Последнее Лето

Короткие рыжие волосы и веселая, зажигательная улыбка. Мы только познакомились — случайно пересеклись на улице, когда я уже взял такси, чтобы уехать домой. Она спешила на тренировку по ледяному катанию, и красные насадки на лезвиях коньков забавно сверкали на солнце.

Тогда на тренировку она так и не дошла — слишком близко был парк, слишком ярко сияло солнце, а мороженое оказалось слишком вкусным. И где-то далеко остались мои обязанности и занятия, и даже товарищ Ленин с памятника смотрел уже не с укором, а пониманием.

Он даже попытался дернутся. Подумать только, но этот перевозбужденный парнишка с голым членом почти успел заметить мое приближение. Открывая глаза за миллисекунду до удара, он попытался увернуться. Не физически, конечно — черта с два он успел бы уклониться от броска бойца вроде меня, но он успел понять, что его атакуют, и по аксонам-нейронам отправился сигнал: 'Врассыпную!' Это дорогого стоит, скажу я вам. Правда, это ему не помогло. Потому что основанием ладони — в верхнюю треть грудины. Нежно, чтобы бронхи не вынуть. Убрать голову, потому что он сейчас отмахнется вслепую. Шагнуть вперед — и носком в щиколотку.

Подыши-ка своей кровью.

Кажется, он закричал. Кажется — потому что совершенно точно закричал второй, когда в его голову врезалась совсем кстати оказавшаяся рядом бутылка. Аккуратно, чтобы это не стало смертельным. Резкий удар болью отдался в кисти, а резкий звон скрипнул по ушам. Кажется, парень потерял сознания. Почти уверен, что он получил сотрясение мозга. Не важно — стеклянная пародия на нож, залитая спиртом и кровью, уткнулась в горло третьему. Не входя, только слегка оцарапав шею, чтобы не дергался. Он успел даже отойти — всего на шаг, но...

'Я расслабился'

Не нужно резать — достаточно легонько пнуть, чтобы он согнулся и забыл, что такое дышать. Наверное, бой занял всего несколько секунд — они были слишком увлечены, чтобы оказать сопротивление. К тому же... Я просто оказался сильнее. Разницу в возрасте и семи годах боевой подготовки не смогло покрыть количество.

К счастью, речка совсем рядом — наверное, потому и расположили эту костровую яму именно здесь. Никому не захочется носить воду издалека. Миг — и голова полураздетой рыжеволосой девушки исчезает под водой. Раз — она только успела закашляться, как это происходит снова. Она нужна мне протрезвевшей, насколько это возможно. Потому что...

Нет. Нельзя об этом думать. Просто нельзя. Слишком болит в висках, и вовсе не от похмелья.

Вскоре я позволил ей встать. Пойманные с поличным пионеры уже сбежали, даже оставив рюкзак у костра, так что помешать на все равно никто не мог. Вот и хорошо. Вот и прекрасно. Я присмотрелся. Загорелая кожа, красивая, не по возрасту развитая грудь, безо всякого намека на белье. Потрясающе длинные ноги, на которых совершенно неуместно смотрится юбка. Парней легко понять — девушка не выдержит больше двух с половиной стаканов. Слишком малый опыт, и не та комплекция А после этого ее можно будет раскладывать прямо тут, если сама не разденется. Бери голыми руками. И взяли бы, если бы я не оказался рядом вовремя. И если бы ей вдруг не захотелось поиграть в ревность.

Резкий звон — так бьется о деревно стекло. Разлетается на осколки бутылка и отброшенный на нее стакан. Так хрипит малолетняя идиотка, чье горло плотно сжимают чужие пальцы, уперев голову в древесный стол.

— Алиса. — я почти шиплю. Странно — я не чувствую ставших неожиданно сильными рук, и девчонка даже почти не сопротивляется, хотя я и почти держу ее на весу. — Если ты хочешь поиграть в ревность — выбери более безопасные методы.

Улыбка, больше похожая на оскал. Пальцы, на миг сжавшиеся еще сильнее в ответ на попытку что-то прохрипеть.

— Если тебе кто-нибудь, когда-нибудь, пусть даже хороший друг, предложит закурить, нюхнуть или уколоться, даже совершенно безвредно, из чистого эксперимента или чтобы забыться — ты тут же пошлешь его нахуй, и дашь по ебалу, если будет настаивать. Это ясно? — я улыбался. Черт побери, я улыбался, совершенно открыто и легко, и только пальцы сжимались все сильнее, балансируя на грани с удушением. А девушка даже не отбивалась, откровенно ухмыляясь. Будто она знает что-то важное. Что-то, рядом с чем это сорвавшееся пьяное изнасилование даже не заслуживает упоминания.

Вздохнув, я убрал руки — и она, закашлявшись, рухнула на землю. А потом встала, и совершенно спокойно посмотрела на меня.

— Как ее звали? — это было словно удар в челюсть. Хорошо поставленный, правильно выполненный и рассчитанный, такой, чтобы достать до мозжечка, чтобы сбить ориентацию, чтобы дальше — только пинать рухнувшее тело. Так, как умеет только человек, по-настоящему хорошо меня изучивший. — Как звали ту девчонку, которую ты напоил и изнасиловал?

— Как думаешь, что будет дальше? — мы сидим все в том же парке, но уже вечереет. Детишки с родителями уже разошлись по домам, и настало время парочек.

— И все у нас будет хорошо. — голос девушки звучит даже мягче, чем обычно, и я позорно млею, когда нежная рука осторожно чешет мою голову, уютно расположившуюся на ее коленях.

Удар. Легкий, смазанный — прекрасно ощутимый. Катящийся каплями по лицу, смешиваясь с кровью, льющейся из царапин. Алиса легко ушла от толчка — шаг назад, и моя рука скользнула по шершавому стволу.

Умная, слишком умная сука.

— Она ведь бросила тебя? — взгляд. Прямой, жесткий — и я застреваю в нем, словно сонная муха, по весне проснувшаяся в янтаре.

Это был вечер пятницы. Такой тихий, до отвращения мирный вечер, в который тебе мучительно тошно от ожидания, потому что подсознательно ты знаешь — что-то обязательно произойдет.

У вас так не было? Подите вон из партии.

Я все еще здесь — и моя рука хватает уже не сопротивляющуюся Алису за горло, впечатывая спиной в стену. Девушка только весело скалится, смотря мне в глаза — она знает, что мне плохо, что я почти опустел.

Она ломает меня об колено, так же легко, как совсем недавно ее ломал я.

— Она верила тебе?

Вечерний сбор — иначе и не назовешь. Дети всех старших боссов, министров, их замов и прочих бонзов собирались в одном месте, чтобы познакомиться и навести контакты. Где-то далеко, почти незаметно гуляют сами старшие товарищи, обсуждая свои дела, но все мы уже ушли от этого — молодость любит веселье. Столы, уставленные едой и выпивкой, которую захотелось — служебная дача все стерпит, особенно если важные товарищи уехали в другую. Все здесь почти равны. Почти — но некоторые равнее других. Десять человек, не считая сопровождения, и десять гектаров в полном владении на весь вечер.

А когда он вдоволь настрелялся, то оказалось, что все это время мы были в его комнате.

— Заткнись! — кажется, я кричал это ей в лицо. Кажется, она шипела от слишком сильно, до синяков сжатых рук. — Ты нихуя не знаешь!

Я вопил, но янтарные глаза только смеялись. Она видела меня насквозь — а я видел то, что хотел забыть. То, зачем убежал в маленький мирок своих кошмаров.

— Ты ведь поэтому так обозлился. — она улыбалась. Она, черт побери, улыбалась, хотя мои пальцы до синяков сжимали ее горло. — Когда увидел, что не только ты так можешь. Кстати, что с ней было потом?

'Ее вышвырнули со всех турниров и соревнований, и она вскрыла вены'

Я выдохнул. У меня тряслись руки. У меня кружилась голова. Я тонул — снова.

Что дальше, Белов? Ты ведь уже сошел с ума. Погрузился в свои мелкие кошмары, уехал в лагерь, чтобы забыть. Нашел себе вторую личность, слишком уютную, чтобы вылезать. И тут, экая неприятность, наткнулся на Алису, оказавшуюся слишком умной, чтобы догадаться, и достаточной сукой, чтобы сказать вслух.

Куда дальше, Белов?

Я не знаю. Я, черт побери, не знаю. Я...

*No signal*

* * *

Когда я пришел в себя, то первым, что я увидел, были белые стены и приглушенные лампы верхнего освящения. Койка была жесткой, а одеяло — мягким. Раздевать меня, похоже, не стали. Мне было не просто плохо — такое чувство, будто меня вывернули, порубили на куски, и небрежно собрали обратно. Так, что куски внутренностей так и остались снаружи, пронзенные трубками артерий. Я просто лежал на спине, и край одеяла неприятно щекотал нос, но не было сил даже поднять руку. И слышались только тихие голоса, а сквозь щель полуоткрытых глаз я видел двух взволнованных девушек. Золотоволосая и рыжая, сейчас внимательно слушающие молодую женщину. Я прислушался — Виола говорила тихо, но, судя по лицам девушек, отчетливо. Я прислушался, и понял, что говорила она на самом деле громко — просто звук вернулся только сейчас. Будто до этой секунды его просто выключили.

— Значит так, девочки. Вы точно хотите это знать? — голос Виолы был смущенным. — Я сама не уверена в диагнозе.

Алиса напряглась.

— Говорите уже! — она почти рявкнула. — Мы притаскиваем его белым, как бумага, с кровью, текущей даже из глаз и ушей, а вы спрашиваете, хотим ли мы знать? Конечно, хотим, черт подери!

Значит с кровью из ушей и глаз. Если даже — значит изо рта и носа тоже. Это что, инфаркт был? Откуда? И почему?

Женщина вздохнула.

— Ладно. Что вы знаете о диссоциативном расстройстве идентичности? — она поморщилась, и поправилась. — О раздвоении личности.

Э? Что? Какое еще раздвоение личности?

— Когда в голове человека две личности? — гениальный в своей простоте ответ растерянной Слави вызывал у Виолы улыбку.

Женщина покачала головой, и вздохнула.

— Значит так... Раздвоение личности — крайне редкая болячка, никак не связанная с шизофренией. Как ты правильно сказала, пионерка, у пациента происходит диссоциация — он перестает воспринимать происходящее так, будто это происходит с ним. Обычно такое случается после сильных эмоциональных травм, насилия и всякого такого — я думаю, вы поняли. — женщина покачала головой.

Алиса дернулась. Похоже, вспомнив наш последний разговор. А я... Я лежал, и смотрел в потолок. Иначе бы я дернулся. Возможно — закричал.

Нет. Нет-нет-нет-нет-НЕТ!

Я не мог докатится до такого. Я...

— У больного в определённые моменты происходит 'переключение', и одна личность сменяет другую. Эти личности могут иметь разный пол, возраст, национальность, темперамент, умственные способности, мировоззрение, по-разному реагировать на одни и те же ситуации. — Виола вздохнула, и продолжила. — После 'переключения' активная в данный момент личность не может вспомнить, что происходило, пока была активна другая личность.

Девушки снова переглянулись. Они... Не могли видеть. Сталкивались с последствиями.

Как же мне плохо.

— Это все красиво, конечно, но как это связано с кровью из глаз? — Славя, похоже, не поверила. — Можете как-то доказать диагноз?

Виола вздохнула.

— Кроме собственных наблюдений, пионерка? — она покачала головой. — Как вы уже поняли, Белов — отморозок. Хороший, правильный, интересующийся медициной, без секунды на размышление бросившийся за человеком, показавшим признаки утопления, но... — она вздохнула. — Если ты думаешь, что я не знаю о тех трех парнях с побоями, или ослепла и не вижу отпечатки на твоей шее — ты ошибаешься.

Спасать? Что? Когда это я нырял за...

'Ты — отморозок, Белов.'

Я...

Алиса дернулась, судорожно прикрывая отпечатки моих рук на своей шее.

— Кроме того, готова поспорить, что переключателем для него работали вы обе. — Виола покачала головой. — Каждый раз после встречи с вами он был другим. Особенно вне медпункта.

'Интерес к врачебному делу против тяги к насилию. Неспособность даже завести машину против прекрасных навыков езды. Любовь к экономике против навыков управления.'

Я...

Мне плохо.

— Из-за нас? Но... — Славя застыла. Похоже, она поняла, что я ей не изменял. Или изменял?

Не знаю. Кто я? Что...

— Взгляните. — Виола отодвинулась от стола. — Все это писал он.

Раздались два удивленных вздоха, и я все-таки привстал, подняв корпус. Только чтобы застыть. Чтобы голова вспыхнула еще сильнее, чем раньше. Потому что...

Потому что на столе Виолы лежали вырезки и записей, что я делал сегодня. Написанные двумя разными почерками, не имеющими между собой ничего общего.

А еще я заметил подмигнувшую Виолу, давно уже заметившую, что я очнулся. Возможно, даже раньше, чем это понял я.

Иногда бывает такое чувство, будто ты падаешь. Что-то в животе резко обрывается, по ушам бьет тихим свистом, а голова начинает кружится. Не предчувствие опасности, даже не эмоция — просто состояние, сопровождающее стресс и нервные потрясения. Хорошо, что я в свободное время читал википедию. Смотреть на то, как рассыпается твое сознание, куда увлекательнее, когда понимаешь физику процесса.

Снова посмотрел на записку, которую нашел прилепленной ко лбу. Слова на ней, к сожалению, от этого не поменялись.

Извинись перед своей блондинкой, пока есть время — скорее всего Виола донесет. Постарайся не показываться на глаза Ольге и Алисе — это выбросит тебя обратно. Алиса — рыжеволосая девушка, одетая, как отельная проститутка. Ольга — вожатая.

Почерк был интересным — быстрым, рваным, с заостренными петлями в буквах. Еще интереснее было то, что я отчетливо помнил Ольгу, но вот на счет Алисы в памяти сиял зиящий провал, при попытке заглянуть в который наваливалось головокружение. Подозреваю, это значит, что первоначальный хозяин тела возвращался.