения в Эллизор нужно сотворить нечто великое и героическое в пользу родного клана? Корнилий же просто выживал, плыл, так сказать по течению. А что он ещё мог в Маггрейде? Элементарно проживал свои уже немолодые годы, сколько их ещё там оставалось? Правда, все эти три года после того рокового запоя (какой, впрочем, его, наверное и спас), Корнилий держался и не брал в рот спиртного, лишь изредка, когда совсем уж приперало, принимая доступные в Маггрейде наркотики. Но вот последний месяц Корнилий начал с беспокойством ощущать, что близится время нового запоя, а этого не любят нигде — что в Маггрейде, что в Эллизоре. Пока он ещё держался, но внутренняя напряженность явно возрастала. Встреча с Магирусом всколыхнуло нутро Корнилия, и он понял, что его куда-то уже несёт, что естественный ход событий, скольжение по течению, если внимательно посмотреть на скорость этого течения, изменились.

Теперь, имело смысл понять, что делать дальше: Корнилий всегда старался быть осторожным, но сейчас в нем проснулось и засвербело жгучее нетерпение: а вдруг эта встреча (с Магирусом) не случайна, вдруг это поможет разорвать так безнадежно сомкнувшийся круг вещей? И всё же спешка здесь не к месту: нужно было присмотреться и к Магирусу и к тому, что делается вокруг.

Яков, а ныне господин посол Маггрейда в Эллизоре Болфус, сидел в гостиной своего родного дома. Он наотрез отказался от слуги и всю стражу распорядился оставить в казарме Высшего Совета, поэтому камин растопил сам и сам же приготовил себе кофе. Большая керамическая кружка с щербинками по бокам, знакомая Якову с детства, сохранилась, как и вся утварь в доме, и теперь он пил из этой посудины кофе, пытаясь понять, щемит ли у него хоть немного сердце по отношению к собственному прошлому или нет. Похоже, что всё таки нет: собственное прошлое, все эти детские воспоминания и так далее — для Якова были неприятны, не любит он себя прошлого, вот что. Из-за этого Яков даже не спешил спуститься в подвал, где, вероятно, сохранилось много различной магической атрибутики, оставшейся от его матери Деоры. Но сама по себе такого рода предметный ряд мало занимал Якова, ведь ему повезло стремительно вырасти из коротких магических штанишек и побрякушек, из которых в принципе выкарабкиваются далеко не все те, кто считает себя сведущим в оккультных науках и практиках. Яков коротко глянул в окно и ему сделалось зябко, несмотря на жарко растопленный камин: там, на дворе, шёл снег. Настоящий, крупными хлопьями снег, какого в Эллизоре, наверное, не видели уже очень давно. Некоторое время он смотрел на буйство белого цвета за окном и пытался понять, нравится ли ему эта новая для него природная картина. Вероятно, всё-таки — нравилась.

На столе лежала книга, подаренная Варлаамом. Яков вновь открыл ее и задумался. Книга включала в себя несколько различных древних текстов, большинство из которых имели явно философско-теоретический характер и являлись сложными для понимания. Во всяком случае, Яков ощущал, что ему просто не хватает элементарное образовательной базы, чтобы адекватно всю эту философию воспринимать. Ну, что такое общая школа Эллизор? — это далеко не довоенный университет прошлого. Яков вздохнул и ещё раз перелистал книгу: оглавление отсутствовало, и лишь случайно его взгляд зацепился за начало повествования, которого он раньше не замечал.

Подлинная история черного рыцаря графа и магистра Гвидо де Кулак, составленная одним из его учеников и найденная в библиотеке одного из монастырей Прованса, перемежаемая личными записками магистра от первого лица.

Будущий магистр Гвидо происходил из небогатой, но довольно благородной аристократической семьи, чей старый замок в Провансе до сей пор показывают как местную достопримечательность. Юношей Гвидо жил романтическими настроениями и, подобно многим его круга молодым людям рыцарского происхождения, мечтал прославить свое имя ратными подвигами. Вскоре такая прекрасная возможность ему представилась, когда по всей Европе прозвучал очередной призыв оградить Иерусалимское королевство от захвата и порабощения неверными. Гвидо дал обед Пресвятой Деве, что не вернется в родной Прованс до тех пор, пока опасность захвата неверными Гроба Господня не будет устранена и отправился сражаться с нечестивцами. Такая возможность представилась ему, и он быстро приобрел славу бесстрашного и благородного рыцаря. Правда, во время неудачной схватки на границе с Египтом, меткая сарацинская стрела впилась ему в плечо между пластинами защитных лат, а следом Гвидо оглушили камнем, запущенным с помощью пращи, — и он, будучи некоторое время без чувств, чуть не умер от ран и жажды в пустыне. Его подобрал один из местных бедуинов, который, как видно, желал при удобном случае получить за него выкуп или хотя бы продать в рабство. У этого бедуина была дочь Анура, не очень красивая, но умная и расторопная и, ко всему, унаследовавшая от своей покойной матери многие тайные знания и умения. Анура воспылала к раненому рыцарю сильной страстью и привязанностью — и сделала все, чтобы приблизить его к себе. Это ей удалось: никогда раннее до этого не знавший женщин, Гвидо жил с ней, как муж с женой, и тоже к ней сильно привязался. Она же открыла ему многое из сокровенных знаний, какие ей были доступны. Дальше произошла трагедия, потому что один из рыцарских отрядов собратьев-единоверцев Гвидо ворвался во владения бедуина и освободил "плененного" Гвидо. Сам бедуин и его дочь Анур были при этом убиты. Гвидо чуть не сошел с ума от горя, но его освободители посчитали, что все это не более, чем следствие былых ран и тяжкого плена. Когда Гвидо пришел в себя, то поступил разумно: скрыл от всех происшедшие с ним перемены и внешне продолжил вести себя так же, как подобает рыцарю-христианину, хотя с момента гибели своей возлюбленной Анур, фактически, перестал им быть. Иная страсть завладела сердцем рыцаря: он желал обрести всю полноту тайных знаний и всю, какая только возможна для человека, магическую силу!

Не исключено, что именно это стремление привело его в число доблестных рыцарей ордена Храма Господня. Сам магистр так рассказывал о времени своего пребывания в ордене... "Конечно, я и раньше знал об этом благородном ордене, но не считал себя достойным быть в их числе его рыцарей. Не знаю даже почему, но большинство из них во главе с верховным Магистром отнеслись ко мне с огромным доверием. Я, впрочем, также жаждал их доверие всецело оправдать. В то время я ещё искренно надеялся, что на пути общепринятого служения можно достичь силы и высшего знания не в меньшей степени, чем путём иных практик, частичнооткрывшихся мне через мою почившую Анур. Естественно, что я скрывал от своих собратьев эти свои тайные стремления, продолжал храбро биться с неверными и выполнял другие поручения ордена, но постепенно я начал понимать, что на самом деле орден представляет собой не совсем то, что может показаться извне. Когда, собственно, у меня и возникли эти подозрения, я был посвящен в истинную тайну ордена и сделался его полноправным посвящённым членом. До сих пор не могу забыть тот решающий разговор с верховным Магистром ордена. Наверное, чего-то подобного я ожидал, но, тем не менее, тот разговор превзошел все мои ожидания.

— Мой юный друг! — сказал мне Магистр. — Я знаю, что ты храбр, верен и пытлив! И я мог заметить, что ты ищешь большего, чем имеешь, и ты действительно этого большего достоин! Готов ли ты выслушать и принять от меня настоящее предложение этого большего? Не смутиться ли твой разум и не устрашиться ли твое сердце? Тот, кто жаждет большего — жаждет силы и власти, но власти совсем не той, которой ищут сильные мира сего, это все прах и тлен, потому что есть власть гораздо более сильная и полная, но она требует от человека очень серьезных жертв! Готов ли ты к этому?!

— Да, монсеньер, думаю, что готов! — ответил я с возможно ясной твердостью.

— Тогда выслушай то, что известно нам и приготовься всецело последовать за нами! Знай, это великая честь, которой сподобляются далеко немногие!"

Вот оно! — Яков оторвался от чтения: вот то, чего жаждет и он, Яков! Как это похоже! Как это созвучно его мыслям и желаниям! Пусть он не терял возлюбленной Анур, но он тоже потерял многое: мать, свое лицо, Эллизор! Но здесь речь идёт о какой-то совсем уж древней эпохе, а в древней истории Яков совсем не разбирался... Впрочем, детали и исторический фон были не столь важны, главное — судьба самого магистра.

И Яков жадно продолжил свое чтение.

Леонард тяготился своей высшей для Эллизора должностью Главного хранителя Закона. Не его это все-таки планида, не для него эта стезя. Хотя, конечно, другого выбора у него три года назад просто не было: большинство хранителей проголосовало за его кандидатуру, не мог же он отказаться, это выглядело бы как явное малодушие. Да и, кстати говоря, Чужестранец, прежде чем отправится куда-то дальше своим путём, ясно дал Леонарду понять, что тот должен принять высшее хранительство. Леонард в который раз подумал, что скучает по Чужестранцу. И это, в общем, странно: кто он, казалось бы, Леонарду? — а всё кажется, что один самых близких и родных...

Главный хранитель сидел за столом в привычном ему помещении хранилища. Вокруг громоздились пыльные тома стенографий и толкований — и, откровенно говоря, вся эта обстановка и книжная премудрость Леонарду давно опротивели. Но — что поделаешь? — с тех пор как Главная тайна Закона, фактически, перестала быть тайной и выяснилось, что в свое время, четверть века назад, не только утратился оригинал Закона, но и сам Закон подвергся преступным изменениям со стороны тогдашнего Главного хранителя Анасиса, основной головной болью всего Высшего совета стала необходимость восстановления подлинного текста Закона. И вот беда: за три года в этом самом насущном деле они почти не продвинулись. Слишком это непростое дело — восстановить то, что называется аутентичным текстом, когда нет никаких следов оригинала, а лишь только фрагменты некой копии да толкования со многими разночтениями. А сверх того, не ясными оставались сами мотивы преступного изменения закона в прошлом: Леонард не мог отделаться от ощущения, что вовсе не Анасис играл в этом главную роль, но именно что служил исполнителем чьих-то гораздо более зловещих планом и куда более могущественной воли. Ощущение это было просто навязчивым, хотя никаких фактических подтверждений тому среди сохранившихся документов Леонард пока не находил.