Последнее Лето

Мне — хотелось. И я не имел ни малейших причин отказывать себе в этом. Два к трем, лить спирт в воду — для чистого спирта тело было, все-таки, не готово. К счастью, очищенную воду и медицинский спирт можно было взять в медпункте даже не спрашивая, да и плевать Виоле на расходники. Наверное, если бы я предожил, она бы даже присоединилась.

Но компании не хотелось. Хотелось просто надраться до рвоты, чтобы упасть под стол и ни о чем не думать. Конечно, алкоголь ничего в жизни не меняет. Но с ним — проще.

А еще с ним получалось не думать.

— Так и знала, что найду тебя тут. — дверь открылась, и внутрь вошла Алиса. Рыжие, почти красные волосы, неприятно короткие. Янтарные глаза, усталые, но уж очень острые. — Пьешь?

Я вздохнул, и отставил стул, кивнув на него. Понятно, как она меня нашла. Хотя, оставался вопрос — зачем. Или, говоря иначе, нахрена.

— И чего тебе надо, Двачевская? — я устало посмотрел на нее, и поднес стакан ко рту. Горячая жидкость привычно проскользнула по горлу, почти заставив закашлятся. Почти — потому что привычка иногда сильнее рефлексов.

А еще я один раз водил машину под снежком. Не далеко, не долго, и не особенно успешно — но вот тогда удержаться было действительно сложно.

— Знаешь, самодовольным мудаком ты мне нравился больше. — Алиса вздохнула, и села на стол, сдвинув бедром бутылки в сторону. Что-то было в ее взгляде — странное, понимающие, и до отвращения неуловимое.

Хотя, наверное, дело в том, что я слишком устал, чтобы что-то там ловить.

— Рад за тебя. — я покачал головой и еще один глоток. Разбавленный спирт пился как вода, разве что горячая до ожогов. — Чего пришла?

Алиса снова вздохнула, и внимательно посмотрела на меня. Мы не видели друг друга уже... Долго. И будь моя воля — не виделись бы еще столько же.

— Захотелось. — она резко взмахнула рукой, и стакан, в котором еще оставалось что-то на дне, улетел в стену. — Хватит бухать, Белов.

Я посмотрел на отодвинутые бутылки. Смешивать снова было чертовски лень, да и руки уже налились характерной тяжестью. На место усталости медленно, но верно приходила пьяная апатия.

— Тебе-то что? — я вздохнул. — Хочу — и пью.

Злости, как ни странно, не было. Был пофигизм. Такой хороший, добротный, и немного хмельной. С таким хорошо садится за руль — чтобы вдавить педаль в пол, чтобы руки чувствовали кожанную обивку руля, а каждый новый километр на спидометре вдавливался в пульс. А еще с таким хорошо врезаться в стену, потому что рефлексы еще остались, а мозги — уже нет.

— Мику сейчас гуляет с Электроником по пляжу. — Алиса внимательно наблюдала за моим лицом, всматриваясь в каждую черточку. Хотя смотрела она, все-таки, не совсем туда, и не совсем так. Но это придет с опытом. Или не придет никогда. — Когда я уходила, они сосались под деревом.

Слова девушки отозвались каким-то удовлетворенным хрустом глубоко внутри. Значит, я все рассчитал верно. Значит, я снова оказался прав — я, а вовсе не они. Обе глупые фигурки сделали именно то, что от них требовалось, и через пару часов в своей сумке и карманах Сыроежкин обнаружит презервативы — хотя не уверен, пригодятся ли они ему сегодня. Но пригодятся — не сегодня, так завтра или через неделю. Внушение все равно уже сделано.

А значит — я снова оказался прав. И одна 'девочка-даун' получит то, чего так хотела, а малолетний придурок с поломанной первой любовью получит свою взаимность. И все у них будет хорошо — не долго, но хорошо. А потом оба повзрослеют, прийдут в себя и перерастут эту болезненную влюбленность. И у кого-то останется в памяти это лето — приятное, грустное, слегка терпкое лето первой любви.

Алиса вздохнула, и с какой-то грустью посмотрела на меня.

— Если ты такой умный, то почему ты такой дурак? — она подняла бутылку, и отхлебнула — прямо из горла, тут же закашлявшись. Все-таки чистый медицинский спирт даже для меня был бы крепковатым. — Ты же любил ее.

Я вздохнул, и отхлебнул из той же бутылки — немного меньше, но так же ощутимо, чтобы в голове зашумело, а пищевод охватило пламенем.

— Любил. — признание далось легко. Потому что... Вирусная любовь — она такая. Щекочащая язык, пробивающаяся глубоко в горло, отдающаяся болью в мозгу. Мику нельзя было не любить — слишком много в ней наивной искренности, открытости и... голода. По общению, но особенно — по любви.

— Я не мог бы дать ей то, в чем она нуждалась. — я вздохнул, и прямо посмотрел на Алису. — Ты не хуже меня знаешь, сколько общения у нее было с десяти лет. Ни нормальной социализации, ни первых друзей, ни первой любви. Только музыка и талант.

И ей требовалось все это, дико, до безумия требовалось. Сублимация ведь тоже имеет свои пределы, и здесь они уже давно были пройдены, перейдя в комплексы. Ей нужен человек, который сможет стать и другом, и любовником, при этом не будучи способным претендовать на что-то большее, чтобы не испортить карьеру. Сын инженера с только недавно пославшей его первой любовью подошел как нельзя лучше.

— И ты подложил ее под Электроника. — Алиса вздохнула, и на глубине янтарных глаз было что-то странное. Понимание и неприянь, переходящая чуть ли не в ненависть. — Слабак.

[Длинные, шелковые рыжие волосы, волной скатывающиеся по плечам. Багровые заколки, слегка сбившиеся влево. Янтарные глаза, слегка пьяные, но все-еще яркие. Слабый разговор в комнате рядом...]

— ЗАТКНИСЬ! — кажется, это закричал я. Кажется — потому что бутылки улетели вместе со столом, а Алиса болталась в моих руках, прижимающих ее к стене, не делая попыток вырваться. — Ты нихуя не знаешь, Двачевская.

Она ухмылялась. Она, черт побери, ухмылялась, хотя вокруг ее горла сжимались мои руки, а дне глаз сверкало только презрение. Презрение — и крупицы понимания. За которые она, кажется, ненавидела себя едва ли не сильнее, чем меня сейчас. Какая же ты все-таки сука, Алиса.

И я — не лучше.

Вздохнув, я опустил руки, и коротким рывком вернул стол на место — под ним была горка битого стекла, но убираться я буду еще скоро. Или вообще не буду, как вариант.

— А ты сама чем лучше? — я вздохнул. — Чего себе еще никого не завела?

С ее внешностью она могла бы найти себе парня за пять минут — хоть на ночь, хоть на всю жизнь, пока не надоест. Даже такого, кто будет с радостью терпеть ее остренький язычок, и благодарно улыбаться, когда его будут обливать дерьмом. Ведь их так много — парней, готовых на все, ради легких и приятных постельных приключений.

Алиса положила обе ладони себе на груди.

— А вот поэтому. Их всех больше ничего не интересует.

Занятное зрелище, решил я. С руками, слегка сжимающими приятный бюст, Двачевская выглядела довольно противоречиво. Возбуждающе — но грубо-возбуждающе. Странное отношение к своему телу, как к станку. Словно у нее опыта и опыта. С другой стороны — мне откуда это знать? Да, аналогии я мог провести —

повидал немало шальных девок, которые заводили схожие повадки, но что-то тут было не так.

Только спустя мгновение я понял, что именно тут не так. Она презирала не парней — хотя, пожалуй, не только парней, но и свое тело. Шлюхи, которые им зарабатывают, так к нему не относятся — кто же презирает то, что тебя кормит. Алисе же... Ей было противно. Из-за собственной красоты, вызывающей только похоть, из-за чужих взглядов, из-за...

И с каких это пор я стал таким понимающим? Вопрос был туп, ответ лежал на поверхности, но настроение я себе изгадил и без того слишком сильно, чтобы заниматься чем-то кроме невероятно остроумных подколок.

— Неприятно ежедневно в дерьме купаться, Двачевская? — мне было плохо, я был слишком пьян, и от того понимал весь мир. Хотя как-раз понимаю я его обычно трезвым. А сейчас он, в кои то веки, не вызывает у меня отвращения. Просто удивительно.

— Вот видишь... — Алиса вздохнула, и коротким, отработанным, бесконечно привычным движением закурила от спички. За неимением пепельницы первый пепел упал на столешницу. Впрочем, не плевать ли. — Сам все понимаешь.

Я понимал, и поэтому, вместо ответа, сам закурил, жестом попросив сигарету. Табак был крепким, дешевым и откровенно дерьмовым, но он был — и этого оказалось достаточно. Терпкий дым забивал легкие, кругами вырываясь изо рта, а мне внезапно стало как-то пусто — пусто, и легко. В конце-концов, не произошло ведь ничего такого уж странного — ну сдал я Мику мной же подобранному человеку, ну напился, словно последний влюбленный мудак, что тут теперь.

Хотя, если так подумать... Пьяный парень, чуть менее пьяная, и октровенно слабоодетая девушка...

— Знаешь, учитывая, как мы с тобой набрались, и какие темы поднимаем, удивительно, что мы еще не переспали. — под конец фразы я закашлялся.

Алиса фыркнула, но только покачала головой.

— А оно нам надо, Белов? — девушка вздохнула, и покачала головой. Я согласно кивнул — не надо.

В кои то веки меня тянуло поговорить. Да и ее, судя по выражению лица, тоже.

— Знаешь, Мику рассказывала мне то, что ты ей говорил. — она усмехнулась. — Значит, рыжеволосая, недоебаная фурия?

Я вздохнул. Когда-то мне хотелось этим ее позлить... Интересно, в какой момент мы начали передавать оскорбления через Мику?

— Чего ты еще хотела от тупого мудака-манипулятора? — я тоже усмехнулся. Все-таки это было довольно весело. — Может, продолжим вечер откровений?

Я встал. Водки в шкафу, как и ожидалось, не оказалось, но она и не была нужна — мы оба набрались достаточно, чтобы сложно было даже стоять. Спирт — есть спирт, как ни крути.

— Чего хотел узнать? — Алиса швырнула остаток сигареты на стол, и закинула на него ноги, так, что почти легла. Судя по ее взгляду — то, что я не стал пялится на показавшиеся из-под юбки трусы, ее даже не удивило. Ну и ладно.

— Мику рассказывала про тебя многое... — я улыбнулся. Хмель, наконец накативший и набравшийся сил, ударил в голову. — Но не Лену. Что у вас с ней за дела? — я усмехнулся. — Ольга кричала что, ты чуть ли не гнобишь 'бедную девочку'.

На счет ее бедности у меня уже были неслабые сомнения — уж очень характерным было поведение, но почему-бы не зацепить Двачевскую посильнее.

— Бедную? — девушка поперхнулась, и расхохоталась. — Эта сука. — она усмехнулась, но все-таки оборвала себя. — Тебе то какое дело, Белов? Мику пропустил, так на новую юбку нацелился?

Я расхохатался. Алиса была так откровенно наивна и пряма в своей ревности, почти перешедшей в ненависть, что мне стало смешно. Все-таки у всех нас есть свои слабые места. И я — не исключение.

Но Mein Gott, ревнующая Двачевская — это то, на что стоит посмотреть.

— Хотел бы задрать ей юбку — задрал бы, не переживай. — я усмехнулся. Такое простое, почти детское бахвальство освежало. — Мне больше интересно, как ботаничка умудрилась переиграть тебя.

А она ведь переиграла — и не раз. Слишком характерно ты ее ненавидишь, и даже сейчас, в пьяном состоянии, я не спутаю уязвленную гордость с чем-то другим. Уж слишком хорошо вы на поруганную гордость ловитесь. И мальчики, и девочки. Да даже зверушки.

— Ботаничка... — Алиса ощерилась, смотря на меня, и облизнула губы. Похоже, я ее взбесил — и могу поставить себе зачет, потому что не мне одному сегодня швырять столы. — Все вы так думаете. А потом мягкая и уступчивая шлюшка оказывается слишком удобной и доступной, чтобы смотреть на кого-то еще.

Я расхохотался. По настоящему, искренне и чисто. Потому что мне было смешно, и я не видел смысла скрывать это.

— Сколько парней она у тебя отбила, Двачевская? — я усмехнулся, и продолжил. — Хотя не отвечай. Готов поспорить, никому из них она так и не дала.

Потому что если бы дала — рухнул бы образ, и мягко-уступчивая девушка превратилась бы в заурядную. Кажущаяся доступность дразнит, но только пока ты первый. А значит — так и ходит Лена одна. Такая же одинокая, но вряд ли столь же озлобленная на весь мир.

— Да что ты... — она осеклась и рассмеялась, не закончив фразу. Потому что ровно то же самое, хотя и другими словами, сказал я пару минут назад. Один — один, Двачевская. — Да пошел ты.

Я усмехнулся, и нагло забрал из пачки еще одну сигарету.

— Я то пойду. — резко затянувшись, выброси целый клуб дыма — сигарета прогорела на треть, упав на порядочно уже прожженый и засыпанный пеплом стол. — Но же пойдешь со мной.

Моя рука давно уже лежала на ее ноге, и Двачевская смотрела как-то странно, со смесью веселья и какой-то странной эмоции на дне глаз.

— Я? — она усмехнулась, и ничего не сделала, когда я продвинул руку чуть-чуть выше колена.

Я улыбнулся, и покачал головой.

— Ты ведь больше всего боишься, что тебе изменят. — я вздохнул, и резко встал, сметя пепел на пол, к осколкам бутылок.

Двачевская ухмыльнулась, но не стала спорить. Только внимательно посмотрела на меня.

— А ты, Белов? — и тон такой откровенно-прямой, что я даже не смог соврать.

— Я устал, и совершенно заебался бегать. — я вздохнул, и покачал головой. — Пошли. Будем делать так, чтобы у меня не было причин изменять.

Двачевская встала, и схватила меня за подбородок, ухмыльнувшись.

— Думаешь, у нас что-то выйдет?

Тон деушки был каким-то остраненным, и почти трезвым. К сожалению, я тоже запьянел недостаточно.

— Я просрал Мику, ты — всех остальных. — я покачал головой. Она боялась, что от нее убегут к мягкой и доступной девушке, но свою я уже отпустил. Так что... — Так что нам остается?

Она усмехнулась, и больше не спорила. Дверь в спальню открылась как-то слишком легко.

Да, мы оба оказались дикообразами с самыми длинными иголками. Да, мы лишились всех партнеров с короткими, я — не желая причинять боль, она — насадив всех на иглы. Но в конечном счете результат один. И у нас обоих нет ни малейшего желания искать кого-то еще. В конце-концов, по странной прихоти судьбы в одном месте оказалось сразу два дикообраза с самыми длинными иголками.

А значит — хорошо, что я не отдал Электронику все запасы.

Глава 4

Меня разбудил стук. И право слово, лучше бы он этого не делал.

Отвратительно громкий звук буквально ввинчивался в мозг раскаленным сверлом, заставляя вжаться лицом в подушку, всеми силами закрывая уши. Голова не просто раскалывалась — она горела, отчаянно и зло. Я практически не чувствовал подушку, настолько хреново мне было. Спустя какое-то время стук, наконец, прекратился, и я облегченно выдохнул. Впрочем, спустя секунду громко щелкнул в замке повернувшийся ключ, хлопнула о стену открывшаяся дверь и я услышал чей-то кашель. Кажется, я услышал чей-то голос, но совершенно не понял, что именно сказали. С шелестом убрали в стороны шторы, открыли окна, и меня чуть не вырвало — слишком ярко стало в помещении, даже подушка, плотно прижатая к глазам, уже не спасала. Отчаянно болела и кружилась голова, во рту было сухо, и казалось, что меня сейчас вырвет.

— Ааа! — лицо и тело обожгла ледяная вода. Я дернулся, и рухнул с кровати, запутавшись в одеяле.

Надо мной стояла не просто взбешенная, но доведенная до крайней степени ярости синеглазая девушка с пустым ведром в руках. Растрепанная золотая коса падала на плечи, а дыхание было прерывистым. Взгляд был ошарашенным, неверящим, но одновременно понимающим. Так выглядит человек, столкнувшийся с чем-то, абсолютно выпадающим из привычной реальности, но при этом теоретически понятным.