Последнее Лето

Так. Ладно. Пытаться понять строение экономической системы по энциклопедии — та еще глупость, хотя с капитализмом это в общих чертах и работает. Похоже, они наворотили что-то настолько сложное, что без специальной литературы не разобраться.

Вот хорошо с нормальной экономикой — Ли Куан Ю уже все сделал, по факту — написал своим примером учебник по реформированию государства и построению рыночной системы. Так ведь нет — нужно было построить что-то совершенно запредельной сложности, для поддержания чего необходимо... Стоп. Сколько министерств? Да тут опечатка. Какие к дьяволу почти девятьсот? И что еще за Госкомитеты? Ну ладно, посчитаем в каждой республике как отдельный орган — хорошо. Допустим их даже не нормальные пятнадцать, а двадцать, округлим. Хотя какой может быть МИД у части союза я не очень понимаю, НО — допустим. Двадцать на пятнадцать — триста. Хорошо, это с запредельным запасом на всевозможные раздувания штатов. Триста. В голове не укладывается, но допустим. Откуда взялись еще шестьсот? И как эта страна не развалилась к дьяволу на первом году существования?

Даже если допустить, что в одном министерстве работает всего сто человек, не больше и не меньше, то на выходе это уже девяносто тысяч чиновников. Вроде бы не самая большая цифра на двести с чем-то миллионов населения, но что-то я дико сомневаюсь, что сто — это хотя бы сотая часть от реального.

А ведь еще есть какой-то госплан... Господи, я или разберусь в этом, или сойду с ума. Потому что этот шизофреничный конструкт работать, как ни крути, не должен. Но проработал же он как-то целых семьдесят лет... Значит, я где-то ошибаюсь, или в книге и правда опечатка, и министерств, ну как максимум, триста.

В любом случае, нужно поподробнее узнать у Слави... Хотя нет, нельзя вылезать за пределы — я, в конце-концов, для нее местный пионер, который должен хотя бы в общих чертах понимать, как функционирует его государство. Значит все-таки одолжу у Ольги учебник по политэкономии, или как она там называется. Там этот феномен должен объясняться подробнее. Надеюсь. Хотя... Интерес все равно чисто академический — эта долбанутая система, как ни крути, полетит к дьяволу через четыре года, и на ее месте будут строить привычную, нормальную экономику рыночного образца. Точнее, пытаться строить, но это уже дело третье.

Вздохнув, я отложил томик энциклопедии в сторону и аккуратно поставил обратно на полку. Вопросов меньше не стало — наоборот, теперь я вообще не понимал, как это все, черт побери, работает. И это печалило — капитализм то имеет в себе предельно простую и понятную структуру. А тут... Что-то сверхсложное. И как, спрашивается, полуграмотные рабочие и крестьяне могли породить такого монстра?

Кстати, а и правда, как? Не может быть сложно то, что можно обьяснить просто. Значит — включи голову, Сергей.

Поставим мысленный эксперимент. На дворе конец девятнадцатого, начало двадцатого века. Страна — полуфеодальная, где первичное накопление капитала проходило со скрипом, а нормальных банков так и не появилось. Инвестиции, если я не ошибаюсь, заграничные процентов на девяносто так точно. Хорошо, сделаем поправку на возможную ошибку — иностранные инвестиции составляют семьдесят процентов. Значит большая часть прибыли уходит инвесторам, с этим понятно.

Итак, начало двадцатого века. Нормального рабочего законодательства нет, да что там, первые фабрики только строят, так что все плюсы дикого капитализма на лицо. Никаких выходных, отпусков и пенсий, рабочий день по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки, рабочей силы из-за начавшейся урабанизации — завались. Ситуация типична, ненависть к капиталистам понятна. Вопрос — как из нее выросло то, что выросло?

А ведь легко и просто. Итак, страна ввязалась в две разгромные войны, отгремела первая революция, временное правительство ничего не решило... И началась гражданская война. Кто там в правом углу ринга? Красные, большевики, хотя смутно понимаю, откуда взялась эта кличка. И из кого они состоят? А из все тех же вчерашних крестьян и рабочих. Одни ненавидели остатки феодализма, то есть, как подсказывает энциклопедия, помещиков, другие — только-только родившуюся буржуазию, то есть выжимавших из них все соки владельцев фабрик. На дворе — война, но оружие нужно производить или как минимум откуда-то доставать.

Итак, мы имеем людей, которые предпринимательскую деятельность ненавидят, и ненавидят заслуженно. Более того, в условиях войны всех со всеми частное предпринимательство и было то невозможно — какое там предприятие откроешь, и что будешь производить, когда все вокруг горит. Значит, нужно было что-то создавать централизовано, обьединять крестьян в единые формирования, а рабочих — в единые производящие комплексы, снабжающие напрямую армию. Чтобы все работали, как в последний день, потому что он и правда может стать последним. Отсюда — предельное упрощение системы управления, да и в целом директивная схема руководства — правительству понятно, что нужно делать, и предприниматели не нужны — система слишком простая. Теория принимается? Допустим.

Итак, на выходе из гражданской войны мы имеем огромное количество агрокомплексов и промышленных предприятий, заточенных под производства предельно простой, жизнено важной продукции. Запрет на частную хозяйственную деятельность под запретом — что логично. По хорошему, его надо бы снять — самый тяжелый период прошел, и можно строить нормальный капитализм, но... Что-то тут пошло не так. А что? Думай, Сергей.

Итак, связь дат. Гражданская война кончилась на рубеже двадцатых годов. В тридцать девятом началась вторая мировая. Около девятнадцати лет на развитие — к которому у союза уже были танки и умеренно развитая тяжелая промышленность. Как это вышло?

В принципе, это возможно. Если экономику не выводить из кризисного состояния, а вдавливать ее еще глубже — то есть перебросить вообще все свободные ресурсы на строительство тяжелой промышленности и прилагающихся к ней отраслей. Значит, вряд ли тут был рынок — он очень плохо сочетается со сверхконцентрацией ресурсов, если она выражается не в загноблении налогами до критического уровня. Значит — предприятия строили директивами и внешнеэкономическим принуждением. Окей, допустим, выглядит складно.

И что же мы имеем на выходе? А имеем мы командную экономику, в которой правительство само решает, что и как строить, фактически сведя промышленность к двум-трем приоритетным отраслям. Хорошо. Система умеренной сложности, ресурсов крайне ограниченное количество, все понятно. Как-никак, страна прошла сквозь сильнейшую мясорубку в истории человечества. И из этого следует следующий этап — восстановление.

Стоп. Только не говорите мне... А ведь выглядит складно. Значит, году к пятидесятому страна со сложившейся за десятилетия перманентного кризиса командной экономикой оказалась там, где командная экономика не работает. В мирном времени, в котором не нужно торопиться, и нет точной возможности подсчитать необходимое количество ГСМ, стали или одежды, которую нужно изготовить.

И они не стали придумывать ничего нового. Судя по списку министерств, в котором есть даже 'министерство заготовок' и 'министерство технических культур', правительство решило поступить так же, как поступало в военные времена — лично указать, где, сколько и чего нужно произвести. Создав титанический, безумно переусложненный, и распадающийся на запчасти аппарат, пытающийся контролировать экономику, вместо того, чтобы открыть рынок — и дать системе регулироваться самостоятельно.

Впрочем, остается вопрос, как именно это продержалось на протяжении почти сорока лет, а не рассыпалось спустя год. Скорее всего я в чем-то ошибаюсь, в чем-то достаточно серьезном. Ну, или они вообще никак не переходили на гражданские рельсы, и по инерции клепали военную технику по отработанным производственным циклам, пока это не надоело вообще всем. Тогда все становится реалистичнее.

— Эй, ты там заснул? — я услышал женский голос. — Хочешь спать — вали в свою комнату. Тут я отсыпаюсь.

Я оторвал от глаз руки, и повернулся. На меня смотрела местная библиотекарша, причем с явной агрессией. Девушка оказалась невысокой, но достаточно симпатичной. И, хотя за толстыми линзами очков глаз почти не было видно, я все-таки разглядел карий цвет.

— Прошу прощения. — я улыбнулся. — Не сплю, усиленно думаю.

Девушка подозрительно посмотрела на меня, и покачала головой.

— Читательский билет оформлять будешь? — она достала из картотеки какой-то листок бумаги, и что-то написала в паре пустых граф. Дату, что ли.

— Да, пожалуй. — я снова улыбнулся. Девушка, при всей ее грубости и ершистости, вызывала легкую симпатию. — Сергей Белов.

Она кивнула, и заполнила остальные графы. Как оказалось, билет был простым белым листком бумаги, сложенным углом. В левой странице — номер и личная информация, в правой — график работы и правила библиотеки.

— Не подскажешь чего-нибудь почитать по экономике? — я снова улыбнулся. Слегка виновато, но не профессионально — учитывая, что она постоянно работает с людьми, вряд ли не сможет различить дежурность в улыбке. — В университет в следующем году, хочу заранее подготовится.

Девушка задумалась, и пробежалась взглядом по полкам. Мимо советской энциклопедии он проскользил с некрываемым отвращением — похоже, ее заколебало собирать и протирать эти десятки томов, пусть тут и не полная коллекция.

— Капитал сойдет? — судя по тону девушки — это была шутка. — Ладно, студент, держи.

Она достала откуда-то из дальнего шкафа небольшую, но обьемную книжку с надписью 'Политическая Экономия. Учебник'. Год издания — 1954, старовато, но мне особенно новый и не нужен. Моя ж ты прелесть! Больше никаких мысленных построений на догадках, только факты, пусть и подретушированные!

— Спасибо! — я действительно был благодарен. Книга была засунута так далеко, что сам бы я ее не нашел, даже если бы стал специально копаться.

Девушка очень удивленно посмотрела на меня.

— Знаешь, ты первый человек на моей памяти, который радуется учебнику. — она покачала головой. — Все, книгу получил, вернуть к концу смены.

Судя по взгляду — это меня так вежливо послали. Ну и ладно — что я хотел, я уже получил. Не буду навязываться, тем более что моей компании и не жаждут. А лучше укроюсь в лодочном домике, и хорошенько закопаюсь в учебную литературу — дико интересно, угадал я в своих догадках, или нет.

Прогремел горн, сообщая о том, что надвигается обед. Черт. Вот так всегда — только найдешь по-настоящему интересную вещь, так тебя от нее отвлекают. Ну и ладно, еда — это в любом случае хорошо. Да и Славя там будет, опять же.

Мир стремительно начинал играть новыми красками.

* * *

Послеобеденный лагерь встретил меня слабым дуновением теплого ветра, птичьим пением и тихими гитарными переборами. Не знаю, почему меня потянуло к эстраде — наверное, просто захотелось прогуляться, не углубляясь при этом в лес. Лагерь ведь, на самом деле, не так уж велик. Или на пляж, или в лес к озеру и ямам для костров.

Вздохнув, я сел тихо вошел на трибуну, сев на скамейку во втором ряду. Место было совершенно не удобным, и если бы мне не было так лениво — я бы давно уже ушел. Но здесь была тень от деревьев, теплый воздух и музыка, между прочим, очень и очень неплохая. Я открыл глаза и посмотрел на сцену. Да, все верно — играет Алиса. Закрыв глаза, отставив левую ногу назад, и очень характерно держа гитару — поддерживая бедром снизу, раз в несколько секунд рефлекторно дергаясь. Похоже, привыкла носить с ремнем, или всегда играла сидя.

Девушка играла для себя, и явно даже не подозревала о существовании других слушателей. Вот и узнаем, истинная ты привереженка любительской игры, или просто слишком зажата. Как отреагируешь на то, что тебя слышали, дорогая? Будешь смутишься, будешь ждать похвалы, или наоборот, никак не отреагируешь? Насколько много в тебе уверености? Песня кончилась, и я сделал пару хлопков, скорее обозначая аплодисменты, чем реально хлопая — не будем раскрывать карты раньше времени.

Девушка дернулась от неожиданности, и в меня уперся мрачный взгляд.

— Белов... — моя фамлия от нее прозвучала, словно оскорбление. Не то, чтобы мне привыкать, но забавно. — И долго ты тут сидишь?

Так, обед закончился около получаса назад, ее на нем не было, значит играть она может с момента нашего разговора, плюс минус час. Сама девушка выглядит довольно усталой, к тому же по лбу течет струйка пота, но сейчас очень жарко, так что не фактор. Можно соврать, просто чтобы оценить ее умение разбираться в чужих словах, но не буду.

— Последнюю песню. — я почти искренне улыбнулся. — Прекрасно играешь.

Разумеется, не настолько хорошо, как Мику, но этот укол оставим на будещее. И как же ты отреагируешь на похвалу? Зажмешься, уйдя в отрицание? Съязвишь, нарываясь на комплименты? Или примешь ее спокойно? Алиса слегка смутилась. Она, конечно, постаралась это скрыть, но микромимику от меня не спрячешь.

— Я знаю. — она покачала головой. — Чего хотел?

Я вздохнул. Алиса напоминала ежа — симпатичного, рыжего ежа с ржавыми колючками. Интересно, она вообще умеет быть расслабленной, а не судорожно бить на каждый взгляд?

Агрессия, конечно, штука полезная, но так становится слишком легко перегореть.

— Вариант 'просто поговорить с красивой девушкой' ты во внимание не принимаешь? — ну давай, отреагируй. Покрасней, выпяти почти открытую грудь еще сильнее, пошло съязви — прояви защитную реакцию. Дай еще чуть-чуть данных для анализа.

Алиса оказалась умнее. Она просто фыркнула.

— Мы уже разговариваем. — девушка внимательно посмотрела на меня. — Так чего ты хотел?

Я вздохнул. Похоже, придется сразу перейти к делу.

— Ты готова к танцам? — я внимательно посмотрел на нее. — Я не собираюсь за час перед стартом бегать по всему лагерю и искать тебя.

Алиса задумалась. Было очевидно, что ей очень хочется меня послать, но ситуация была против нее — я мог давно сказать вожатой, что она вызвалась стать ведущей, а учитывая симпатию и, подозреваю, особую ответственность за Мику Ольги, вариантов у Двачевской не остается. Она и так ходит по краю, с ее то поведением и манерой одеваться, от которой хочется только завалить ее прямо на сцене.

— В чем твоя выгода? — девушка подозрительно посмотрела мне в глаза. — Я не верю, что такой, как ты, будет что-то делать просто так. И тем более — организовывать детские танцульки.

Я задумался. Гм. А ведь, и правда, какая?

Алиса напряженно смотрела на меня, явно думая, соглашаться или нет — причем соглашаться по настоящему, чтобы действительно принимать участие, а не прогибаясь под давлением.

— Если я скажу, что это сложный план, чтобы потанцевать с тобой, ты что ты сделаешь? — я широко улыбнулся, пытаясь спрятать за улыбкой растерянность. Ведь я и правда не понимаю, за каким хреном мне сдались эти танцы.

Mein Gott, 'захотелось' — это достаточная мотивация?

— То я рассмеюсь тебе в лицо. — Алиса явно напрягалась, и от этого стала выглядеть только заманчивей. Похоже, ей очень не нравился ход, который принял разговор. Ой ли? Я ведь тебе не противен, дорогая, совсем нет, этого нельзя не заметить.